Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2024

       * * *

       И перед смертью жизнь не предадим.

       Кому она не нравится, бог с ним,

       А все-таки я рад, что жил на свете,

       И счастлив, что любил и был любим,

       И видел эти клены, ивы эти.

       Пусть все это не пригодится мне

       В загробной пустоте и тишине,

       Я все равно за солнце благодарен,

       За то, что говорил наедине

       Со мной то Фет, то Пушкин, то Державин.

       Всего не перечислишь, ни к чему!

       Хоть вспомни корабельную корму,

       И плеск волны, и блеск ее изгиба.

       И зло? И зло, и тяготы, и тьму,

       И все равно за Моцарта спасибо!

       * * *

       От старости я отойду на минуту,

       На десять минут, на пятнадцать, на час

       И вновь со своими стихами побуду,

       Их автор, быть может, согреет и вас.

       Ему для сюжета достаточно тучи,

       Похожей на горный Кавказский хребет.

       Он ценит случайность, он пишет на случай,

       Увидеть умеет и то, чего нет.

       Увидеть и стать почему-то счастливей

       На десять минут, на пятнадцать, на час.

       Он был на Кавказе — и вот среди шпилей

       И зданий ему пригодился Кавказ.

       Какие ущелья, какие соблазны,

       Стремнины, вершины в дневной синеве,

       Стихи уверяют, что горы прекрасны,

       Но как хорошо, что их нет на Неве!

       СТРОКА

       ？Редеет облаков летучая гряда？ —

       Вот лучшая строка из всех, какие знаю,

       И про себя ее твержу я иногда,

       Как будто принят в ту редеющую стаю.

       Ни мудрости в ней нет, ни страсти никакой,

       На вводное она похожа замечанье,

       Но как любуюсь я волшебною строкой,

       Перестановку слов люблю ее, звучанье.

       О, как она светла, о, как она легка!

       Так блещет бриллиант, так ценятся алмазы,

       И кажется, что нет в Европе языка,

       Где подлежащее в конце б стояло фразы.

       * * *

       Наши прогулки с тобой по Таврической,

       Кирочной улице или Тверской

       Приобрели этим летом тропический

       Облик, характер, настрой и настой.

       В этом году в Петербурге как в Африке.

       Где мы, в Нигерии, в Конго, скажи?

       Как обрести подходящие навыки,

       Как сохранить идентичность души?

       Не вызывают большого доверия

       Эти мои рассужденья и слог.

       Пишут ли в Конго стихи и в Нигерии?

       Может быть, пишут. А я бы не мог.

       * * *

       Деревья лишены и зрения и слуха,

       Но так листва шумит, что кажется, они

       И понимают нас, и есть в них сила духа,

       И любят разговор, не любят болтовни.

       А мы язык дубов и лип назвали шумом,

       Проходим мимо них, не зная языка,

       Хотя как раз они и склонны к долгим думам,

       А наша мысль в сравненье с думами легка.

       И может быть, у них нам стоит поучиться,

       Не в детстве речь они освоили — в веках.

       Их молния слепит, а издали — зарница,

       Им скучно говорить, как мы, о пустяках.

       * * *

       От смерти только смерти жду.

       П. Вяземский

       Я думал о друзьях, осталось их немного.

       В конце концов одна всем суждена дорога,

       И обсуждению она не подлежит.

       Ни солнца, ни реки, ни Пушкина, ни Блока.

       Зато и никаких печалей и обид.

       Ты больше никогда ни сфинксов не увидишь,

       Ни бронзовых коней, к Гостиному не выйдешь,

       И в Эрмитаж, увы, к Рембрандту не зайдешь.

       Двух-трех опередив друзей, придешь на финиш:

       Бесчувствие и тьма, все остальное — ложь.

       Мне восемьдесят семь. От смерти только смерти

       Я жду, как нам поэт в стихах своих сказал.

       Не верите ему? Бог с вами, и не верьте!

       Но смерть для старика не смерть, а милосердье.

       Зачем еще раз жить? От жизни он устал.

       * * *

       Итальянская ваза, ее купили

       Мы лет двадцать назад, не хрусталь — стекло.

       Небольшая, но яркая, приютили

       На окне, есть какое-то в ней тепло,

       Есть какая-то прихоть и утешенье.

       В пятнах розовых, синих, лиловых вся,

       И цветы не нужны: ублажает зренье

       Многоцветная, в комнату блеск внося.

       И какая б у нас ни была погода,

       Как бы дождь ни хлестал, ни клубился снег,

       Словно венецианское дарит что-то

       От прогулочных благ и нездешних нег.

       Знаешь, я недолюбливаю букеты

       Лилий, роз, гиацинтов — их сладкий дух

       Утомляет, а ваза не вянет эта,

       Сколько лет, а узор ее не потух!

       * * *

       Моя душа в стихах останется

       И никуда уже не денется:

       Она служанка их, начальница,

       И диктовальщица, и пленница.

       ？В заветной лире？ — было сказано,

       И дорожу я этой фразою.

       Душа с любимым делом связана,

       Как тополь с дачною террасою.

       Как оценю свое усердие,

       Какой в нем смысл, какие выводы?

       Чем хорошо в стихах бессмертие?

       Тем, что моей в нем нету выгоды.

       * * *

       И перед смертью жизнь не предадим.

       Кому она не нравится, бог с ним,

       А все-таки я рад, что жил на свете,

       И счастлив, что любил и был любим,

       И видел эти клены, ивы эти.

       Пусть все это не пригодится мне

       В загробной пустоте и тишине,

       Я все равно за солнце благодарен,

       За то, что говорил наедине

       Со мной то Фет, то Пушкин, то Державин.

       Всего не перечислишь, ни к чему!

       Хоть вспомни корабельную корму,

       И плеск волны, и блеск ее изгиба.

       И зло? И зло, и тяготы, и тьму,

       И все равно за Моцарта спасибо!

       * * *

       От старости я отойду на минуту,

       На десять минут, на пятнадцать, на час

       И вновь со своими стихами побуду,

       Их автор, быть может, согреет и вас.

       Ему для сюжета достаточно тучи,

       Похожей на горный Кавказский хребет.

       Он ценит случайность, он пишет на случай,

       Увидеть умеет и то, чего нет.

       Увидеть и стать почему-то счастливей

       На десять минут, на пятнадцать, на час.

       Он был на Кавказе — и вот среди шпилей

       И зданий ему пригодился Кавказ.

       Какие ущелья, какие соблазны,

       Стремнины, вершины в дневной синеве,

       Стихи уверяют, что горы прекрасны,

       Но как хорошо, что их нет на Неве!

       СТРОКА

       ？Редеет облаков летучая гряда？ —

       Вот лучшая строка из всех, какие знаю,

       И про себя ее твержу я иногда,

       Как будто принят в ту редеющую стаю.

       Ни мудрости в ней нет, ни страсти никакой,

       На вводное она похожа замечанье,

       Но как любуюсь я волшебною строкой,

       Перестановку слов люблю ее, звучанье.

       О, как она светла, о, как она легка!

       Так блещет бриллиант, так ценятся алмазы,

       И кажется, что нет в Европе языка,

       Где подлежащее в конце б стояло фразы.

       * * *

       Наши прогулки с тобой по Таврической,

       Кирочной улице или Тверской

       Приобрели этим летом тропический

       Облик, характер, настрой и настой.

       В этом году в Петербурге как в Африке.

       Где мы, в Нигерии, в Конго, скажи?

       Как обрести подходящие навыки,

       Как сохранить идентичность души?

       Не вызывают большого доверия

       Эти мои рассужденья и слог.

       Пишут ли в Конго стихи и в Нигерии?

       Может быть, пишут. А я бы не мог.

       * * *

       Деревья лишены и зрения и слуха,

       Но так листва шумит, что кажется, они

       И понимают нас, и есть в них сила духа,

       И любят разговор, не любят болтовни.

       А мы язык дубов и лип назвали шумом,

       Проходим мимо них, не зная языка,

       Хотя как раз они и склонны к долгим думам,

       А наша мысль в сравненье с думами легка.

       И может быть, у них нам стоит поучиться,

       Не в детстве речь они освоили — в веках.

       Их молния слепит, а издали — зарница,

       Им скучно говорить, как мы, о пустяках.

       * * *

       От смерти только смерти жду.

       П. Вяземский

       Я думал о друзьях, осталось их немного.

       В конце концов одна всем суждена дорога,

       И обсуждению она не подлежит.

       Ни солнца, ни реки, ни Пушкина, ни Блока.

       Зато и никаких печалей и обид.

       Ты больше никогда ни сфинксов не увидишь,

       Ни бронзовых коней, к Гостиному не выйдешь,

       И в Эрмитаж, увы, к Рембрандту не зайдешь.

       Двух-трех опередив друзей, придешь на финиш:

       Бесчувствие и тьма, все остальное — ложь.

       Мне восемьдесят семь. От смерти только смерти

       Я жду, как нам поэт в стихах своих сказал.

       Не верите ему? Бог с вами, и не верьте!

       Но смерть для старика не смерть, а милосердье.

       Зачем еще раз жить? От жизни он устал.

       * * *

       Итальянская ваза, ее купили

       Мы лет двадцать назад, не хрусталь — стекло.

       Небольшая, но яркая, приютили

       На окне, есть какое-то в ней тепло,

       Есть какая-то прихоть и утешенье.

       В пятнах розовых, синих, лиловых вся,

       И цветы не нужны: ублажает зренье

       Многоцветная, в комнату блеск внося.

       И какая б у нас ни была погода,

       Как бы дождь ни хлестал, ни клубился снег,

       Словно венецианское дарит что-то

       От прогулочных благ и нездешних нег.

       Знаешь, я недолюбливаю букеты

       Лилий, роз, гиацинтов — их сладкий дух

       Утомляет, а ваза не вянет эта,

       Сколько лет, а узор ее не потух!

       * * *

       Моя душа в стихах останется

       И никуда уже не денется:

       Она служанка их, начальница,

       И диктовальщица, и пленница.

       ？В заветной лире？ — было сказано,

       И дорожу я этой фразою.

       Душа с любимым делом связана,

       Как тополь с дачною террасою.

       Как оценю свое усердие,

       Какой в нем смысл, какие выводы?

       Чем хорошо в стихах бессмертие?

       Тем, что моей в нем нету выгоды.