Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2025
Об авторе:
Денис Валерьевич Кальнов (род. в 1991 г.) — поэт. Публиковался в журналах ？Звезда？, ？Кольцо А？, ？День и ночь？, ？Плавучий мост？, ？Чайка？, ？Нижний Новгород？, ？Слово/Word？, ？Prosodia？, ？Литературная Америка？, ？Иные берега？ и др. Лауреат Международного конкурса имени О. Мандельштама ？Germania goldener Grand？ (2021) и литературного конкурса ？Северная звезда？ (2022). Живет в г. Каменке Пензенской области.
* * *
По какой-то счастливой ошибке
задержавшись на день или два,
узнаю отзеркаленно-зыбкий
свет, по кровле плывущий едва.
Ничего из поездки не вышло —
только гвалт и кругом суета.
Лишь бумажный кораблик проплывший
мне запомнился там — у моста.
Но в случайно-добавленный вечер
на обратном пути узнаю
отдаленную музыку речи
и под липовым взрывом — скамью.
В электрически-ровном свеченье
(раньше здесь не бывал никогда)
всё как будто одно возвращенье,
но не знаю — не знаю куда.
* * *
След от широкой шины ЗИЛа,
понурый взгляд грузовика,
дорога, дом, подъезд, перила
плывут во сне издалека.
Будильник вечно однозвучный
(исход эпохи), сумрак, чай
под сгустком света лампы скучной —
простых вещей безмолвный рай.
Кем все воссоздано — не знаю.
И непонятно, для чего
густая тень бежит по краю
стола, где больше никого.
Плывет уклад несовременный
сквозь белый шум, дрейфуя как
сигнал, не принятый антенной,
под циферблатное тик-так.
На Университетской набережной
Стоит, утрачивая вес
(вот-вот уже почти исчез)
в сыром тумане, лик Египта
под кантилену манускрипта,
что лишь ему слышна с небес.
Вмещая рокот тысяч лет
и жизнь, которой больше нет,
глядит на наши силуэты,
что выплывают на просветы
хоть раз взглянуть ему в ответ.
Зевает в лавке продавец;
пустеет город; наконец
лик выдыхает пыль гранита
и все, что нами пережито;
и белый льнет к нему птенец.
Судьба и время, тусклый свет
вольфрама, вытянутый след
вдвойне ускоренной эпохи
уже вбираются на вдохе,
где ночь и вечность тет-а-тет.
* * *
Вот некто юный, как Давид,
по плитке площади бежит
из фильма позднего Висконти;
уже гроза на горизонте,
и машет судорожно гид.
Гудят паромы. На воде
дрожит в текучей тесноте
канала радость узнаванья
под не имеющим названья
потоком слайдов в немоте.
И удивительно, что так
совпало: бег, наклон и шаг,
и маски оторопь двойная,
где все живет, не умирая
от ритма времени никак.
И, как гербарий, меж страниц
литературных небылиц
лежит контрольный отпечаток —
тех дней присвоенный остаток
с внезапно-точной рифмой лиц.
* * *
Свет отключен. Горит свеча.
И местный в позе скрипача
шлифует шпателем неспешно
когда-то вставленный небрежно
прямоугольник кирпича.
Висит льняное полотно,
что к зрителю обращено,
как плащаница из Турина…
И сквозь привычную рутину
плывет вечернее кино.
Как хорошо здесь быть чужим —
идти маршрутом узловым
за убегающим закатом
и жить в районе скучноватом —
на треть почти что нежилым,
там, где из глины черепиц
лепили дети тех же птиц
однажды в полдень бессловесный,
как в том апокрифе известном
из свитка выцветших страниц.
* * *
Угрюмый, старый, с тускловатыми
глазами житель в парусиновом
плаще по площади (с объятыми
углами сном аквамариновым)
идет навстречу собеседнику —
геометрически-крылатому
птенцу — небесному посреднику,
ступая по продолговатому
лучу, случайно повернувшему
в проем, продленный иллюзорностью,
где замер гость, земли коснувшийся
своей нездешней беззаботностью.
？Не нужно снимка!？ — обращается,
не глядя, местный неприветливый,
как будто в сердце опасается,
что чудо пропадет немедленно.
* * *
Ночь с алебастром сухой метели:
кровли стучат; задувает в щели;
вот проявляется дом-ковчег
на Соляном переулке — ниже
ангела, что все глядит на крыши,
вновь не найдя для себя ночлег.
Как этот город сквозь время выжил?
Нет никого. И зачем ты вышел?
Кто-то лет сто отмотал назад.
Что остается? Смотреть на окна,
где то и дело свеченьем дрогнут
люстры в проемах глухих аркад.
Ветер стирает следы мгновенно;
лица из камня глядят надменно;
вновь согревает лишь быстрый шаг.
Не задержаться ни в ярком свете,
ни в пустоте, ни в сквозном сюжете,
не повторяющемся никак.
Стынет ковчег и дрейфует. Снежно.
Стынут мосты и огни. Как прежде,
на горизонте клубится пар.
Ночь с алебастром сухой метели:
кровли стучат; задувает в щели;
город стоит — как бесценный дар.
Об авторе:
Денис Валерьевич Кальнов (род. в 1991 г.) — поэт. Публиковался в журналах ？Звезда？, ？Кольцо А？, ？День и ночь？, ？Плавучий мост？, ？Чайка？, ？Нижний Новгород？, ？Слово/Word？, ？Prosodia？, ？Литературная Америка？, ？Иные берега？ и др. Лауреат Международного конкурса имени О. Мандельштама ？Germania goldener Grand？ (2021) и литературного конкурса ？Северная звезда？ (2022). Живет в г. Каменке Пензенской области.
* * *
По какой-то счастливой ошибке
задержавшись на день или два,
узнаю отзеркаленно-зыбкий
свет, по кровле плывущий едва.
Ничего из поездки не вышло —
только гвалт и кругом суета.
Лишь бумажный кораблик проплывший
мне запомнился там — у моста.
Но в случайно-добавленный вечер
на обратном пути узнаю
отдаленную музыку речи
и под липовым взрывом — скамью.
В электрически-ровном свеченье
(раньше здесь не бывал никогда)
всё как будто одно возвращенье,
но не знаю — не знаю куда.
* * *
След от широкой шины ЗИЛа,
понурый взгляд грузовика,
дорога, дом, подъезд, перила
плывут во сне издалека.
Будильник вечно однозвучный
(исход эпохи), сумрак, чай
под сгустком света лампы скучной —
простых вещей безмолвный рай.
Кем все воссоздано — не знаю.
И непонятно, для чего
густая тень бежит по краю
стола, где больше никого.
Плывет уклад несовременный
сквозь белый шум, дрейфуя как
сигнал, не принятый антенной,
под циферблатное тик-так.
На Университетской набережной
Стоит, утрачивая вес
(вот-вот уже почти исчез)
в сыром тумане, лик Египта
под кантилену манускрипта,
что лишь ему слышна с небес.
Вмещая рокот тысяч лет
и жизнь, которой больше нет,
глядит на наши силуэты,
что выплывают на просветы
хоть раз взглянуть ему в ответ.
Зевает в лавке продавец;
пустеет город; наконец
лик выдыхает пыль гранита
и все, что нами пережито;
и белый льнет к нему птенец.
Судьба и время, тусклый свет
вольфрама, вытянутый след
вдвойне ускоренной эпохи
уже вбираются на вдохе,
где ночь и вечность тет-а-тет.
* * *
Вот некто юный, как Давид,
по плитке площади бежит
из фильма позднего Висконти;
уже гроза на горизонте,
и машет судорожно гид.
Гудят паромы. На воде
дрожит в текучей тесноте
канала радость узнаванья
под не имеющим названья
потоком слайдов в немоте.
И удивительно, что так
совпало: бег, наклон и шаг,
и маски оторопь двойная,
где все живет, не умирая
от ритма времени никак.
И, как гербарий, меж страниц
литературных небылиц
лежит контрольный отпечаток —
тех дней присвоенный остаток
с внезапно-точной рифмой лиц.
* * *
Свет отключен. Горит свеча.
И местный в позе скрипача
шлифует шпателем неспешно
когда-то вставленный небрежно
прямоугольник кирпича.
Висит льняное полотно,
что к зрителю обращено,
как плащаница из Турина…
И сквозь привычную рутину
плывет вечернее кино.
Как хорошо здесь быть чужим —
идти маршрутом узловым
за убегающим закатом
и жить в районе скучноватом —
на треть почти что нежилым,
там, где из глины черепиц
лепили дети тех же птиц
однажды в полдень бессловесный,
как в том апокрифе известном
из свитка выцветших страниц.
* * *
Угрюмый, старый, с тускловатыми
глазами житель в парусиновом
плаще по площади (с объятыми
углами сном аквамариновым)
идет навстречу собеседнику —
геометрически-крылатому
птенцу — небесному посреднику,
ступая по продолговатому
лучу, случайно повернувшему
в проем, продленный иллюзорностью,
где замер гость, земли коснувшийся
своей нездешней беззаботностью.
？Не нужно снимка!？ — обращается,
не глядя, местный неприветливый,
как будто в сердце опасается,
что чудо пропадет немедленно.
* * *
Ночь с алебастром сухой метели:
кровли стучат; задувает в щели;
вот проявляется дом-ковчег
на Соляном переулке — ниже
ангела, что все глядит на крыши,
вновь не найдя для себя ночлег.
Как этот город сквозь время выжил?
Нет никого. И зачем ты вышел?
Кто-то лет сто отмотал назад.
Что остается? Смотреть на окна,
где то и дело свеченьем дрогнут
люстры в проемах глухих аркад.
Ветер стирает следы мгновенно;
лица из камня глядят надменно;
вновь согревает лишь быстрый шаг.
Не задержаться ни в ярком свете,
ни в пустоте, ни в сквозном сюжете,
не повторяющемся никак.
Стынет ковчег и дрейфует. Снежно.
Стынут мосты и огни. Как прежде,
на горизонте клубится пар.
Ночь с алебастром сухой метели:
кровли стучат; задувает в щели;
город стоит — как бесценный дар.