Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2022

       * * *

       Как хотелось вначале —

       Давнем, полузабытом,

       Чтобы все тебя знали,

       То есть быть знаменитым.

       А потом у поэта

       С огорченьем, ревниво

       Прочитал ты, что это

       Стыдно и некрасиво.

       Недостойно вниманья,

       Не имеет значенья,

       Но смущал назиданья

       Призвук и поученья.

       И поэтому трудно

       Было с ним согласиться.

       А еще он так чудно

       Был похож на счастливца.

       * * *

       Господи, как хорошо на даче!

       Маленький дом, под окном лужайка,

       Сосны и клены, и белка скачет,

       Мы ее гости, она — хозяйка.

       Снизу любуемся ею, рыжей,

       Здесь и зимою без нас живущей.

       Жалко, что белка стихов не пишет,

       Гибкая, с зоркостью, ей присущей.

       Тихо, тенисто, светло, безлюдно,

       Ельники, речка, луга, просторы…

       Господи, в городе тоже чудно:

       Улицы, скверы, дворцы, соборы,

       Львы над Невою сторожевые,

       Стоя, протянутых к ним не лижут

       Рук, но внимательно, как живые,

       Смотрят — и жаль, что стихов не пишут.

       * * *

       Я заметил: тот месяц, в котором на свет

       Мы явились, для нас самый трудный в году,

       Даже если он летний: ни холода нет,

       Ни дождя, и жасмин и шиповник в цвету.

       Почему это так? Может быть, потому,

       Что начать эту жизнь было трудно для нас,

       Не по собственной воле мы вечную тьму

       Променяли на куст этот, солнце и вяз.

       И нехватка какая-то воли и сил

       Ощущается, чем бы ее объяснить?

       Тем, что нас при рожденье никто не спросил

       Осторожно и тихо: хотим ли мы жить?

       И неважно, когда ты родился, зимой

       Или в мае; идешь, затерявшись в толпе,

       И доволен снежком или первой листвой,

       Но тревожно и несколько не по себе.

       * * *

       Уклонение от похвалы —

       Это просьба ее повторить.

       Эссеисты французские злы,

       Нет, остры, а не злы, и сравнить

       Впору их с придорожным кустом

       Ежевики, что, сладкий, колюч.

       Книгу я отложил на потом,

       Мысль сверкнула во мраке, как луч.

       Осветила, пронзила меня,

       Удивила, и надо признать,

       Что не скажешь о ней: болтовня,

       К ней вернешься опять и опять,

       Их за горькую правду любя,

       Поражаясь их зорким глазам.

       И насколько же знали тебя

       Они лучше, чем ты себя сам.

       * * *

       Художнику море позирует, море —

       Капризный натурщик, не то что гора.

       Сегодня оно в белогривом уборе,

       А гладко приглажено было вчера.

       А ты не рисуешь, ты пишешь и можешь

       Представить любым его, вообразить,

       Назвать грубошерстным или светлокожим

       Или вообще про эпитет забыть.

       И рифма внезапна, и этот трехсложник

       Не знает, что выберет: свет или тьму.

       Тебе позавидовать может художник,

       А ты, его морем любуясь, — ему.

       Мольберт и складную скамеечку снова

       Поставит у моря, встречая рассвет.

       Как много стихов начинал я со слова

       ？Художник？, как мало со слова ？поэт？!

       * * *

       Завтра увижу Элизий земной!

       Е. Баратынский

       Италию считать особой частью света

       Поэт наш предлагал, она другого цвета

       На карте быть должна, какого? — не сказал,

       И не спросить его, — лет двести было это

       Тому назад, но как он прав, как понимал

       Значение ее и роль в подлунном мире!

       Когда бы он слова свои доверил лире,

       Их повторяли б мы за ним в своем уме

       И сердце, — не успел: недели три-четыре

       Жить оставалось; где ж сказал он их? — в письме.

       Спасибо, что письмо дошло до адресата,

       Фамилия была которого Путята,

       Неаполь далеко, могло пропасть в пути.

       О, как красив залив, и негой жизнь объята,

       И статуи стоят — как к ним не подойти?

       Художник — вот кто здесь счастливей всех на свете.

       В словах не передать все впечатленья эти,

       А впереди еще Флоренция и Рим.

       И рисовал себе он их в нездешнем цвете,

       Не ведая, как Рок распорядится им.

       * * *

       Ходить по воде… Если веришь — пройдешь,

       А если не веришь, провалишься в воду.

       Великая, чудная, вечная ложь,

       Поэзия в ней посрамляет природу.

       Метафора держит стихи на плаву,

       Когда ты их пишешь, отринув сомненье.

       Тогда и приходит, как сон наяву,

       Идущее по морю стихотворенье.

       Как будто апостола помнит Петра,

       И странно, и жутко, и радостно это.

       А вот и кустарник, а вот и гора,

       И узкие улочки Генисарета.

       * * *

       Ласточки пропали…

       А. Фет

       Афина, сделай нам такую милость:

       Пристроившись на балке потолочной,

       Ты в ласточку однажды превратилась, —

       Да будет легкой наша жизнь, проточной.

       Мы засиделись в ней и застоялись,

       Смирились, перестали верить в чудо.

       Ах, ласточка, устрой такую малость,

       Влети в окно неведомо откуда.

       Не с моря, так из парковой аллеи,

       Не может быть, чтоб ласточки пропали.

       Влети хотя бы к нам из ？Одиссеи？ —

       Не всю подряд, но мы ее читали.

       Этот текст написан давно, лет тридцать назад, я нашел его в старых своих бумагах, перечитал и решил, что стоит все-таки его опубликовать, хотя, конечно, кое-что следовало бы в нем уточнить...