(вернуться к разделу ？Воспоминания？)
Вида Юозовна Михальченко, доктор филологических наук, заместитель руководителя Научно-исследовательского центра по национально-языковым отношениям.
Текст основан на интервью в рамках юбилейного цикла к 70-летию Института языкознания.
В 1970 году я приехала из Смоленска в Москву и стала искать работу. Вначале по протекции академика Ивана Федоровича Протченко я устроилась в Институт национальных языков. Потом я познакомилась с очень интересным человеком, профессором Музафаровым. Он был крымский татарин, и мы с ним встречались и разговаривали в Библиотеке имени Ленина. Он говорит: ？Вита, обратись в Институт языкознания: там нужен человек со знанием литовского языка？. Я пошла в Институт, он тогда находился на Волхонке, походила по этим комнатам, посмотрела, какие там сектора, и мне стало очень грустно. Я подумала, что не подойду для такого института: тут такие названия — романский сектор, германский сектор, теоретический сектор. А я была деревенская девочка из Литвы, которая закончила аспирантуру в Ленинграде как ？национальный кадр？, написала диссертацию, защитилась и какое-то время работала в Смоленске по месту работы мужа. И я подумала: ？Нет, этот Институт слишком высок для тебя？. И тем не менее я решила попробовать. Это мой стиль жизни: я всегда чего-то боюсь, но решаюсь попробовать — а вдруг получится. Я пошла, принесла документы. Оказалось, у меня есть соперница с литовской фамилией — она вышла замуж за литовца. А у меня всё наоборот: я по рождению литовка, родной язык — литовский, и образование я получила на литовском языке. Но она была кандидат педагогических наук, поэтому в Институте языкознания предпочли меня. И вот сейчас каждый раз в день своего рождения я праздную годовщину своего пребывания в этом Институте — праздную одновременно еще один год пребывания в Институте и свой день рождения, потому что по документам я была зачислена на работу, на должность младшего научного сотрудника, 1-го февраля 1970 года.
В то время сектором социолингвистики, в который меня приняли, руководил удивительный человек, профессор Юнус Дешериевич Дешериев. Это был умнейший руководитель, очень тактичный, интеллигентный, высококультурный, по национальности чеченец. А главное, он очень хорошо чувствовал, какой темой надо заниматься, какая тема актуальна, какая тема важна. Но, к сожалению, в Институте отношение к социолингвистике было не очень хорошим. Я помню капустник, на котором пели песни и читали стихи, и наш сектор был назван ？скотолингвистикой？, как бы с таким тонким намеком на то, что мы считаем, сколько живности, сколько каких-то хозяйственных вещей, то есть что мы слишком ориентированы на внеязыковые показатели. Конечно, социолингвистика этим страдает, и вообще она в любую минуту может превратиться из собственно социолингвистики в социологию, уйти за пределы социальной лингвистики. Но я думаю, что этого так или иначе можно избежать, можно больше внимания уделять языковым проблемам. То есть это не был легкий сектор, это не был престижный сектор, это была относительно новая наука, которая приживалась в Институте с трудом. Она была междисциплинарной. Она и сейчас не всеми уважаема, не всеми признана, и мне кажется, что в социолингвистике до сих пор очень много лакун — много неисследованных мест, малоисследованных проблем. Думаю, что здесь еще очень многое можно сделать, и это очень интересно: эта наука требует широкого кругозора, широкого взгляда на вещи, хорошей начитанности, и не только в этой области, но и в смежных — в этнографии, в истории языка, в социологии и в ряде других наук.
Под руководством Юнуса Дешериевича мы работали очень долго, потом ему, видимо, предложили уйти с этого места, и сектор стал искать руководителя. Кто-то не хотел, чтобы был Магомет Измайлович Исаев. А Александр Николаевич Баскаков, наш профессор, доктор наук, сам не захотел. Он сказал: ？Сегодня вы меня избираете руководителем сектора, а завтра я ухожу к тюркологам？. И я не хотела, очень не хотела, но опять меня подвела эта черта: я всегда боюсь за что-то браться и потом все-таки берусь, такой, знаете, спортивный интерес попробовать, а вдруг получится? Две сотрудницы даже подошли ко мне и сказали: ？Вот Вы отказываетесь, а мы объявим Вам бойкот: не будем с Вами ни разговаривать, ни дружить？. И я подумала: ？Всё, я сдаюсь, попробую？. Эта ？проба пера？ вышла очень тяжелая: мы примерно пять лет не могли найти свой стиль работы, свою проблему, свое направление. И только после того как был подписан договор с Канадой, мы уже смогли работать над нашей проблемой — ？языки России？.
В Институте я работала при пяти директорах. Когда я пришла в 1970 году, директором была Виктория Николаевна Ярцева. Это была очень умная женщина, член-корреспондент Академии наук, германист. Она прекрасно выступала: я до сих пор помню, как она выступала на ученом совете, как она говорила. Ее выступления можно было сразу заносить на бумагу и отдавать в печать. Она говорила длинными-длинными предложениями, иногда было даже трудно воспринимать: к концу предложения уже немножко забывалось, о чем говорилось вначале. Слушать ее выступления было просто наслаждением.
После нее был Георгий Владимирович Степанов. Это был очень интересный человек — герой Испании, он писал много работ не только по испанскому языку, но и по испанской литературе, по Сервантесу. В Испании его искали и была объявлена большая награда тем, кто его поймает, потому что он воевал в Испании в качестве добровольца. И вот когда он пришел к нам в качестве руководителя Института, я смотрю: все к нему бегут! Один пошел на прием, второй, третий. И я думаю: ？Ну, Михальченко, а ты-то чего ждешь? Новое начальство — надо как-то представиться？. И вот я думаю, пойду поздравлю его с 23 февраля, с днем победителей. Ну вот, помню, пришла и сказала: ？Георгий Владимирович, я пришла Вас поздравить с 23 февраля. Вы для нас всегда победитель. Насколько я знаю, Вы реально были победителем во всяких битвах за свободу и независимость разных народов？ — какую-то такую речь произнесла. Он говорит: ？Садитесь, пожалуйста？. Ну я села. Он говорит: ？Я Вас слушаю？. — ？Да я уже все сказала？. Он: ？Как? Не может быть!？ — ？Как же не может быть? Я пришла Вас поздравить？. — ？Не может быть, — сказал он. — Ко мне если ходят, все только жалуются или чего-то просят!？ Я говорю: ？Я точно пришла Вас поздравить, мне хорошо работается, я ничего не хочу？. И тогда он позвал секретаря и говорит: ？Неси чай, ко мне человек пришел!？ Это я запомнила на всю оставшуюся жизнь. И он всегда ко мне относился очень хорошо. Когда у меня были трудные мгновения в жизни, я шла по коридору, и он навстречу. Посмотрел на меня: ？Что с Вами? Я вижу, Вам плохо？. И тут он меня вызывает к себе в кабинет, дает письмо и говорит: ？Поезжайте на два-три дня к моим друзьям в Киев — они вам помогут прийти в себя？. Я не знаю, знал он что-нибудь о моих бедах в семье или не знал, но так чувствовать человека, чужую беду — я была просто поражена.
После Георгия Владимировича пришел Вадим Михайлович Солнцев. Там уже был другой разговор. Как рассказывал сам Вадим Михайлович, Виктория Николаевна давно говорила ему: ？Вадим, ты будешь сидеть здесь на моем кресле, но должна тебя предупредить: Институт маленький, но очень противный!？ И вот он, когда пришел в Институт, первые дни получал какие-то бумажки протеста — почему-то их вывешивали в мужском туалете. И он жаловался, что вот, мол, получается, меня в этом Институте не очень-то хотели. Это было в советское время, когда директора Института рекомендовал ЦК КПСС. И, видимо, нашему Институту не понравился чужой человек, человек из другого научного учреждения, из Института востоковедения. Наши люди обычно ориентируются на своих, желают иметь в качестве руководителей своих, а не людей со стороны. Но потом всё наладилось.
Должна сказать, что при Вадиме Михайловиче у меня были десять лет трудной жизни. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что у меня семь лет подряд не было ни одного дня отпуска. Народ в Институте так и говорил: ？Директор то в больнице, то за границей？. После того как я стала его заместителем, я всё время его замещала и работала не покладая рук, семь лет ни одного дня отпуска, кроме субботы и воскресенья. Правда, было много заграничных поездок. Именно в эти годы я посетила 13 стран, начиная с Югославии. Это были творческие годы, когда был создан Центр по национально-языковым отношениям, было сделано много для того, чтобы Центр работал и повышал статус социолингвистики. Сейчас социолингвистика вышла на новый этап, она стала предметом преподавания в вузах. И наш Центр много поработал в пользу социолингвистики как науки. Я очень благодарна всем нашим сотрудникам.
Когда мы создавали Центр по национально-языковым отношениям, пришлось писать уйму документов. Но результат был прекрасный, потому что нам дали 17 ставок. В Институте сразу возникла проблема, как эти ставки распределить, но я сразу сказала: ？Это ставки для Центра, целевые ставки？ — было специальное постановление от Президиума Академии наук. И Центр начал потихоньку работать. Вначале было очень трудно. Вадим Михайлович говорил: ？Трудно найти свое место в науке？. А до этого мне Юнус Дешериевич говорил: ？Вы должны написать теоретическую работу и руководить всей социолингвистикой мира!？ Я грустно смотрела на нашего бывшего руководителя и думала: ？Вы двадцать лет руководили, и где же Ваше руководство всей социолингвистикой мира? Где Ваши теоретические работы, от которых мир не может отвернуться, которые научный мир полностью признает?？ Другому ставить требования всегда легче, чем самому себе.
И вот я случайно нашла письмо из Канады, из Университета имени Лаваля, в котором нам предлагали работать над темой ？Языки мира: социолингвистический портрет？. Письмо было адресовано Юрию Сергеевичу Елисееву, он тогда был заместителем директора, и на этом письме Юрий Сергеевич написал: ？Отказать — такой возможности у Института нет？. Я взяла это письмо, раз уж оно попало в мои руки, пошла к Вадиму Михайловичу и говорю: ？Вадим Михайлович, посмотрите, это может реализовать наш Центр？. Он говорит: ？Объясните, как？. Я объяснила. И мы начали выполнять эту работу совместно с Канадой. Центр освоил новые области, у нас были курсы по компьютерному делу, были курсы по английскому языку. И начали работать.
Вообще, Солнцев очень удивился, когда узнал, что должность руководителя Центра — это заместитель директора, в то время было так. Он при мне снял трубку и позвонил в юридический отдел: ？Дайте-ка я узнаю, какая у Вас будет должность？. Позвонил, и ему сказали, что это заместитель директора по науке. Тут Солнцев положил трубку и говорит: ？Ну, большой я человек! У меня один заместитель по науке уже есть — Юрий Сергеевич Елисеев, а сейчас будет еще второй заместитель по науке, еще один заместитель по АХЧ и еще заместитель по иностранным делам？. Вообще он был удивительный человек, он знал очень многие произведения Пушкина, читал его стихи, его прозу наизусть. Он очень любил, вместе с Ниной Васильевной (Солнцевой), принимать гостей. В течении месяца обязательно было два-три случая, бывали какие-то гости. Это было очень полезно, потому что там, например, я договорилась с профессором Цунодой о нашей совместной работе с Японией, о базе данных по языкам малочисленных народов. Солнцев повторял, что надо быть гостеприимным, надо оказывать людям уважение, и тогда всё будет хорошо. И я всегда бывала у них на этих приемах, с благодарностью принимала эти приглашения и, кроме того, чувствовала, что обязана, как замдиректора, в нужный момент поддержать директора и тоже быть там.
И тем не менее однажды случилась неприятность. Нина Васильевна долго меня удерживала: ？Не уходите, никто еще не уходит？, — а я стеснялась напомнить, что я живу в Одинцове. И вот я оставалась до конца, а когда я приехала на Белорусский вокзал, то увидела уже удаляющиеся огни последней электрички. Не было возможности уехать, и мне пришлось ночевать на Белорусском вокзале. Я положила под голову свой портфельчик, туфельки под скамейку, улеглась и до утра спала там. Даже милиционеры ко мне не подходили. А утром я пришла, и Вадим Михайлович говорит: ？Вы как-то странно сегодня выглядите, неухоженной？. Я всегда прическу делала, а тут волосы висят как попало. Я ему объяснила: ？Вадим Михайлович, я ночевала на вокзале, вчера же меня не выпускали с этой вечеринки？. И после этого Солнцев и его жена, Нина Васильевна, сказали: ？Вот комната нашей бабушки — она всегда будет для Вас？. Нина Васильевна вынесла белье и сказала: ？Больше Вы никогда не будете уходить после наших вечеринок, после бесед в нашем доме, после приемов в нашем доме？. И я действительно этим пользовалась, всегда оставалась у них, и потом очень привязалась к этой семье. Я многим обязана этой семье, и они прекрасно относились ко мне. Когда хоронили Вадима Михайловича, я шла на поминки вместе с Элеонорой Петровной (Соколовой). Это было в огромном кафе, там на поминках было, наверное, человек двести. Я говорю: ？Элеонора Петровна, забьемся в угол, я долго не могу, десять минут посижу и уйду？. И когда мы вошли в зал, тут же подбегает младший сын, берет меня под руку, ведет к Нине Васильевне, сажает рядом. И потом я сидела рядом с Ниной Васильевной весь вечер, все поминки. А потом мы с ней договорились приехать к его могиле, навестить Вадима Михайловича. Я приехала первая и показала ему наш первый том1. Он всегда сомневался, даже говорил: ？Вида Юозовна, Вы меня не напишете в первом томе как руководителя？. А я говорила: ？Нет, Вадим Михайлович, напишу, будет так？. В 2000 году он умер, и вот около его могилы я показала ему ту страницу, где вместе с моей была и его фамилия, я выполнила свое обещание. Потом подъехала Нина Васильевна и зажгла свечку на могиле. Моросил небольшой дождь. Я говорю: ？Нина Васильевна, наверное, пора уходить？. Она говорит: ？Нет, Вида, он нас еще не отпускает？. Потому что даже под дождем свечка горела. Когда она погасла, Нина Васильевна говорит: ？А сейчас мы с Вами можем уйти？. Должна сказать, что эта семья в моей жизни сделала много добра. Я была немножко диковатой до этих встреч в доме Солнцевых, а там мы встречались с Кугультиновым, встречались с разными языковедами, которые приезжали в Институт, — Вадим Михайлович всех приглашал к себе. В общем, для меня это человек, который сыграл очень большую роль в моей жизни. У нас много совместных статей. Две или три статьи переведены на китайский язык, он мне показал, как моя фамилия пишется на китайском языке, какими иероглифами.
После Вадима Михайловича у нас был Виктор Алексеевич Виноградов. Отделение ориентировалось на Юрия Леонидовича (Воротникова), и я тоже считала, что времена трудные и, чтобы руководить, директор должен иметь хорошие связи и быть опытным человеком. Но Юрия Леонидовича не избрали, избрался Виктор Алексеевич, и он оказался великолепным человеком и прекрасным руководителем, интеллигентным, добрым, внимательным, снисходительным. Сначала было трудное для меня время, потому что он знал, что я хотела, чтобы руководителем был Юрий Леонидович, и еще я целый год выполняла обязанности директора, была и.о. директора. Тем не менее потом у нас наладились отношения, и я ему очень благодарна за его решение. Он мне предложил: ？Если Вы хотите, оставайтесь заместителем？. Я говорю: ？А какой у меня другой выход?？ Он говорит: ？А другой выход — Вы можете уйти в Центр и руководить Центром？. Я выбрала второе. Потому что за десять лет, пока я была заместителем у Вадима Михайловича, накопилось какое-то негативное отношение ко мне, и я подумала, что если я останусь, этот негатив будет копиться дальше. Я ушла в Центр, и была очень довольна тем, как мы дальше работали.
А когда ушел Виктор Алексеевич, пришел Владимир Михайлович (Алпатов). И Владимир Михайлович стал руководителем нашего Центра. Сейчас Центр работает под крылом нашего Владимира Михайловича, и, мне кажется, это хорошо.
1. Письменные языки мира. Языки Российской Федерации: Социолингвистическая энциклопедия / Редколлегия: В.М. Солнцев (отв. ред.) и др. Кн. 1. М.: ИЯз РАН, 2000. — 594 с.
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт языкознания РАН
125009, Москва, Большой Кисловский пер. 1 стр. 1 (карта)
Тел.: (495) 690-35-85
Тел./Факс: (495) 690-05-28
E-mail: iling@iling-ran.ru
Facebook | Twitter | YouTube | RSS
Послать сообщение через форму обратной связи
？ 2011–2020 ФГБУН Институт языкознания РАН
Перейти на старую версию сайта