Материал из номера
Декабрь 2013
Скачать номер
в PDF формате
Последнюю неделю февраля 1889 года Париж был взбудоражен новостью: французский крейсер обстрелял дружественную российскую колонию на берегу Французского Сомали. Погибли пять человек, в том числе два ребенка. Через несколько дней от ран скончались еще двое; десятки раненых не получили даже первую помощь. Французские газеты требовали военного трибунала для отдавшего приказ губернатора порта Обок, депутаты провели специальную сессию, пытаясь понять, кто должен ответить за эту бойню, а парижане возмущались бессмысленной жестокостью.
Логично было бы ожидать, что в России по поводу столь бесчеловечного обращения с мирной колонией, ожидавшей отправки в Абиссинию, поднимется волна дипломатических протестов и ультиматумов. Однако тех, кто уцелел под снарядами, сделали виноватыми, а когда они с большими трудностями наконец добрались до родины, отдали под суд.
Вся эта фантасмагорическая история связана с именем Николая Ашинова, которого вот уже более ста лет в русской прессе и литературе принято именовать "авантюристом", мешавшим налаживанию русско-французских отношений. Французская писательница и общественный деятель Жюльетт Адам, встречавшаяся с Ашиновым, несколько лет пыталась добиться справедливости и остановить "лавину различных нелепостей, выдвинутых против Ашинова". Четыре года она собирала факты о расстреле русской миссии в форте Сагалло, заявляя, что в проектах Ашинова "всегда видела, прямо или косвенно, вещи, полезные для Франции". А виконт де Константaн, когда-то помогавший атаману Ашинову заручиться поддержкой парижских дипломатических кругов, посвятил ему и его экспедиции книгу, которая несколько раз переиздавалась во Франции.
Написали об Ашинове и в России, только совершенно в ином ключе. Николай Лесков обрушился на атамана Ашинова в своем сборнике "Вдохновенные бродяги". Французский виконт с рвущими сердце подробностями описывает русские жертвы французского обстрела, а российский "почвенник" не нашел нужным вообще упомянуть хотя бы об одном погибшем. Как будто их и не было вовсе. Судя по постоянным обвинениям в авантюрности, можно было бы сделать вывод, что Лесков имел свои планы на заселение Абиссинии и налаживание контактов с соседними французскими властями. Но поскольку Николай Семенович, хоть и много путешествовал по России за казенный счет, никогда сам не предпринимал никаких "эскапад", его бурное неприятие планов Ашинова выглядит странно. Но эмоциональный Лесков всегда считался непререкаемым авторитетом во всем, что касалось народных чаяний. Тут уж попавшему под его критический обстрел Ашинову ничего не светило: "авантюрист", и все тут. Мнение чужих виконтов тем более не могло изменить ситуацию. В советское время окончательно задвинул Ашинова на дальнюю полку российской истории тот факт, что его всячески поддерживал влиятельнейший редактор "Московских ведомостей" Михаил Катков. А поскольку сам он весь советский период числился реакционером и "столпом" царского режима, то и с теми, кому Катков симпатизировал, никто из советских историков особо не церемонился. Сейчас уже невозможно понять, почему Лесков не только не проявил элементарного сострадания к невинно погибшим людям, но и резко ополчился на Каткова сначала за поддержку экспедиции, а потом и за желание разобраться, что же произошло на самом деле. Удивительны порой бывают проявления российского либерализма: любить весь русский народ целиком, а не конкретных его представителей, попавших в безжалостные дипломатические жернова. Вот как описывал Ашинова и его патрона Каткова Лесков в памфлете "Неоцененные услуги": "Катков... втер его в благорасположение очень почтенных особ, и Ашинова пошли возить в каретах и передавать с рук на руки, любуясь его весьма замечательными невежествами, какие он производил с безрассудством дикаря или скверно воспитанного ребенка"...
За несколько дней до обстрела русская колония, пользующаяся покровительством Парижа и Санкт-Петербурга, спокойно принимала у себя представителей французских властей. А потом вдруг был предъявлен ультиматум, на который даже не было времени среагировать. 17 февраля 1889 года французский крейсер и три канонерские лодки встали напротив старого египетского форта, в котором временно разместилось около 200 россиян. Те подумали, что нужно, как обычно, ждать гостей, и даже начали резать барашка. Но тут на берег сошел парламентер с ультиматумом срочно убраться из форта. Не прошло и получаса, как раздались залпы французских пушек...
Нужно подробнее остановиться на вопросе о "покровительстве". Дело в том, что врагов у Ашинова было ничуть не меньше, чем друзей. Причем нажил он их не только этой экспедицией, но и первыми своими поездками в православную Абиссинию, и даже еще раньше: проектом колонизации казаками Черноморского побережья Кавказа. Сейчас, по прошествии более чем ста лет, никто уже не объяснит, что именно могло вызвать министерское неприятие в предложении расселить казаков по побережью, которое они могли бы охранять от возможных турецких вылазок. На призыв Ашинова откликнулось более 100 тысяч казаков, однако массового переселения так и не случилось. Катков надрывался в "Московских ведомостях", доказывая выгодность проекта для России, а чиновники из министерства нашептывали Александру II, а потом и Александру III об "авантюрности" Ашинова. Добрались и до его корней. Если чужеземный виконт в своей книге пытается доступными ему методами проследить миграцию русского казачества по миру и доказать существование "вольных казаков", чьим атаманом и считался Ашинов, то тот же Лесков настойчиво отстаивает позицию, что никаких "вольных казаков" вообще не наблюдалось. Помня особую историю казачества, представляется, что изначально метод "самопровозглашения" был среди них вполне в ходу. Почему ополчились именно на Ашинова, так и не ясно, хотя в Константинополе считающие себя казаками русские избрали его атаманом официально и единогласно. Какая, в сущности, разница: родился ли он на Тереке, как романтически описывает виконт де Константан, или в семье пензенского мещанина, как настаивает Лесков? Может быть, последнее даже более весомо, учитывая те путешествия по Турции, Ирану, Абиссинии, Сомали и Египту, которые совершил Николай Ашинов.
Многие описывали его как малограмотного человека, однако именно он составил и издал первый русско-абиссинский словарь, которым потом пользовалось целое поколение путешественников. Абиссинская азбука, цифры, названия месяцев и около 500 слов. Всего восемь на букву "а", среди которых "ангел", "араб", "атаман" и три названия города. 14 на "б", куда попали "бить" и "божиться". Очень показательны 25 слов на "в": "ворон", "вошь" и, конечно, "воля" и "вода". Всего 18 слов на "д", зато отдельно "давать" и "давать взятку". Среди 32 слов на букву "п" Ашинов почему-то вставил и "пиво". А выбор слов для буквы "ц" не оставляет сомнений в его характере: "целиться" и "целовать".
ПРАВОСЛАВНАЯ АБИССИНИЯ
Так в чем же он провинился перед санкт-петербургскими чиновниками? Уж, наверное, никак не тем, что привез чернокожих православных абиссинских священников посмотреть Россию. Их принимали в Москве, Санкт-Петербурге и Киеве, отправив домой полными впечатлений и заваленными подарками. Разозлил же российское Министерство иностранных дел тот факт, что еще в 1883 году негус Абиссинии Иоанн принимал Ашинова как представителя русского царя, с которым хотел наладить отношения. Однако, по-видимому, сам Ашинов вовсе таковым не представлялся, как это ему впоследствии пытались приписать. Наоборот, встречу и хороший прием у негуса атаману Ашинову обеспечила завязавшаяся дружба с другим африканским царем, который позволил ему проехать через свои земли. И не вина Ашинова в том, что до него у абиссинского негуса уже успели побывать русские, получить дорогие подарки для российского императора и благополучно забыть про далекую Абиссинию.
Николай Ашинов услышал про Абиссинию еще в Константинополе, а узнав, решил во что бы то ни стало добраться до православных земель, на которых мечтал расселить своих казаков, раз уж Черноморское побережье Кавказа для них оказалось заказанным. Ашинова в нынешней Эфиопии восприняли как посланника русского царя и, более того, даже дали ему право закупать европейское оружие для борьбы Абиссинии с соседними мусульманскими племенами. Похоже, здесь-то и находится первопричина конфликта. Одно дело — самостоятельный путешественник, присматривающий, куда бы уже наконец расселить казаков, а другое — поставщик оружия. К чести Ашинова нужно отметить, что полученную им когда-то на поселения ссуду от петербургского министерства он честно отдал. Принес деньги прямо в мешке и высыпал на стол. Нетипичное поведение для "грантополучателя". Можно было бы подумать, что уж от доверчивого негуса он наверняка отхватил немалую сумму на вооружение. Но и это не подтверждено. Зато вполне подтвержден тот факт, что, возвращаясь после своего очередного путешествия, на корабле Николай познакомился с наследницей приличного состояния, которая была очарована бравым атаманом. Красавица Ольга пошла наперекор родителям, вышла замуж за Ашинова, который долго вообще не вспоминал про ее приданое. Когда же родители все-таки решили его отдать молодоженам, на часть этих денег и было закуплено 20 тысяч ружей.
Ашинов экипировал экспедицию, по России собирались желающие осваивать неведомую Абиссинию, а дипломаты шести стран вели свою игру. Корабль, на борту которого отправлялись в Абиссинию 145 человек, вышел в море 10 декабря 1888 года из Одессы, провожать его собралось полгорода. Жан Роббер де Константан пишет о 20 тысячах провожающих. Отплыла экспедиция пусть с и формальной, но вполне официальной поддержкой российской стороны. 6 января 1889 года, уже на третьем по счету корабле, на этот раз иностранном, арендованном, усталые казаки, многие из которых были с семьями, прибыли на берег Французского Сомали. А 14 января они обустроились в форте Сагалло, ожидая отправки на верблюдах в Абиссинию. Очевидцы рассказывают о том, что всего за месяц россияне высадили привезенные с собой саженцы и разбили огороды. Это тем более удивительно, учитывая бесплодный вулканический грунт нынешнего Джибути, не случайно выбранный Голливудом местом съемок для фильма "Планета обезьян". Огороды, временная церковь, постоянные службы — русская миссия, нужно признать, отличалась редкостной активностью. Может быть, именно эта активность и привела к трагедии? В попытках проанализировать бессмысленный обстрел все стороны упоминают русских дезертиров, которые пробрались в соседний французский порт Обок. Чем им не угодил атаман Ашинов и его уже беременная жена Ольга? Почему они решили убедить французские власти в том, что русские окопались надолго? Как бы то ни было, человеческая подлость оказалась неожиданным образом поддержана подлостью дипломатической.
Одной из первых фраз, которую услышали еле выбравшиеся из-под бомбежки члены экспедиции Ашинова, была следующая: "Российское правительство вас дезавуировало и дало Парижу согласие на обстрел". Обустройство мирного поселения, где собирали верблюдов, чтобы отправиться дальше, сочли попыткой закрепиться на берегу Сомали, хотя именно местные французские власти прекрасно были в курсе того, что форт Сагалло — всего лишь временный пункт размещения. Кому нужен маленький заброшенный форт, когда вся цель предпринятой экспедиции — расселиться на новых плодородных землях?
Дипломатический кульбит, происшедший за несколько месяцев в Санкт-Петербурге и Париже, может показаться совершенно нереальным. Но дело было вовсе не в Ашинове. Его экспедиция просто оказалась между молотом и наковальней в мировой политике по дележу африканских колоний. Если все 80-е и начало 90-х годов XIX века прошли в Африке под знаком борьбы между Португалией, Францией и Англией, то потом к ним подтянулись и Германия с Италией, выступавшие зачастую заодно. Опоздавшие к разделу основного пирога решили давить на соглашения. В 1884-1885 годах была созвана принципиальная Берлинская конференция, которая очень быстро превратилась в "бенефис" Бисмарка. Здесь Бисмарк сумел продвинуть удивительный с современной точки зрения пункт — "принцип эффективной оккупации". Мало того что всю Африку жизнерадостно поделили между собой великие державы, они еще взяли на себя обязательства непременно добывать из африканских недр на "своей" территории полезные ископаемые. Если же будет замечено, что они недостаточно выкачивают недра для нужд своей промышленности, то на эту территорию должны допускаться и другие европейские страны. Наверное, именно на это в будущем и надеялся Бисмарк.
Во французской печати активно обсуждали расстрел российской миссии в Сагалло
Сейчас подобные положения, пусть и выраженные более витиеватым дипломатическим языком, выглядят фантасмагорией. Мало того что почти законодательно закрепили положение о грабеже чужих недр, так еще и постановили, что делать это нужно активно, иначе этим займутся другие. Параллельно шла борьба Англии и Германии по противодействию торговле французским оружием на африканском континенте. Понятное дело, англичане и немцы сами не прочь были вооружать местные племена. Но и это еще не все. Союзы множились и распадались. В частности, прямые конкуренты, Англия и Франция, подписали соглашение не продавать оружие в Абиссинию. Италия же, которая этого соглашения не подписывала, не только затеяла выгодную торговлю, но и заявляла о своем протекторате над Абиссинией. Некоторое время это положение считалось вполне приемлемым в европейской дипломатии. Во всей этой склоке за Африку совсем не было места для России. Экспедиция Ашинова, и тем более закупка французского оружия по поручению негуса, не устраивала никого. Пять европейских стран сцепились в схватке за богатейший континент, а тут какой-то русский Ашинов с непонятными полномочиями и намерениями. Если бы не закупленное французское оружие, его, возможно, оставили бы в покое, а потомков казаков и сегодня можно было бы найти в Эфиопии. Но наличие оружия придавало совсем другой оттенок экспедиции в глазах европейских дипломатов. Виконт де Константан, который и помогал атаману Ашинову налаживать нужные связи в Париже, пытался найти хоть какую-нибудь логику в обстреле французскими кораблями временного русского поселения в Сагалло. Он уже готов был предположить, что местные французские власти раздразнил коммерческий флаг, поднятый рядом с флагом религиозной миссии.
МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ
Но какой уж тут коммерческий флаг, когда турецкие газеты писали, что якобы в экспедиции Ашинова не около 200 человек, а не менее 2 тысяч! А союзники Германии в Северной Африке, итальянцы, которые и сами неоднократно принимали у себя Ашинова, строчили донесения об опасности русского присутствия в этом регионе. Вполне ожидаемо больше всех всполошилась Германия. Тут бы самой прибиться к богатым африканским колониям, в которых уже два столетия хозяйничают португальцы, англичане и французы, а здесь вдруг — Россия. Пусть занимается своими землями и оставит все надежды окопаться в Африке! Очевидно, так решил официальный Берлин и усилил нажим на официальный Париж, а Париж, в свою очередь, на Санкт-Петербург. Франция не хотела по такому пустяку ссориться с Германией, Россия не хотела ссориться с Францией, а в результате ни в чем не повинных россиян, которым и так пришлось нелегко на чужой земле, безжалостно обстреляли с санкции Парижа и Санкт-Петербурга. Быстрый дипломатический эффект: всего за два месяца — полный поворот на 180 градусов.
До сих пор не ясен пункт о том, с чьего ведома экспедиция через некоторое время после ее отплытия была "дезавуирована" российскими властями. Как пытался объяснить французским военным священник Паисий, отправившийся в экспедицию вместе с Ашиновым, его посылало не правительство, а Святейший синод, который только и может сложить с него эту миссию. Однако такие подробности никого не интересовали. Французские корабли сначала даже отказались взять на борт раненых, несмотря на мольбы Паисия. Наконец всех погрузили и привезли в соседний город Обок, губернатор которого и отдал приказ обстрелять русских после предъявления ультиматума. В Обоке положение ничуть не прояснилось. Вроде бы пообещали через некоторое время переправить колонию дальше, чтобы она все-таки смогла добраться до Абиссинии, но потом раненых, больных и деморализованных поселенцев отправили в Россию. И если провожали экспедицию с молебнами и благословениями, то встречали специально высланные жандармы, чтобы препроводить в заключение. Тех, кто прошел столь страшное испытание, на родине на всякий случай поместили под арест. Из Севастополя — в Одессу, потом прибытие в Санкт-Петербург и предложение ни много ни мало без суда и следствия отправить Ашинова лет на пять в Сибирь. И только тщательный доклад, который подготовил Дмитрий Толстой, возглавлявший тогда Министерство внутренних дел, позволил не довести ситуацию до полного абсурда. Ашинова хоть и не сослали в Сибирь, тем не менее поместили в имении жены под надзор полиции.
Все путаные обвинения осложнялись еще и тем, что непростая история русской колонизации Абиссинии связана не только с именем Ашинова. Буквально в то же время туда отправился и поручик Виктор Машков, причем с очень похожими целями. Совершенно непонятно, почему нужно было делать "авантюриста" из Ашинова и при этом отправлять Машкова? Фактически две русские экспедиции в Абиссинию готовились одновременно: в период с 1887 по 1888 год. Но Ашинову удалось отправить почти 150 человек, а поручик Машков двинулся сам под видом корреспондента "Нового времени". Однако самое удивительное то, что в роковом феврале 1889 года Машков находился в Обоке, откуда и отплыли французские корабли для обстрела колонии Ашинова. Числясь корреспондентом, либо волею судьбы, либо каким-то точным расчетом находясь в эпицентре жестокого и малообъяснимого инцидента, напрямую относящегося к России, Машков отнюдь не заваливает родину возмущенными статьями, а спокойно продолжает свой путь в Абиссинию.
Александру III в свое время был подготовлен очень благожелательный доклад о необходимости экспедиции Машкова, хотя против таких же планов Ашинова его неоднократно предостерегали. Каким-то поразительным образом провинциальный поручик Машков, читавший, как считается, по ночам книги про Абиссинию и до этого никогда в ней не бывавший, находит в столице и покровительство, и деньги на поездку. Более того, отправиться он первоначально собирается вместе с миссией Ашинова, но задерживается на некоторое время.
Поручик, никогда сочинительством не отличавшийся, но записанный корреспондентом газеты; снабжение его достаточными средствами и при этом противодействие "авантюрному" Ашинову; закупки оружия для Абиссинии и атаманом, и поручиком, куда же без этого, — просто готовый приключенческий роман! Правда, Машков во второй свой приезд доставил в подарок всего 350 ружей, а не тысячи, как планировал Ашинов.
Наверное, одним из возможных объяснений всей этой параллельной возни вокруг далекой Абиссинии может быть борьба петербургских кланов. Как замечала Жюльетт Адам: "Если с миссией Машкова что-нибудь случится, то обязательно распространятся слухи, что причиной этому — интриги Ашинова". В самом деле, Машкову не удалось добиться большинства поставленных целей, но поскольку Ашинов в то время находился под следствием, то даже столичным интриганам не пришло в голову его обвинить еще и в этом. Тем не менее Машков в истории российской дипломатии остался как человек, впервые "официально" приехавший в Эфиопию от имени российского императора. Этот статус закрепился за ним после второй поездки, когда "конкурент" Ашинов все еще находился под надзором полиции. К слову сказать, потом Машков был зачислен на службу в Министерство иностранных дел. А побывавший до него в Абиссинии несколько раз Ашинов более чем на сто лет оказался в статусе "авантюриста", даже несмотря на свой словарь, которым успешно пользовался Виктор Машков.
Жюльетт Адам вспоминает о том, что Николай Ашинов впоследствии приезжал в Париж, чтобы наконец понять, как его воспринимает Франция: другом или врагом? Он мечтал добиться разрешения у французских властей за свои деньги установить мемориал в форте Сагалло в память о погибших там россиянах, чтобы "упокоить души умерших и смягчить души живых". Франция отказала. Более чем через сто лет российский Международный центр безопасности "Миротворец" решил, тоже за свои деньги, поставить там памятник атаману Ашинову. На этот раз противником выступило российское Министерство культуры.
Жюльетт Адам переживала: "Мы, русофилы, не хотим, чтобы русский народ считал нас виновными в абсурдном преступлении". А Санкт-Петербург вовсе не был обеспокоен расстрелом своих подданных и сам был готов отправить выживших за решетку, только чтобы не ссориться с Европой. Попробуйте представить что-либо подобное: предположим, русский корабль расстрелял французских колонистов. Нашим же чиновникам оказалось удобнее обвинить своих собственных граждан в "создании сложностей для франко-российских отношений". "Трагедия в Сагалло", "Бойня в Сагалло" — цитаты из французских газет, которые в результате заставили провести целое расследование случившегося. С этим докладом и сегодня может ознакомиться каждый желающий. Там есть все: подробный разбор, кто, когда и в каких выражениях отдал приказ об обстреле, но никоим образом не присутствуют обвинения России в попытках насаждения своей колонии. Очевидно, те, кто готовил доклад, прекрасно были осведомлены о том, что французские местные власти и дали согласие на временное пребывание казаков на своей территории. Германия же, затеявшая всю эту интригу, переполошив Англию и Италию, особо в Африке все равно и не продвинулась. Так и остался атаман Ашинов без вины виноватым. В лучшем случае — искателем приключений, а в худшем — дипломатическим препятствием, требующим устранения. Все последующие историки и романисты описывали его самого кто как хотел: виконт де Константан вспоминал "прямой взгляд, открывающий детскую душу", а Лесков — "бегающие глаза". Сейчас нам уже трудно разобраться, чье описание более соответствовало действительности. Хотя вряд ли бы молодая наследница большого состояния влюбилась бы с ходу в малопривлекательного, сомнительного мужичка с "бегающими глазками". Но дело вовсе не в особенностях внешности или характера. Поразительно то, что те черты, на которых была построена целая Америка, оказались совершенно не востребованы в России XIX века. А петербургские чиновники сделали все, чтобы угодить Франции, которая и сама, по замечанию виконта, в этой трагедии "так счастливо послужила интересам Англии и Италии"...
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу