Стихи
Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2022
Михаил Бордуновский родился в Челябинске в 1998 году. Главный редактор журнала поэзии ？Флаги？. Публиковался в журналах ？Воздух？, ？Гвидеон？, в разделе ？Студия？ ？Новой карты русской литературы？ и др. Член комитета охраны ЛЭП. Живёт в Москве.
1. Две статуи всадников невдалеке от Ульсгора
Кто говорил другому: ？ты есть？? В облаках
уже созревали колосья войны, когда мы
покидали Ульсгор. Покидали Ульсгор – это дело;
не век же болтаться в желудке у горного храма:
сколоть имена, абрикосовой ветвью прикрыть
зевающий рот. Обращайся к ручью
по имени-отчеству, зря пятернёй
не размахивай в воздухе, в запахе
полных полей, винограда смертельно
отяжелевшего. Двинь мне. Ударь, я хочу
очнуться от слепней, ласкающих шею
мою и губы. Явись. В предместьях Ульсгора
падают листья, их птицы хватают за плечи
среди мокрого воздуха соприкасаясь мизинцами,
лапами, грудью. Всем телом дыши, я тебя не замечу:
ты ещё есть, ты повсюду, ты брат мне, ты встречен,
весть обо мне тебя догоняет. Прохожий
в предместьях Ульсгора нас принимает за камни –
но мы движемся много быстрее ручьёв, покидая
чёрный Ульсгор. В руке моей ласточка.
Есть у тебя ум, или весь ты
состоишь из души? Есть лицо,
или твоё лицо – это рыба? Сказать ему нечего,
тёплый воск, лицо твоё не яснее
случайных людей, различенных в толпе. В словарной
статье об Ульсгоре два-три безмятежных слова –
и каждое слово, щёлкнув зубами, свивается; хлопнув
дверью, уходят слова на работу
в час, когда мы покидаем Ульсгор. Обнаружив
исчезновение наших плащей, горожане смеются,
псы собираются в церковь. Листва опадает.
2. Владетельница Ульсгора принимает гостей
Итак, они с гобеленов сходят,
пекут пироги, поочерёдно дуют в трубу,
но гневливые струны скрипки, лопнув, ломают
лицо музыканта. Переводная картинка:
партитуры совестливых оркестров,
что, взявшись за руки, золото звука выносят, серебряный след –
всё смещено, всё немного
не на своих местах. Гребень ливня
луговую траву причесал, сбил с путей, вдоль которых
она росла. Да, покой трудоёмок. Да, сад заперт.
Между тем, фонтаны наши все в чешуе туманной,
гости наесться не могут, над ними
узел сна качается нестерпимый.
Кольца, яблоки. Сторож сада, расколотый натрое
бурным стеклом. Каждый раз, при встрече,
я имя твоё из памяти вынимаю
как из колоды карт…
3. Ульсгор собирает армию
Юноши свиты Хосрова, и
соляные божки Каспийского
моря, пузырь гладкотканой
рыбины, вздутый среди
потрохов, счета с безупречными
столбцами расходов, глубокое
дно вещей, их завязанные
глаза, и я, я – который
младше собственной тени:
всё это необходимо, и всё это будет взято.
Выбор сделан. К вечеру начинается
дождь. Молния смотрит
кино воды. А плечи твои
существуют отдельно, напоминают
дальние перистые облака. На стыке
памяти и покоя мы видим предметы
о которых люди молчат: керамику ада,
фаянс грозы, стеклянный осколок оружия;
спасибо. Это сон. Вздымается шар воздушный,
и за стенами замка, где каждая дверь обладает
именем (Альфа, Альфина, Дельта,
Регина – и Фула), сбираются птицы:
прячутся под козырьком, курят, смеются,
ругаются матом. Герольды
указывают листьям, как правильно погибать.
…а мы ещё иногда замечаем в небе след реактивного самолёта,
или звезду падучую (певчую).
4. Вечером они читают газету
Кто такой министр? Он
схлопнулся внутрь сердечного приступа:
чаем, ввезённым беспошлинно, пахнет теперь
на улицах; лезвием ночи поддета
крышка твоей ладони над белым
листом бумаги. А люди сами –
краткосердечны; под каждым
камнем у них монетка, в карманах –
персики. Солнце уходит за город,
в меркнущие ручьи окуная пальцы.
Ты стала другой за то время, пока я произносил твоё имя.
Вот в книгах-то имён несчетное братство,
и на картах – рек несчетное детство;
все они окружают Ульсгор, как очевидцы
смерти случайной: над телом встают, качаясь,
женщины в тёмных беретах и ослепительные солдаты.
Безмозглый гранит из-под ног утекает, кричит
газовая горелка, придворные врут королю:
это не страшно. Но всё же сегодня ещё и
с веревочной лестницы осень сорвалась, и тихий
рабочий из ямы мне головою кивнул –
будто друзья мы.
5. В город въезжают иностранные послы
Вишни, солеломни, мутнеющие сады;
упавшему с лошади, согласно традиции, раскалывают
череп; песчанощекая девочка
играет на дудочке гнева. В том и наш хлеб,
и наш герб. Посланник весь бел. А мы
в своих шляпах широких, спрятаны, как в сундуках.
Эти стихи ни на что не годны. Ими не накормить голодных.
Вещество устало, но музыка гривой машет:
так, будто айсберг твоей парадной причёски
ещё иногда заметен в толпе. Что, и ты
не предавал никого? С чужой
женой не ходил, не пил
чужого вина? Так о чем мне с тобой говорить?
О reaumuria oxiana? В пленной воде пруда
загустевает материя, становится уткой;
Ульсгор Отдаленный знаком нам по сводкам погоды,
по крику ？добыча! добыча!？ с которым ребёнок, играя,
бросается к птицам. Это недопустимо:
твоя ладонь на моём животе – металл на металле.
И люди видят сквозь тусклые стекла:
круглый зверь ходит по кругу, треугольный –
зерно ест. Жгут листья. Двор выметен. Всюду прохлада.
Пора исчезать, но помедлим ещё минуту –
вытряхнуть камешек из твоего ботинка.
6. Я ничего не помню
Безоблачное яблоко догрызаю –
безоблачное яблоко покоя, спрашивающее:
когда? когда ты вернёшься к чтению? когда
липы осядут, падут усадьбы? когда
враги к тебе подойдут с собаками двухголовыми?
Здесь ангелов бессчётно:
ангел-шуба, ангел-зеркало, аспирин-ангел –
и всё же нет у них грузовых кораблей, чтоб везти твоё сердце по миру.
Да, все мы измучались.
Да, однажды меня отец водил по Ульсгору:
выпал снег венценосный, ударила нас
полой плаща проезжавшая тень.
Мы говорили со статуями, неплохо
провели день. Очень устали. Хватит об этом.
Оседают липы, усадьбы трубят к отходу.
Словно моль мы с тобою кружились и пили
снег животами. Ведь всё уже было,
кроме зимы Ульсгора.
сентябрь 2020 г.
Рассказ