Настоящая работа подготовлена в соответствии с задачами, сформулированными в процессе работы над НИР ？Долгосрочный прогноз развития локальных человеческих цивилизаций в Евразии？. При этом в развитии этих локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) в Евразии отчетливо наблюдаются в последнее время две господствующие тенденции, которые тесно связаны с глобальными и региональными процессами.

       Первая тенденция — противоборство локальных человеческих цивилизаций, прежде всего западной ЛЧЦ, в регионах Евразии, с российской, китайской и исламской ЛЧЦ. Это противоборство представляется основным противоречием современности на гло- бальном уровне. Это противоречие распространяется, прежде всего, в Евразии, но и за Евразию.

       Вторая тенденция — усиление интеграционных тенденций в Евразии, имеющих преимущественно региональный, ？евразийский？ характер, в которых наблюдается одновременно несколько процессов:

       — евразийская интеграция вокруг ？российского ядра？, которая сегодня ассоциируется с ЕАЭС и ОДКБ;

       — евразийская интеграция в рамках ШОС;

       — евразийская интеграция в Юго-Восточной Азии и АСЕАН;

       — европейская интеграция в рамках ЕС, переживающая кризисы и подъемы в настоящее время, но имеющая самые реальные и крупные положительные и негативные результаты;

       — интеграция в рамках исламской ЛЧЦ;

       — интеграция в рамках китайского проекта ？Шелкового пути？.

       Понятия ？евразийская интеграция？, ？интеграция в Евразии？ и ？евразийство？ надо признать не тождественными, хотя они нередко используются синонимично.

       В нашей работе под ？евразийской интеграцией？ мы понимаем, прежде всего, достаточно абстрактный и не оформленный в полной мере процесс политико-экономической интеграции, который развивается преимущественно на постсоветском пространстве в рамках ЕАЭС и ОДКБ;

       Под понятием ？интеграция в Евразии？ — более широкий пространственно, политически и экономически противоречивый процесс развития торгово-экономического сотрудничества в рамках ШОС и других региональных объединений, а под ？евразийством？ — набор идей и даже идеологий, имеющих самую широкую направленность и мировоззренческие особенности, как в прошлом, так и в современности.

       Принципиально важным направлением в работе является стратегическое прогнозирование развития не только международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО), но и её отдельных факторов, тенденций и наиболее важных субъектов, попытки вычленить и обосновать наиболее вероятные сценарии развития локальных человеческих цивилизаций, их коалиций и государств. Поэтому авторы рассматривают будущую МО как сложную систему — производную от нескольких крупных групп факторов, среди которых требуется анализ и прогноз как современного состояния МО и её проекции на будущее, так и наиболее влиятельных факторов и тенденций по отдельности.

       Авторы полагают, что прогноз развития МО и ВПО наиболее эффективен, если использовать методы системного анализа и сценарного прогнозирования ограниченного числа наиболее вероятных сценариев и их вариантов как собственно МО и ВПО, так и наиболее важных субъектов и акторов, особенно ЛЧЦ и их военно-политических коалиций, которые и составляют основу для формирования центров силы в мире и в Евразии. Будущие сценарии развития МО и ВПО также во многом обусловлены развитием соотношения сил в мире. Так, в последние десятилетия решающее значение для соотношения сил между субъектами МО приобрела величина и качество национального человеческого капитала (НЧК)[1], который прежде практически не учитывался при оценке соотношения сил в мире.

       Эта группа факторов — НЧК и его институты — становится сегодня решающим критерием при оценке мощи той или иной ЛЧЦ. Одним из важнейших показателей НЧК является качество одного из ключевых институтов — университетского образования, измеряемое международными рейтинговыми агентствами[2].

       Другими словами, авторы используют, прежде всего, дедуктивный метод сценарного прогнозирования развития МО в Евразии, отбирая последовательно:

       — возможные сценарии развития МО и выбор их наиболее вероятных вариантов;

       — возможные и наиболее вероятные варианты развития МО и ВПО в Евразии как следствия развития МО и ВПО в мире. Вместе с тем авторы полагают, что обязательно необходимо учитывать и страновую, и региональную специфику государств и акторов Евразии, которые неизбежно будут отражаться и на формировании конкретных сценариев развития МО и ВПО в Евразии, т.е. необходим и прием индуктивного метода сценарного прогноза, отражающий конкретную специфику ЛЧЦ, государств и обществ. Трудно, если вообще возможно, прогнозировать развитие Китая и стран Ю.-В. Азии без учета конфуцианских основ их мировоззрения, а Индии — без учета влияния религиозных, исторических и культурно-этических особенностей ЛЧЦ.

       В частности, большое значение имеет, например, развитие отдельных региональных организаций Евразии, например, ШОС и ОДКБ, в которых задачи обеспечения внешней и внутренней безопасности тесно переплетаются. Иногда настолько тесно, что их трудно разделить.

       Для эффективного прогнозирования развития отношений между ЛЧЦ в Евразии на государственном уровне требуется пересмотр важнейших положений Стратегии национальной безопасности России, принятой в декабре 2015 года. Этой проблеме были посвящены специальные работы Центра военно-политических исследований. Например, А. И. Подберезкин ？Стратегия национальной безопасности России в ХХI веке？[3].

       В след за профессором МГИМО К. П. Боришполец необходимо признать, что ？события 2014–2016 годов определили точку бифуркации системы международных отношений, сложившейся после окончания ？холодной войны？. Процесс переформатирования мировой политики не является завершенным. Поэтому и в среднесрочной перспективе, и за ее пределами Россия будет вынуждена уделять повышенное внимание вопросам национальной безопасности в том, что касается не только отражения прямых военных угроз, но и политико-дипломатических мероприятий стратегического сдерживания и предотвращения военных конфликтов по широкому спектру пространственных координат.

       Значимость функционала стратегического сдерживания и предотвращения военных конфликтов как вида деятельности по укреплению оборонного потенциала России существенно возрастает. Находясь в фокусе агрессивного давления западных держав, российская сторона регулярно сталкивается с недостатком ресурсов и надежных союзников, необходимых для: а) последовательного противодействия схемам монополизации управления мировой политикой, которые стремятся легализовать США и их партнеры с опорой на многосторонние институты, особенно — на НАТО и ЕС, б) защиты национальных интересов на региональном уровне, в) пресечения попыток враждебного использования фактора ？мягкой силы？ различными внешними акторами.

       Однако к настоящему времени в официальных документах РФ, проблематика стратегического сдерживания и предотвращения военных конфликтов как единый сбалансированный концепт не представлена. Наблюдается фактическая разобщенность ведомственных позиций: во-первых, в том, что касается номенклатуры проблем международной безопасности, которые могут решаться без применения силы или с минимально возможным применением военной силы с российской стороны (наиболее конкретный, но и наиболее ？краткий？ список представлен в документах МО РФ), во-вторых, в том, что касается описания формальных действий, которые рассматриваются как адекватные целям сдерживания/ предотвращения (в документах МИД РФ традиционно присутствуют достаточно обтекаемые характеристики, позволяющие, как предпринимать, так и избегать инициативных шагов), в-третьих, определения, используемые в документах СБ РФ, фиксирующие политический баланс между ？силовым？ и ？дипломатическим？ видением проблематики сдерживания/предотвращения обеспечивают содержательную интеграцию путем разделения силовых коннотаций для возможных российских действий и общих, с раз- ной степенью остроты, оценок международной среды, в том числе ситуаций, предполагающих целесообразность превентивного противодействия вызовам, имеющим силовую составляющую.

       Неоднократно возникавшая в последние годы настоятельная необходимость соединения силовых и дипломатических усилий в контексте политики сдерживания/предотвращения (украинский кризис, сирийский кризис — только очень небольшая часть примеров) в своем практическом воплощении состояла из операций ad hoc, что положительно с точки зрения их внезапности, возможности максимально учитывать специфику задач и т.д., но уязвимо с точки зрения организации системного укрепления российского потенциала в интересах стратегического сдерживания и предотвращения военных конфликтов на регулярной основе.

       С учетом тенденций развития обстановки на международной арене и интересов безопасности России на период 2017–2025 гг., целесообразно принять комплексный подход к проблематике стратегического сдерживания/предотвращения, подтвердив тем самым активную роль отечественных вооруженных сил в борьбе с внешними угрозами.

       В этой связи силовое сдерживание/предотвращение логически разделяется на три основные группы системных индикаторов:

       — 1) обусловленных состоянием/соотношением стратегических ядерных потенциалов России и США/НАТО (наличие паритета, наличие условного паритета, наличие значительного превосходства одной из сторон, наличие незначительного превосходства одной из сторон, наличие превосходства одной из сторон на определенном направлении);

       — 2) обусловленных практикой ？гибридной войны？, а по существу сочетания партизанских и централизованных на государственном уровне действий с использованием ？жесткой？ и ？мягкой？ силы, в том числе в информационном и киберпространстве, которые характеризуют соотношение сил участников (наличие паритета сторон, наличие условного паритета, наличие значительного превосходства одной из сторон, наличие незначительного превосходства одной из сторон, наличие превосходства одной из сторон на определенном направлении);

       — 3) обусловленных уровнем угроз, исходящих от внесистемных субъектов между- народных отношений и парагосударственных образований, в том числе в контексте попыток манипуляций со стороны отдельных государств или альянсов (высокий, существенный, значительный, заметный, минимальный)[4].

       >>Полностью ознакомиться с коллективной монографией ？Долгосрочное прогнозирование развития отношений между локальными цивилизациями в Евразии？<<

       [1] См. подробнее: Подберезкин А. И. Национальный человеческий капитал. М.: МГИМО–Университет. ТТ. 1–3, 2011–2013 гг.

       [2] В частности, британское рейтинговое агентство Times Higher Education опубликовало рейтинг лучших вузов Европы. В топ-200 вошли только три российских университета — столичные МГУ и МФТИ, а также петербургский ИТМО. При этом Московский государственный университет занимает в рейтинге только 93-е место (!), Московский физико-технический институт делит с другими европейскими вузами места со 151-го по 160-е, а Институт точной механики и оптики — места со 191-го по 200-е. Всего же в списке представлены только 24 российских вуза, что в реальности во многом отражает качество НЧК и его институтов в России в 2017 году. Для сравнения: лидером по присутствию в рейтинге является Великобритания (91 вуз), на втором месте Германия (41 университет, многие из которых входят в топ-100).

       [3] Подберезкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в ХХI веке. — М.: МГИ-МО-Университет, 2016 г.

       [4] Боришполец К. П. Аналитическая записка. 2017, январь.

       03.01.2018