Дискуссия о внешней политике, начатая ？Ежедневным журналом？, на самом деле — разговор о Путине, о политике, о государстве. Просто речь идет об осуществлении власти через международные механизмы. А так как внешняя политика стала для Кремля одним из важнейших средств самосохранения, то эта дискуссия давно назрела. Мы только начинаем разговор, и факт осуществления системных задач власти через внешнюю политику еще не всеми признается (см. также дискуссию о внешней политике и ее взаимосвязи с внутренними процессами, организованную фондом ？Либеральная миссия？). Но то, что мы спорим о том, о чем спорить у нас не принято, является признаком возможного, хотя еще не очевидного, сдвига.
А теперь позволю себе поразмышлять о том, что продемонстрировала наша дискуссия. Прошу терпения, ибо есть вещи, в которых нужно разобраться.
Лилия Шевцова Лилия Шевцова являлась председателем программы ？Российская внутренняя политика и политические институты？ Московского Центра Карнеги и ведущим сотрудником Фонда Карнеги за Международный Мир (Вашингтон).
More >
При оценке внутриполитических тенденций не только в среде либералов-западников, но и на широком независимом (отчасти и зависимом) российском политическом поле уже достигнуто единодушие относительно самодержавия и необходимости из него выходить. Споры идут о субъекте перемен, о том, какова их очередность и масштаб. Как свидетельствует наша дискуссия, среди экспертов, которые говорят о внешней политике и которых можно отнести к западникам, нет единства по главному вопросу: куда России двигаться, стоит ли вообще куда-то двигаться и нужно ли поднимать проблему вектора, т.е. нормативно-цивилизационного развития.
Одни — их пока единицы — подчеркивают ценностное измерение во внешней политике, рассматривая государственные интересы в контексте этого измерения.
Другие предпочитают уходить от акцентирования стандартов, ограничивая себя анализом поведения государств на мировой арене, игнорируя тип этих государств и принципы, на которых строятся. Конечно, следить за бурлящим Ближним Востоком, считать боеголовки, спорить о Евразийском Союзе и выяснять отношения с Америкой либо с Китаем — увлекательное интеллектуальное упражнение. И безопасное тоже! Но как это упражнение помогает понять траекторию России и цели, которые российская власть осуществляет через участие в международных отношениях? Между тем, если тебя не интересует цивилизационный вектор России, ты вольно или невольно оказываешься защитником цивилизационного болота, в котором она оказалась. Даже если коллеги выступают за модернизацию России, но при этом отрицают либерально-демократические стандарты во внешней политике либо подчиняют эти стандарты интересам власти, они тем самым становятся сторонниками статус-кво, т.е. сохранения нынешней системы. Ведь как можно ее изменить, одобряя ее механизм общения с миром? Тем более когда самодержавие все активнее использует внешние механизмы для поддержания жизни.
Вот основные аргументы, которые работают на российское статус-кво: поддержка тезиса о ？деидеологизации？ внешней политики, отрицательное отношение к вопросу влияния Запада на Россию, акцент исключительно на сотрудничество России с Западом за счет игнорирования его последствий для внутреннего развития.
Давайте рассмотрим аргументы коллег по тем вопросам, которые являются индикатором их отношения к ценностному измерению, а следовательно, к вопросу, куда двигаться России.
Ценности как реликт ？холодной войны？
Начнем с взаимосвязи ценностей и интересов. Согласна с Федором Лукьяновым, который говорит о ？неразрывной？ связи этих понятий. ？Ценностный багаж определяет то, как воспринимаются интересы？, а формулирование интересов — это ？осмысление происходящего вокруг, исходя из культурно-идеологических представлений？, — пишет Ф.Л. Но в таком случае непонятен дальнейший ход размышлений, когда он делает вывод: ？Современные дискуссии о ценностях и интересах отражают тот факт, что очень многие до сих пор находятся под обаянием ？холодной войны？. Значит ли это, что все попытки говорить о ценностях во внешней политике являются возвращением в эпоху ？холодной войны？? Но что тогда определяет интересы и их ？осмысление？, если отказаться от принципов?
Ф.Л. верно подметил, что ？идеология перестала служить критерием устройства мира？. Но хорошо это или плохо? Следующее высказывание можно считать авторской позицией: ？Повсеместное распространение демократических процедур продемонстрировало, что в обществах другой культуры или уровня развития их наполнение может быть совершенно иным？. Но насколько тезис о ？повсеместном распространении демократических процедур？ касается путинской России? А может быть, ？иное наполнение？ демократических процедур как раз и заставляет говорить о стандартах?
Вышеприведенная позиция не оригинальна. Она отражена в официальной внешнеполитической доктрине РФ. Сергей Лавров также неустанно говорит об ？освобождении от идеологических шор прошлого？ и отказа от идеологии, ？не отвечающей реалиям 21 века？. Правда, Лаврову надо отдать должное, он все же понимает, что полностью отказаться от идеологии нельзя. И потому он предлагает возвратиться к ？наработанным тысячелетиями традиционным ценностям？ и отказаться от ？абсолютизации индивидуальных прав и свобод？ (кстати, непонятно, а что означает их ？релятивизация？?). На практике и ？деидологизация？, и возврат к ？традиционным ценностям？ являются обоснованием политики, которая отвергает западные ценности. А какие другие ценности ？абсолютизируют？ права и свободы?! Более того, ？деодеологизация？ оказывается новым ？идеологизмом？, ибо облегчает возврат к ？традиционным ценностям？. Каким, думаю, объяснять не нужно.
Имеют ли либералы право говорить о внешней политике?
Дмитрий Тренин предлагает нам обсудить еще один аспект той же проблемы. Он говорит, что ？внешняя политика России, как и любой другой страны — в принципе надпартийная？; а любая политическая или идеологическая фракция ？представляет лишь часть общества и не имеет права говорить с внешними игроками от имени страны в целом？. И действительно, если либералы будут выступать от имени государства и говорить одно, а консерваторы — другое, возникает вопрос: а в чем интересы этого государства?
Давайте посмотрим, как вопрос ？партийности？ политики решается в западном обществе. Здесь разные партии могут представлять свои программы внешней политики на международной сцене, скажем, в Парламентской ассамблее Совета Европы. Европейские либералы и консерваторы могут объединяться в международные альянсы и выражать разные точки зрения на европейскую интеграцию. Скажем, ALDE — фракция европейских либералов в европейском парламенте высказывает мнения, часто не совпадающие с официальной позицией государств, которых либералы представляют в этом парламенте. Внешняя политика американских демократов во главе с Обамой отличается от внешней политики республиканцев во времена Буша-младшего. Словом, партийные отличия в западной внешней политике есть. Но в западном обществе существует консенсус по принципам организации общества и отношения к миру. А потому партийные и идеологические различия являются спором о способах осуществления этого консенсуса вовне.
Д.Т., разумеется, прав в том, что в России нет консенсуса по базовым принципам жизнедеятельности общества, прежде всего, потому что у нас нет политической, гражданской нации. Но почему либералы должны поддерживать внешнюю политику правящей группы, которая в качестве национально-государственных интересов представляет собственные интересы и которая приватизировала сферу внешней политики? Конституция РФ не препятствует тому, чтобы либералы выражали свои взгляды на мир и роль России в этом мире и участвовали в международных мероприятиях — не от имени государства, а от имени своей референтной базы. Более того, политическая нация может сформироваться только в процессе борьбы разных позиций, в том числе и по международным аспектам существования государства — иначе нам из царистского режима никогда не выйти.
Вмешательство во внутренние дела
Коллеги, которые говорят о наступлении эпохи ？деидеологизации？, тем самым дают понять, что они не видят оснований для нормативного воздействия на Россию. Попытки либералов использовать Запад в качестве рычага влияния на российский режим ？либо бесполезны либо вредны？, утверждают они. ？Нормативный подход？ не столько помогает, сколько препятствует демократизации России？, — полагает Н. Розов.
Причем сторонники ？деидеологизации？ зачастую трактуют понятие ？влияние？ как синоним ？вмешательства？. А последнее автоматически либо при помощи намеков ассоциируется с силовым нажимом, целью которого является смена режима. Естественно, что такой смысловой ряд вызывает отторжение любых попыток внешнего влияния.
Но кто у нас сегодня требует от Запада вмешательства и помощи в строительстве демократии в России? Демократия — ？это прежде всего вопрос для русских, который должны решать русские？, не устают напоминать нам западные (см. Томас Грэм), а вместе с ними и отечественные прагматики. Никто и не спорит! Никто у нас и не ждет, что западные менторы будут нас учить, как строить демократические институты.
Трудно избежать впечатления, что те, кто постоянно твердит очевидное — ？Россия сама должна решать свои проблемы!？ — тем самым пытаются совершить подмену смысла: призывы к Западу вести себя в соответствии со своими принципами они трактуют как призыв к интервенционизму. Не исключено, что этот способ аргументации в ситуации недостатка доводов при желании может прилично выглядеть.
Но разве является вмешательством во внутренние дела России напоминание Кремлю о том, что в России есть Конституция, гарантирующая гражданам права и свободы, и что Россия является членом Совета Европы и ОБСЕ, который обязался уважать приоритет международного права и согласился, что нарушения прав человека не являются внутренним делом России? Это же прямая обязанность упомянутых международных организаций, созданных Западом именно для такого контроля! А если российские коллеги полагают, что требования следовать международным обязательствам вредны для России, то России в таком случае нужно отказаться от приоритета международного права и выйти из международных организацией, которые обязаны контролировать осуществление стандартов в государствах-членах, а также из сферы действия Европейского суда по правам человека, который теперь имеет право проводить мониторинг российского законодательства в правоприменительной практике.
Неужели коллеги действительно верят, что отказ Запада от нормативного подхода к России обезопасит нас от репрессивного наката власти? Или будет гарантировать дружественность в отношениях Кремля с Западом? Напомню коллегам, что усиление репрессий в России началось тогда, когда западные правительства пытались игнорировать ограничения гражданских и политических свобод в России и не портить отношения с Путиным. А ухудшение отношений между Москвой и Вашингтоном произошло тогда, когда Вашингтон делал (и все еще делает!) все, чтобы не раздражать Кремль. Неужели коллеги-прагматики верят, что приятельские отношения Путина с Обамой либо Путина с Меркель, не отягощенные разговором о нарушениях прав в России, заставят Кремль остановить ？взбесившийся？ принтер репрессивного законодательства и политические процессы?
Отказываясь следовать стандартам в своей внешней политике, соглашаясь с их кремлевской имитацией, Запад подрывает собственные нормативные устои. А это оставляет Россию вообще безо всякой альтернативы самодержавию. Так что обращение к ценностям отчаянно нужно как Западу, так и нам. А если Запад не может следовать собственным принципам, то мы вправе ожидать от представителей западной элиты по крайней мере одного — не легитимировать российское самодержавие и не пытаться осуществлять свои личные интересы за счет предоставления Кремлю услуг коммерческого, консультативного и юридического характера.
И еще. Кремль утверждает, что финансирование правозащитной деятельности является иностранным вмешательством. Но как в таком случае оценивать финансовую поддержку из-за рубежа, которую получают государственные и проправительственные организации? А ведь именно по этим каналам идет основная западная помощь России, и о ее существовании власть предпочитает умалчивать. Сама власть таким способом придает понятию ？вмешательство？ нормативный смысл: все, что не содействует укреплению власти, является ？вмешательством？. Коллеги, используя это понятие, должны осознавать его реальное наполнение.
Является ли ？закон Магнитского？ вмешательством в российские дела? Алексей Арбатов отвечает утвердительно. Это, говорит он, попытка США ？навязать нам свои правила и вмешиваться в наши внутренние дела？. Но ведь речь идет об отказе для ряда российских граждан в американских визах и возможности иметь банковские счета в США — неужели американцы не имеют суверенитета над своей территорией?!
И вообще непонятно, что это за такие ？группы людей в России и, наверное, в США, которые считают, что чем хуже сейчас отношения между США и Россией, тем лучше для развития российской демократии, потому что Запад будет оказывать давление на Россию и заставит ее соблюдать демократические нормы и процедуры？ (Алексей Арбатов). Я, честно говоря, таких ？групп？ не знаю. О ком идет речь?
Если говорить о тех, кто призывает Запад требовать от Кремля соблюдения демократических норм, то вряд ли они это делают для того, чтобы намеренно ухудшить отношения с Западом. Да, такие требования, артикулируемые западными кругами, могут раздражать Кремль. Но зададим вопрос: разве для нас отношения Кремля с Белым домом важнее соблюдения российской властью Конституции и важнее того, как в России обеспечиваются права ее граждан? И для чего нужны хорошие отношения Кремля с Западом, если они не содействуют подъему российского общества и не помогают гарантировать права его граждан? Между тем раздражение Кремля в отношении Запада в связи с принципиальной позицией последнего может скорее улучшить отношение к Западу думающей части российского общества, которая сегодня наблюдает за западным истеблишментом с откровенным разочарованием.
Наконец, насколько либералы могут себя отождествлять с Западом? Если речь идет о ценностях — несомненно. Но если речь идет о конкретных национальных интересах, то интересы любого западного государства могут и не совпадать, и противоречить интересам России. Но в чем конкретно может выражаться это несовпадение? Для того чтобы это выяснить, нужна либеральная, а не царистская концепция внешней политики.
Сотрудничество — во имя чего?
Соглашусь с международниками, которые говорят: есть проблемы, где мы должны сотрудничать с Западом, вне зависимости от того, что происходит внутри страны. Так было и во времена СССР. Но означает ли это, что либералы вообще не должны увязывать это сотрудничество с теми последствиями, которые оно имеет для эволюции России? Ведь если разобраться, то разведение международного сотрудничества и внутриполитического развития выгодно власти, которая ограничивает общественное внимание к международной сфере и претендует на бесконтрольное поведение на мировой арене. Кто помнит хотя бы одну общественную экспертизу международных решений Кремля?
Каждый раз, рассуждая о сотрудничестве с США и Западом в целом, мы должны соотносить его не только с балансом сил и конкретными международными вызовами, а размышлять о том, что это сотрудничество (в области ограничения вооружений, энергетики, торговли либо инвестиций) дает обществу и чьи интересы оно обеспечивает. В противном случае международная аналитика превращается в сочинительство несбыточных утопий (самым популярным ？рукоделием？ является составление советов лидерам о том, как улучшить отношения) либо в откровенное создание благоприятных международных условий для выживания самодержавия.
Конечно, нужно признать, что у экспертов-международников ограниченное поле для проектного и системного мышления, которое бы учитывало то, как внутренние интересы (и чьи конкретно?) проецируются вовне и на чем строится стратегия государства. И потому что у них узкая общественная база, т.е. аудитория тех, кто интересуется внешней политикой и кто может выдвигать свои запросы в этой сфере. И потому что внешняя политика воспринимается обществом не как средство осуществления их интересов, а как автономная от общества среда. И потому что у международников нет независимых от государства политических инструментов, которые есть у нас — экспертов по внутренним вопросам (ведь мы можем обращаться к гражданскому обществу и оппозиции). Международники вынуждены ориентироваться на единственного работодателя — государство. А попытки внести в свои рассуждения чуждый власти нормативный аспект грозит выбросить их из экспертной ниши. Так что международники находятся в неблагоприятном интеллектуальном пространстве, ограничивающим свободу и независимость экспертизы.
Проблемы ？векторников？
Но и в среде сторонников нормативного поведения свои проблемы. Одна из них — наша неспособность убедительно увязать внутренние процессы с их проекцией на международную сцену и объяснить обществу, на кого работает внешняя политика. Но самое главное — мы пока не выработали четкую концепцию нового государства, которое должно себя по-новому позиционировать на международной арене. Поэтому нерешительность международников и их колебания — производное нашей интеллектуальной слабости.
Александр Шумилин поднял и проблему участия либералов в обсуждении международных проблем на площадках коллег-международников и официальных мероприятиях типа ？Валдая？. Как показывает довольно долгая практика, если либералам не удается предложить и сделать публичной ценностную оценку обсуждаемых проблем, их участие в подобных обсуждениях только помогает продлять цивилизационную неопределенность, за счет которой паразитирует власть. Причем, если коллеги участвуют в деятельности ？экспертных советов ключевых институтов власти？, как говорит Сергей Ознобищев, ？не коленопреклоненно, а часто критикуя порожденные во власти инициативы и предлагая их профессиональную корректировку？, их роль в сохранении системы персоналистской власти только приобретает большее значение и ценность. Конечно, для самой власти.
Есть и более конкретные проблемы, с которыми мы должны справиться в своей среде. Одна из них — проблема последовательности, которая приобретает особое значение в ситуации, когда существование позиции считается излишним. О важности последовательности говорит наш разговор с Владиславом Иноземцевым. Я ни в коем случае не спорю с В.И.-европеистом! В.И. — один из немногих, кто, говоря о внешней политике, позиционирует себя идеологически. Я спорю с его предложениями, которые мне представляются его отрицанием собственного европеизма. Мне непонятно, как сочетаются призывы В.И. к США ？не акцентировать гражданские права и другие болезненные вопросы？ и вовлечь Россию в строительство ？нового мирового порядка？ с его убежденностью в необходимости интегрировать Россию в Европу. Мне кажется, что одно исключает другое: либо с Обамой строить новый порядок и забыть о правах либо вступать в ЕС и рассматривать демократические нормы в качестве основы государственности. Будем считать, что мои вопросы к В.И. — это мой вклад в борьбу за В.И.-европеиста.
А вот еще одна проблема — степень реалистичности наших идей. Для примера — призыв Владислава Иноземцева к Западу пригласить Россию в Европу и отменить для россиян визы. Между тем, сам В.И. понимает, что идея не имеет шансов: ？Сама идея безвизового въезда была бы тут же снята Кремлем с повестки дня？. Тогда, говорит он, ？всем в России будет ясно, что именно Москва не хочет интеграции с Европой？. Но, позвольте, кто и в какой европейской столице рискнет сделать этот самоубийственный шаг? Особенно после чеченских взрывов в Бостоне и в ситуации, когда европейское общество насмерть запугано мигрантами и считает их главной напастью! Допустим, Меркель либо Олланд рискнут и пригласят Россию в ЕС, какие у них будут шансы переизбраться? Если сам В.И. понимает нереалистичность своей идеи, то речь идет о технологическом лозунге, который, как и вся политтехнология, является обманкой. Где гарантия, что эта обманка не принесет обратный эффект, и российское общество вместо того, чтобы вознегодовать по поводу Кремля, не желающего его вести в Европу, начнет обвинять Европу в цинизме и хитроумных уловках с целью изолировать Россию при помощи Кремля?
Ну вот, длинно получилось. А сколько еще осталось ？за кадром？. И ведь это еще первые подступы к проблеме. Ведь если признать, что внешняя политика России является формой осуществления интересов правящего класса, который приватизировал государство и право говорить от имени России и ее общества, то возникает вопрос нормативно-цивилизационной оценки каждого действия Кремля на международном поле. Одновременно необходима экспертиза внешнеполитических аргументов, которые используются для оправдания этих действий. Вот целый ряд основных направлений международной активности Кремля: его инициативы по интеграции постсоветского пространства; переговоры по разоружению с США; диалог по Сирии; отношения с Китаем, российско-американские отношения; диалог с ЕС. Давайте подумаем, содействуют ли действия Кремля по этим направлениям выживанию режима либо обновлению России? Почему бы нам не ждать, пока международники решат, что означает для России, скажем, проблема Сирии, а показать, что кремлевская политика в отношении Сирии является стремлением Кремля заставить мировое сообщество принять принципы абсолютного суверенитета и невмешательства в качестве ключевых регуляторов международных отношений. И именно эти принципы являются защитным поясом самодержавия, которое заблаговременно создает международные гарантии против любого внешнего влияния в случае возникновения кризиса своей власти.
Пришло время осознать, что традиционный анализ внешней политики, с точки зрения баланса сил и интересов, работает на вполне определенную тенденцию — на сохранение российской безвекторности, которая оказывается благодатной почвой для продления жизни системы. Но новый подход к внешней политике заставляет одновременно размышлять и о новой концепции государства, и его политической системе.
И последнее: дискуссия по внешней политике станет плодотворной, если она выйдет за пределы узкого круга ？пикейных жилетов？ и даст толчок общественным дебатам. Без этого нечего и мечтать о том, чтобы нам стать политической нацией.
Оригинал статьи (часть 1)
Оригинал статьи (часть 2)
Оригинал статьи (часть 3)