С принятием (1 декабря 2016 г. — А.П.) новой редакции Внешнеполитической концепции Россия произвела ревизию своих внешних контактов по сравнению с 2013 годом[1]
Аналитики РИСИ
Надо признать, что в XXI веке война стала нормой. Уже в настоящее время, в XXI веке, в войнах в Ираке, Афганистане и Сирии погибли миллионы человек, а военные провокации (как в сентябре 2016 года в Сирии) стали обычным явлением. Это свидетельствует о приемлемости для Запада гибели сотен тысяч и даже миллионов гражданских и о том, что война представляется вполне ？мыслимым？ инструментом политики в XXI веке. В этой связи очень примечательна работа, подготовленная в РЭНД по заказу МО США, в которой рассматриваются реальные возможные последствия военного конфликта или войны США и КНР[2]. В частности, рассматривая войну между США и КНР по критериям ？мягкой？ и ？тяжелой？, с одной стороны, и ？короткой？ и ？продолжительной？ авторы строят матрицу, в которой достаточно подробно списывают не только характер военного столкновения, но и его последствия при реализации различных вариантов (Таблица 1).
Таблица 1. Matrix of the Four Cases
Особенно актуальным представляются оценки военных потерь обеих сторон при различных условиях развития военных действий. Учитывая известную аккуратность, даже педантичность аналитиков РЭНД в этих вопросах, представляется, что их оценки заслуживают внимания[3] (Таблица 2).
Таблица 2. Estimated Military Losses, Severe Case, 2015
В агрегированном виде военные потери США и КНР, просчитанные многократно по разным методикам, в случае реализации наихудшего сценария представляют следующее.
Рис. 1.[4]
Работа, сделанная в РЭНД в 2016 году, оказалась заказанной отнюдь не случайно: именно в сентябре–октябре 2016 года в США прошла серия совещаний в СНБ и МО, посвященная анализу последствий возможного военного конфликта с Россией.
Этот вывод о реальности войны особенно актуален сегодня, когда мы с сожалением констатируем, что стремительно реализуется один из самых негативных возможных сценариев развития военно-политической обстановки — сценарий ？Военно-силового противоборства западной локальной цивилизации？ с другими цивилизациями, прежде всего российской, локальной цивилизацией[5]. Характер этого сценария предполагает эскалацию использования военной силы в международных отношениях в качестве главного политического средства, способного обеспечить сохранения в будущем существующих сегодня под контролем США финансово-экономических и военно-политических систем в мире. К сожалению, развитие этого сценария идет быстрее, чем предполагалось мною еще в 2013–2014 годах[6].
Надо понимать, что в рамках развития этого сценария и его наиболее вероятных вариантов будут развиваться следующие положения военной науки, военного искусства и военного строительства, которые не были характерны для XX века, но станут основополагающими даже для XXI века[7]:
Во-первых, в теории безопасности в XXI веке произошел еще не до конца осознанный правящими элитами и не признанный ими сдвиг в ключевом представлении XX века о том, что ？Отсутствие войн обеспечено военно-стратегическим равновесием в ядерной области？ и возможностью ？взаимного гарантированного уничтожения？ (？Mutually Assured Destruction — MAD？).
Известно, что достаточно долгое мирное сосуществование двух систем в период холодной войны объяснялось именно сохранением военно-стратегического паритета, сложившегося в послевоенные годы. Именно этот паритет, прежде всего по количеству ядерных боеприпасов и средств их доставки, являлся той материальной основой, которая не только спасла мир от глобальной войны, но и, в конечном счете, привела к разрядке международной напряженности, формированию справедливой системы международной безопасности и сокращению целых классов вооружений.
К сожалению, нынешняя стратегия Запада предполагает уже в среднесрочной перспективе завершение создания новой системы международной безопасности, в основе которой лежит военно-технологическое превосходство Запада и возглавляемой США военной коалиции. Такое превосходство предполагает ликвидацию, прежде всего ядерного паритета за счет обесценения ядерных потенциалов, с одной стороны, и создания по сути дела новых стратегических неядерных потенциалов, с другой[8]. Этот новый интегрированный ？наступательно-оборонительный комплекс？ (о реальности создания которого я писал еще в 1980-е годы) сделает войну вполне ？мыслимой？ не только на ранних стадиях развития неядерного конфликта, но и при использовании новых способов силовой политики, получившей название ？политика принуждения？ (？the politics of coerce？), которая является синтезом политики ？мягкой силы？ (？soft power？) и ？жесткой силой？ (？hard power？).
Победа в такой войне может быть обеспечена:
— асимметричными действиями;
— созданием ？облачного противника？;
— применением сетецентрической стратегии против политической элиты;
И др. нетрадиционными средствами и способами, исключающими до определенного времени прямое (？лобовое？) столкновение вооруженных сил[9].
Иными словами, мы видим, что усиление силовой политики западной ЛЧЦ происходит по нескольким векторам, что позволяет достаточно уверенно говорить о выбранном курсе на военно-силовую конфронтацию:
— развитию технологического и военно-технического превосходства, существующему в настоящее время;
— ？упрочению союзов？ и созданию новых коалиций[10];
— совершенствованию традиционных систем и видов ВиВТ;
— созданию качественно новых ВиВСТ;
— систем высокоточного оружия (ВТО), включая гиперзвуковые и ударные беспилотники (БПЛА), способные выполнять стра- тегические задачи;
— наконец, созданию системно-сетецентрической ？стратегии принуждения？ (？the power to coerce？), когда каждый из элементов мощи и политики (экономический, информационный, дипломатический и пр.) обеспечен военной мощью.
Рис. 2.[11]
Особое значение в этой связи имеет попытка создания ？наступательно-оборонительного？ комплекса, основой которого является широкомасштабная система ПРО. Реализация этого проекта будет означать, что ядерное сдерживание окончательно исчезло. Его техническое исполнение очень трудно, но реально.
Во-вторых, в целях управления любым военным конфликтом на любом ТВД, на любом уровне, предполагается создание многократно дублированной системы боевого управления в условиях войны, способную обеспечить руководству США не только контроль над эскалацией, но и победу в реально военном конфликте.
Подчеркну — на любом уровне от мелкой операции (которые любят показывать в кино) до глобального. Это потребует создание в России не только соответствующих Центров управления, средств передачи и обработки информации (которые сегодня частично созданы и создаются), но и универсальной системы, обеспечивающей деятельность всей военной организации страны, которую требуется модернизировать, включив в нее общество, его институты, бизнес и негосударственные институты[12].
В-третьих, в этих условиях особая важность приобретает воздушно-космическая оборона (ВКО) и сохранения эффективных СЯС и ВКС в России. Сегодня эффективная ПРО–ПВО–ВКО становится синонимом национального суверенитета. Более того — синонимом сохранения национальной идентичности. Война в Югославии и Сирии особенно наглядно это продемонстрировала. Очевидно, что в России эту логику и намерения Запада прекрасно понимают. Как и необходимость не допустить слома военно-стратегического паритета, который в XXI веке определяется в военной области, прежде всего состоянием и соотношением сил в области стратегических наступательных ядерных вооружений и средств воздушно-космической обороны (ВКО)[13].
Именно поэтому данные категории вооружений и военной техники (ВиВСТ) развиваются в последнее десятилетие в России в приоритетном порядке. Мы ожидаем, что их полная модернизация и развертывание новых образцов завершится по плану, к 2021 году. С политической и военной точек зрения Россия по-прежнему рассматривает ЯО и средства воздушно-космической обороны как основу своего суверенитета и главную гарантию международной безопасности[14], но в будущем только этого будет уже недостаточно. Необходимо будет иметь не только военные, но и иные средства противодействия силовой политике — финансовые, информационные, социальные и особенно сетевые.
В-четвертых, необходима эффективная стратегия проти- водействия формированию политики ？силового принуждения？ (？the power to coerce？) и ядерного разоружения, которая является синтезом военно-силовой (？hard power？) и просто силовой (？soft power？) политики, системой силовых средств, где каждое силовое воздействие обеспечено поддержкой военной силы, которая используется на всех трех уровнях противоборства[15]:
— национальных интересов;
— интересов безопасности;
— военных целей.
Это означает, что Стратегия национальной безопасности России должна так же, как минимум, учитывать эти уровни противоборства. Это означает, например, что, на уровне системного противоборства (на котором сегодня задействована концепция ？стратегического сдерживания？) необходимо перейти от обороны к наступлению.
Следует также обратить в этой связи внимание на два новых, сугубо политических, обстоятельства в стратегии Запада, с помощью которых тот пытается радикально изменить военно-стратегическое равновесие в свою пользу и создать по сути дела новую систему международной безопасности. Это:
— во-первых, создание нового, более широкого спектра в системе средств политики ？новой публичной дипломатии？, например, террористических и экстремистских организаций, диверсионных структур и частных военных кампаний — (ЧВК), деятельность которых должна быть обеспечена так называемой ？силой принуждения？ — комбинацией средств ？мягкой？ и ？жесткой？ силы. Такие силы и средства направлены непосредственно на изменение политического курса правящих элит, прежде всего их способности отстаивания национальных интересов и систем ценностей. И в этой стратегии ведущая роль предназначена военной силе, которая должна стать ？материальным обеспечением？ способности эффективного использования этих средств и способов уничтожения наций и государств;
— во-вторых, важная роль в реализации этой стратегии предназначается политике принуждения дипломатическими, политическими, экономическими и иными средствами публичной дипломатии — к уничтожению оппонентами своего ядерного оружия, как фактически единственному средству, способному нейтрализовать политику силы Запада. В этих целях заметно активизировалась не только официальная дипломатия, но и мобилизуются все институты гражданского общества, СМИ, некоммерческие организации, фонды, партии и т.д., которые должны достаточно агрессивно навязывать идею всеобщего и полного ядерного разоружения[16].
В-пятых, сохранение для России политики ядерного сдерживания — как военной основы стратегического сдерживания.
Необходимо отчетливо понимать, что международная безопасность в реальной перспективе может быть гарантирована — как это ни прискорбно — только при помощи сохранения стратегического сдерживания Запада, материальным фундаментом которого, в свою очередь, является уже не только ядерное сдерживание, но и возможность ответа на других уровнях конфликта. Это обеспечивается только высоким качеством стратегических наступательных вооружений и систем воздушно-космической обороны, составляющих, как подчеркнул в 2016 году В. Путин, ？единый стратегический комплекс？. Это положение зафиксировано не только в нашей Стратегии национальной безопасности и Военной доктрине, но и в политической практике: военные конфликты в Грузии и вокруг Крыма показали их абсолютную применимость, более того, — незаменимость сегодня во внешнеполитической области.
Вместе с тем развитие средств и сил СНВ и ВКО не гарантирует Россию от ведения войны, в т.ч. на отдельных ТВД, с помощью неядерных вооружений, а также сил и средств ？облачного противника？ или террористических и иных военных действий ？малой интенсивности？. Создание в октябре 2016 года вновь второй дивизии дальней авиации, ориентированной на применение в районах Тихого океана (Японии — Гуама — Гавайских островов), подтверждение того, что необходимо сохранить возможность применения военной силы на самых удаленных ТВД против самых различных государств[17]. Относительная слабость ВМФ и ВВС России в АТР отражается на ее международных позициях в этом огромном регионе и не может быть полностью компенсирована потенциалом СНВ и ВКО.
Война может вестись (и, как показала недавняя история на Украине) и с помощью синтеза различных сил и средств[18] — от ставших уже традиционных средств ？мягкой силы？ до использования ？жесткой силы？ в форме террористических формирований, ЧВК, диверсионных групп и т.д.
>>Полностью ознакомиться с учебно-методическим комплексом А. И. Подберзкина “Современная военная политика России ”<<
[1] Изменения баланса сил в структурах власти и бизнес-сообществе / Информационно-аналитический мониторинг. РИСИ, 2016. Декабрь. — № 380. — С. 10.
[2] Gompert D.C., Cevallos A.S., Garafola C.L. War with China: Thinking Through the Unthinkable. — RAND, 2016. — P. 25.
[3] Gompert D.C., Cevallos A.S., Garafola C.L. War with China: Thinking Through the Unthinkable. — RAND, 2016. — P. 36.
[4] Ibidem. P. 37.
[5] Подберезкин А. И. Вероятный сценарий развития международной обстановки после 2021 года. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — С. 27–54
[6] Подберезкин А. И. Евразийская воздушно-космическая оборона М.: МГИМО–Университет, 2013.
[7] Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методологическими и методическими комментариями: аналит. доклад / [А. И. Подберезкин (рук. авт. кол.) и др.]. — М.: МГИМО–Университет, 2016. Июль. — С. 16–26.
[8] См., например: Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методологическими и методическими комментариями: аналит. доклад / [А. И. Подберезкин (рук. авт. кол.) и др.]. — М.: МГИМО – Университет, 2016. Июль. — С. 30–31
[9] Попов И. М., Хамзатов М. М. Война будущего: Концептуальные основы и практические выводы. Очерки стратегической мысли — М.: Кучково поле, 2016. — 832 с.: ил. (Искусство войны).
[10] National Security Strategy. — Wash.: GPO, 2015. February.
[11] Новиков Я. В. Новые воздушно-космические вызовы и возможности их парирования / Доклад. МГИМО–Университет, 2016. 16 сентября.
[12] Информационно-аналитическая система стратегического планирования противодействия угрозам национальной безопасности: аналит. доклад / П. М. Шмелев, А. И. Подберезкин и др. — М.: МГИМО–Университет, 2014. — С. 3–4.
[13] Проблема взаимосвязи СЯС и ПРО возникала не раз в XX веке и отказ от учета этой взаимосвязи М. Горбачевым стал политической ошибкой, последствия которой направляются на сегодняшний день.
[14] Подберезкин А. И. Евразийская воздушно-космическая оборона. — М.: МГИМО–Университет, 2013. — 488 с.
[15] The National Military Strategy of the United States of America. — Wash.: GPO, 2015. June. — P. 5.
[16] Подберезкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. — М.: МГИМО–Университет, 2016. — С. 260–268.
[17] В России сформирована новая дивизия тяжелых бомбардировщиков // Известия. 2016. 8 октября / http://izvestia.ru
[18] Подберезкин А. И. Третья мировая война против России: введение к ис- следованию. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — 169 с.
14.09.2017