Материал из номера
Март 2009
Скачать номер
в PDF формате
Два с лишком века разделяют начало первой Русско-турецкой войны, грянувшей в 1676 году, и конец последней, завершившейся 19 февраля 1878-го. За эти 200 лет Россия и Турция столкнулись семь раз и находились в состоянии войны 65 лет.
Не грех лишний раз подумать, насколько эти семь войн с южным соседом являются самостоятельными историческими событиями. Не стали ли они для России одной, растянувшейся на 200 лет военной кампанией?
Прежде чем перейти к предмету сегодняшнего разговора — перипетиям Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, — стоит вспомнить несколько принципов, определявших отношения двух держав на протяжении веков.
Первое — Царьград, он же Константинополь, он же Стамбул. Для русских этот город — символ и дом христианской веры наряду с Иерусалимом. После того как турки-османы прибрали к рукам Византию в 1451 году, они автоматически стали для русских недругами. И подавляющее большинство солдат "били турку" прежде всего потому, что "басурманы" стали хозяевами святых для каждого православного мест.
Далее. Развитие России требовало выхода к морям. На юге этому мешала Османская империя с ее сателлитом — Крымским ханством. Еще в середине XIV века османы размещались на пятачке азиатского берега Мраморного моря, а в середине XVII владели землями Кубани, Таврии, Молдавии, Румынии, Болгарии, Абхазии, контролировали грузинские княжества... Короче, Черное море было внутренним морем Турции. Соответственно, закрыты для России были и проливы в море Средиземное.
Наконец, на территориях, захваченных турками, жили народы, русским не чужие. Если не по крови, то по вере, а чаще родственные и тем, и другим. Более того, часть этих территорий в России искренне считали своей собственностью, а Россия всегда — рано или поздно — возвращала назад некогда потерянное. Традиционное отношение Блистательной Порты к самой себе, о сути которого свидетельствует уже само это название, лишь раззадоривало русских царей и цариц.
Каждый раз в истории очередного военного конфликта какой-либо из трех этих факторов имел решающее значение, но каждый раз в комбинации наличествовали все три фактора.
ЖУРНАЛИСТ НА БАЛКАНА
Януарий Алоизий Мак-Гахан родился в США в 1844 году. Еще в дни Парижской коммуны, в 1870 году, стал крайне популярен благодаря острым публикациям в газете "Нью-Йорк геральд". Европейского читателя Януарий поразил беседами с влиятельными политиками. Жанр политического интервью в Европе тогда был неизвестен. После того как в Париже поскучнело, Мак-Гахан рванул в Россию, где не только репортерствовал, но и удачно женился — на Варваре Николаевне, урожденной Елагиной. Но в новом доме не засиделся — вместе с генералом Скобелевым прошел Хивинскую кампанию, в 1874 году оказался уже на Пиренеях в отряде претендента на испанский престол Дон Карлоса Младшего. Устав от испанского солнца, отправился в составе экспедиции на корабле "Пандора" в Арктику. А летом 1876 года Януарий получил контракт от английской газеты "Дэйли ньюс". Ему поручалось провести журналистское расследование в Болгарии, где турецкие каратели вырезали только в Пловдиве 15 тыс. человек, а всего умертвили свыше 30 тыс. Это была месть турецких властей за участие болгар в военно-освободительном движении, вспыхнувшем на Балканах. Мак-Гахан не ограничился серией публикаций, он выпустил еще и брошюру, переведенную на многие языки, в том числе русский. Полные жутких подробностей строчки повергли щепетильную Европу в шок. Русские власти получили в глазах Европы моральное право вмешаться в отношения Османской империи и покоренных ею православных народов. Правда, пришлось еще пообещать не потерявшей габсбургского прагматизма Австро-Венгрии закрыть глаза на ее интерес к землям Боснии и Герцеговины. Такова она, как говаривал еще петровский Лефорт, "европейский полити′к".
В России была объявлена мобилизация, кстати, первая в ее истории. Доселе воевали солдаты из рекрутов, николаевская армия состояла из постоянного кадра. Ведь в отставку нижние чины уходили в преклонном возрасте. Если удавалось до нее дожить в калейдоскопе военных походов и кампаний.
По плану генерала Обручева, вторжение в Порту шло в двух направлениях: кавказском и балканском. И там, и там — горы, но Балканы проще. А главное, если через Кавказ, то от турецкой границы до главной цели — Константинополя — 1500 верст по малонаселенному нагорью, а от берегов Дуная — всего 500, мимо горных болгарских деревушек и равнинных городков, где "братушки" русским всегда помогут. Так и пошли. В Закавказье — тремя автономными группировками с выходом на Эрзерум. Туда отправилась армия в 100 тыс. штыков и сабель. И через Дунай около румынского местечка Зимница и расположенного напротив через реку болгарского городка Систов и двух турецких береговых крепостей Рущук и Никополь — по правую и левую сторону. Здесь вместе с 220-тысячной русской армией оказался и Януарий Мак-Гахан. Форсировав Дунай 15 июня 1877 года, он прошел вместе с отрядами генералов Гурко и Скобелева всю войну, несмотря на перелом ноги и лихорадку. А умер в 33 года от тифа в константинопольском лазарете, когда в СанСтефано уже велись мирные переговоры.
КАПИТАНЫ НА ДУНАЕ
Первый этап войны — форсирование Дуная. Сегодня — молниеносная операция, а 130 лет назад перетащить через мощную реку с быстрым течением и шириной в километр несколько армейских корпусов с кавалерией и артиллерией было непросто. А Дунай еще, как нарочно, разлился. В результате перебирались в Болгарию две недели. Но прежде надо было построить переправу и обезопасить подходы к ней по воде.
По завершении Крымской (Восточной) войны Россия потеряла право держать флот на Черном море. И хотя она вернула усилиями министра иностранных дел князя Горчакова это право в 1871 году, серьезного флота в южных водах пока не имела. Почти все, чем она располагала к началу военных действий 1877 года, — это маленькие паровые катера, быстрые, но в боевом отношении ничтожные. Их задача — ставить мины в фарватере Дуная, чтобы закрыть туркам дорогу к строящемуся мосту. Минное дело — штука, конечно, полезная, но больно скучная. Русские моряки включили фантазию и оснастили катера шестовыми минами. Мина того времени — большой железный овальный короб из двух частей, наполненный взрывчаткой. В действие она приводилась при помощи электропроводки. Но как ее доставить поближе к кораблю-жертве? Для этого и придумали привязывать к мине длинный шест, с помощью которого подтаскивали снаряд к чужому борту. Миноноски с экипажем в 10–15 человек должны были противостоять турецким боевым кораблям, среди которых выделялись мониторы и броненосцы.
Первыми в рейд в районе крепости Рущук отправились лейтенанты Шестаков и Дубасов на четырех катерах: "Цесаревич", "Ксения", "Джигит" и "Царевна". 14 мая на дунайское дно легли остатки турецкого военного парохода с командой. Но прежде, чем раздался взрыв, русские катера были обстреляны из пушек и осыпаны градом пуль с турецкого борта. Один из катеров, сильно поврежденный, вышел из боя, два других при совершении минной атаки едва не затонули под обломками вражеского корабля. Но когда пришли домой и осмотрелись — выяснилось: все экипажи целы!
Первым раненым офицером войны стал лейтенант лейб-гвардии Морского экипажа Николай Скрыдлов. На катере "Шутка" он атаковал турецкий пароход "Эрекли". Успеха не достигли, несмотря на то, что миноноска ткнулась в борт врага: ружейным и пушечным огнем перебило проводку, и мина не сработала. Турки испугались настолько, что повернули и ушли. Скрыдлов получил пули в обе ноги. По дороге в Бухарест на лечение все сетовал: "Эх, за одну смелость Георгия не дадут. Не видать мне ордена. А дадут, так всего-навсего Анну"... Выздоровев, Николай Илларионович командовал пароходом "Калабрия". После войны вернулся на Балтику. В 1893 году назначен младшим флагманом Балтийского флота, в 1903-м — главным командиром Черноморского флота и портов Черного моря. Годом позже так и не успел прибыть в Порт-Артур и занять место адмирала Макарова, погибшего при взрыве флагманского броненосца "Петропавловск". Порт-Артур сдали, и Тихоокеанским флотом Скрыдлов командовал из Владивостока. Вышел в отставку в 1909 году. Расстрелян большевиками в Петрограде в 1918-м в возрасте 74 лет.
За минные атаки на Дунае Георгиевские кресты 4-й степени получили и Шестаков, и Дубасов, и... Скрыдлов. А еще мичман Нилов и гардемарин Аренс. По поводу двух последних главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-старший писал в Петербург: "Бесстрашие моряков невообразимое... атаковали монитор под сильным огнем из ружей, орудий, картечниц и револьверов". Как раз из револьвера Нилов застрелил на командном мостике броненосца английского офицера, руководившего турецким экипажем. Георгиевский крест вместе с морскими офицерами получил и знаменитый русский художник-баталист Василий Верещагин. Он умудрился-таки убедить начальство пустить его в рейд на "Шутке" с лейтенантом Скрыдловым. А сам командир миноноски был только рад: в Морском корпусе фельдфебель Верещагин командовал ротой, в которой рядовым служил кадет Скрыдлов.
ХАН В КРЕПОСТИ
На дунайских берегах еще копились батальоны и батареи, а в Закавказье уже вовсю шли бои. Полковник русской армии, командир Эриванского конноиррегулярного полка младший сын владетеля Нахичевани Исмаил-Хан полагал, что тяжко придется тем частям, что отправились на Эрзерум через Карс и Ардаган. Его милицейским сотням, включенным в отправленный на пограничный стык России, Турции и Персии Эриванский отряд генерала Тургукасова, предстоит дело попроще: перекрыть туркам дорогу в Эриванскую провинцию Российской империи. Отряд двигался по берегу реки Евфрат, а малая его часть 19 апреля заняла скромную крепость Баязет на самом северо-востоке Блистательной Порты. Впрочем, крепость — лишь название. На деле Баязет более походил на замок в горах и не был оборудован для длительной осады. Там стал русский гарнизон численностью 1600 человек. И тут — началось!
Турки блокировали крепость, подтянув свыше 12 тыс. солдат. Последним, кто прорвался в Баязет, и был как раз полковник Исмаил-Хан Нахичеванский с остатками от четырех сотен своего полка. На подступах к Баязету ему пришлось принять жестокий бой с турками. Хану в том году было 58 лет! Более турки лить свою кровь не желали. Перво-наперво они отвели от крепости единственный водоток, и ее защитники остались без воды под палящим июньским солнцем. Был, правда, еще один источник — ручей в 300 метрах от крепостной стены. Вода текла, но турки соорудили на ручье плотину из трупов русских солдат и убитых лошадей... С провизией обстояло не лучше. Основная часть запасов хранилась в городке в нескольких верстах от крепости. И провиант достался туркам.
В крепости 8 июня произошел инцидент. Во время штурма сдали нервы у командира гарнизона подполковника Пацевича, и он приказал выбросить белый флаг. Офицеры застрелили подполковника, а гарнизон возглавили старший по званию Хан Нахичеванский и комендант крепости капитан Штоквич. В романе Пикуля и телесериале "Баязет" именно Хан представлен в непривлекательной роли человека, готового служить "и нашим, и вашим". В реальности он-то и руководил обороной! Вот что Хан писал впоследствии, вспоминая минутную слабость боевого офицера Пацевича. "Своя ли пуля его сразила или чужая — не берусь судить. Но ранили его в спину..." А сражаться с осаждавшими турками было трудно не потому, что их было много и они хорошо воевали. Сил у защитников Баязета едва хватало на то, чтобы перезаряжать ружья. Из приказов по крепости:
"6 июня. Прекращается варка горячей пищи всем частям, кроме госпиталя. Дача воды в сутки — по крышке в день на человека". "9 июня. Порция воды уменьшается до половины крышки". "14 июня. Дневная дача сухарей уменьшается на четверть фунта". "24 июня. Выдать больным по крышке воды, а остальным — по ложке". "27 июня. Для гарнизона зарезать обеих оставшихся лошадей, а мясо это жарить, оставив имеющуюся воду для питья"... На следующий день у крепости появились прибывшие на помощь русские войска. Последним приказом в осажденном Баязете предписывалось выставить на крепостной стене знамя 2-го батальона 74-го пехотного Ставропольского полка и значки казачьих сотен. Всем частям построиться около знамени, пропеть "Боже, царя храни!" и прокричать "Ура!". Спустя несколько дней при ставке командующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича был дан парад. Все время, пока шли ряды "сидельцев Баязета", шпалеры всего 10-тысячного Эриванского отряда стояли "на караул" и преклонив знамена.
В списке награжденных за Баязет первое имя — ИсмаилХана Нахичеванского. Он стал генерал-майором и кавалером Георгиевского креста 4-й степени. Жил еще долго и умер в 1909 году в возрасте 90 лет, будучи генералом от кавалерии в отставке и кавалером 8 российских и 3 иностранных орденов. В отставку он вышел по собственному прошению за неполный год до смерти. Исмаил-Хан служил действующим офицером русской армии... 68 лет!
Общий перелом на Кавказском фронте наступил в октябре 1877 года. Русские войска разбили турецкую группировку при Аладже 1–3 октября, 6 ноября сдалась крепость Карс, и наша армия вышла к Эрзеруму, павшему в ноябре. На этом боевые действия прекратились.
ГЕНЕРАЛ ГОРЫ
Сразу после начала войны болгары, жившие в России, потребовали отправки в действующую армию. Военный министр Милютин распорядился создать отряды болгарского ополчения, правда, предполагал, что их будут использовать в качестве тыловых подразделений. Он ошибся. Пять болгарских дружин, организованных русским генералом Николаем Столетовым с русскими же офицерами во главе, прибыли на театр военных действий и оказались в группировке генерала Гурко. После форсирования Дуная русским колоннам была поставлена задача: как можно быстрее взять перевалы Балканского хребта и оказаться по южную сторону от него. Корпуса Гурко вошли в древнюю столицу страны Тырново, затем — в Габрово и через Халиниойский перевал проскочили во внутреннюю Болгарию, к городу Казанлык. Все шло как по маслу. Но западная группа войск затормозила по ту сторону хребта, у Плевны, где ее встретил лучший, пожалуй, турецкий генерал той войны, Осман-паша. Случись что — и все дивизии Гурко оказались бы отрезанными от единственной переправы через Дунай, у Зимницы. А армия без тыловых коммуникаций обречена. Пришлось остановить движение, седлать Шипкинский перевал, столь удачно обойденный ранее, и — ждать. 7 июля Шипка оказалась в руках отряда генерала Святополк-Мирского. Что же представлял собой этот перевал, которому после войны дали второе название "болгарские Фермопилы"?
Шипкинский путь идет по отрогу главного Балканского хребта, повышаясь к горе Святого Николая (1523 м) и резко ныряя в долину реки Тунджи на юге. Вокруг — господствующие высоты, среди которых одна с милым названием — Лысая гора. В тактическом отношении позиции, занятые русскими солдатами, были крайне невыгодными. Участок земли длиной в два километра и шириной в один, простреливаемый со всех сторон. Ни укреплений, ни естественных укрытий. Организация атаки в любом случае предполагала спуск-подъем по крутым склонам в зоне прямого неприятельского огня.
К августу основные силы русских отрядов Гурко откатились в Забалканье. 8-го числа на Шипке осталось 6000 солдат: Орловский и Брянский пехотные полки, три казачьи сотни да пять дружин болгарского ополчения под командой генерала Столетова. Сулейман-паша, решивший во что бы то ни стало вернуть перевал, сосредоточил вокруг до 30 тыс. человек, имея превосходство в количестве пушек и тотальное преимущество в их качестве (накануне войны турецкая армия получила самые современные стальные орудия с германских заводов Круппа). Столетов отправил командиру корпуса генералу Радецкому депешу: "Весь корпус Сулеймана-паши, видимый нами как на ладони, выстраивается перед нами в восьми верстах от Шипки. Силы неприятеля громадны, говорю это без преувеличения. Будем драться до крайности, но поддержка необходима". Николай Григорьевич в своих людях был уверен. В том числе в болгарских воинах. Боевое крещение они уже прошли: 19 июля в сражении у городка Ески-Загоры, когда войска генерала Гурко оставляли южные склоны Балкан у Казанлыка. Вместе с болгарскими ополченцами гибли и командовавшие ими русские офицеры. Командир 3-й дружины полковник Калитин погиб со знаменем в руках, сраженный сразу несколькими пулями. Знамя подхватил капитан Феодоров, поручик Усов, поручик Попов. Последнего болгарские бойцы вытащили с поля боя и спрятали — смертельно раненного — под листвой в лесу. Раненный в ногу поручик Живарев, несмотря на приказ генерала Столетова сесть на телегу, отказался в пользу измученных бегством болгарских детишек и тяжелораненых солдат ополчения. Жители Ески-Загоры и соседних деревень, уже пылавших, отступали вместе русскими в сторону Шипки. Болгары знали, что с ними будет, когда придут турецкие солдаты.
Шипкинское сражение началось 9 августа и продолжалось 6 дней с малыми перерывами. Перед боем Сулейман-паша отправил султану бумагу, в которой сообщил о взятии перевала. Обманул Сулейман-паша своего господина! За неделю боев турки не добились ничего, потеряв более 7000 человек. У русских и болгар выбыло из строя около 3350 нижних чинов, 108 офицеров и 2 генерала. Один из них — блестящий военачальник и военный теоретик Михаил Драгомиров — был ранен в колено и чудом избежал ампутации.
На помощь подошли Житомирский и Подольский пехотные полки под командой генерала Радецкого, который принял общее командование. С его именем связано знаменитое "шипкинское сидение", продлившееся более четырех месяцев. Сам Радецкий, по словам художника Василия Верещагина, был известным любителем картежной игры и наигрался в обожаемый винт в Балканах на всю оставшуюся жизнь. Бои, конечно, тоже случались, и генерал от них не бегал, сам водил роты в контратаки. Но люди гибли по большей части из-за жутких холодов. Число обмороженных доходило до 300–400 в день. Офицер Подольского пехотного полка вспоминал: "Мороз 21 градус, сильная метель, прямо снежный ураган, на ровных местах глубина снега три четверти аршин, наносы же до полутора саженей. Все вооружились лопатами..." К этому времени болгарских ополченцев на Шипке давно уже не было. Их дружины откомандировали в деревню Зелено Древо — прикрывать Имитлийский перевал. Отвели в резерв и Брянский и Орловский полки, потерявшие до половины своих людей.
Генерал Столетов оборонял Шипку до самого конца, а после взятия Плевны контратаковал и погнал турок дальше. В современной Болгарии улицы многих городов носят имена русских генералов. А вот гора такая только одна — пик Столетова. Бывшая — Святого Николая. Хотя тут еще надо разобраться. В 1977 году пику Столетова болгарские власти дали название Шипка, несмотря на то, что одна вершина под таким же названием уже имелась. В 2007 году на имя президента Болгарии отправлялись письма с предложением вернуть горе имя святого. Хитрецы-экскурсоводы говорят, что генерала Столетова тоже звали Николаем, выходит и пик — его имени.
Сам генерал два года не дожил до 1914-го, когда болгарский царь Фердинанд из рода баварских Кобургов заключил союз с Германией и Австро-Венгрией против России.
ХУДОЖНИК ПОД ПЛЕВНОЙ
Отношение художника Верещагина к войне очевидно. Достаточно посмотреть на его полотна. Не скрывал Василий Васильевич своей нелюбви к ратному делу и в мемуарах, и в письмах, и в беседах с друзьями и коллегами. Это тем более интересно, что среднее образование он получил в Морском корпусе, в качестве волонтера отправлялся в несколько военных кампаний, а в некоторых боях даже участвовал, получил ранение и орден за военные отличия. Наконец, погиб во время войны на боевом корабле вместе с адмиралом Макаровым. С которым дружил так же, как и с генералом Скобелевым. А еще Василий Верещагин потерял на войне брата — Сергея, прибывшего в армию добровольцем и убитого под Плевной. Ох уж эта Плевна!
Художник вспоминал Плевну нарочито равнодушно. Но все-таки — прорывалось: "Кругом самого прозаичного восточного городишка, построенного в глубокой долине, невысокие, гладкие, совсем не живописные холмы, почти без растительности, покрытые лишь бурою, выжженною травою, и между ними кое-где полками и батальонами — валяющиеся на траве, кто на спине, кто на брюшке, солдаты. Это и была невидимка Плевна, унесшая уже столько жизней". "Унесшая уже" потому, что Верещагин прибыл к Плевне только к третьему, последнему штурму. Он произошел 30–31 августа 1877 года. Но прежде были штурмы 8 и 18 июля. Наверное, не имеет смысла пускаться в анализ каждой из трех этих неудач с сугубо военной точки зрения. Тем более что причины военного характера являлись следствием переустройства русского общества после 1861 года. В эти годы реформировалась не только армия, причем коренным образом и не всегда во благо. Дворянство постепенно делилось полномочиями. Все это привело к тому, что армия явилась на Дунай в переходном состоянии. Солдаты уже были призывными, а многие офицеры остались с рекрутских времен. Современные вооружения уже производились или были закуплены, но в войска еще не поступили. Военная тактика отставала от требований современной войны, а генералы, не задумываясь, посылали батальоны в бой в надежде на высокий боевой дух и знаменитые русские штыки. И они, верные присяге, ротными шеренгами в полный рост шли под шквальный огонь скорострельных ружей турок, замурованных в построенных по всем правилам саперного искусства ложементах и редутах.
До поры в армиях всех стран соблюдалось неписаное правило, сохранившееся от "войн в кружевах": офицеров специально не выцеливать, солдаты воюют с солдатами. Но в последней Русско-турецкой войне оно перестало работать в одностороннем порядке. А русские офицеры и даже генералы по традиции гарцевали на виду, молодецки расхаживали перед залегшими ротами, в общем, всячески демонстрировали полное презрение к врагу и смерти. Этим всегда сильно было русское офицерство. Это являлось и его все более влиявшей на события слабостью. Зачем много думать над картой, вести разведку и готовить удар, если достаточно увлечь за собой людей и на штыках ворваться на вражескую позицию! И увлекали, и врывались... Так было при первой атаке Плевны, когда одна рота Костромского пехотного полка вышла в штыки на окопы целого турецкого батальона. Очень немногие вернулись назад. После выяснили, что выбить из Плевны 15-тысячный турецкий гарнизон собирались войсками, численность которых была в два раза меньше. Так же "толково" подготовились и ко второму штурму Плевны через 10 дней. Когда, например, командир Курского пехотного полка услышал сигнал рожка к атаке, он спросил дивизионного командира: "Куда и кого атаковать?" И получил ответ: "Идите прямо перед собой и уничтожьте всю сволочь на пути". Два полка — Курский и Рыльский — так и сделали: пошли, но на "всю сволочь" сил у них не хватило, и остатки рот откатились к вечеру на исходные. Пензенский пехотный полк пошел в бой первым — по ровному как стол полю, без артподготовки и без приказа на ружейную стрельбу. Турки поливали огнем, а роты шли. За полчаса полк потерял более тысячи человек, но на штыках ворвался в окопы и зацепился там на время. Зачем это было сделано, корпусной командир генерал Криденер, отвечавший за операцию, похоже, не знал. "Будем надеяться на русского человека... он со своей несокрушимой силой, быть может, сумеет выбраться из беды, несмотря на всех стратегов, интендантов и прочая..." — писал по следам событий великий русский медик Боткин. В ротах строевые офицеры выражались резче: "Нами управляют дураки!"
В третий раз Плевну надо было взять уже хотя бы потому, что в день штурма поздравляли с тезоименитством государя Александра Второго. По ту сторону Балкан войну еще воспринимали как победоносные маневры и готовили подарок к празднику. К 30 августа общая длина турецких укреплений составила 22 км, которые обороняли 34 тыс. воинов и 72 орудия. Русские силы — 83 тыс. штыков и сабель, 424 орудия. На сей раз и в тактическом отношении штурм был спланирован с некоторой фантазией. Но система управления войсками так и не наладилась. Пассивность многих начальников с генеральскими погонами обескураживает. Части генерала Скобелева захватывали передовой Гривицкий редут турок, а корпус генерала Зотова стоял и наблюдал за сражением со стороны. Итог битве подвел американский военный атташе Грин, примчавшийся в русский тыл к вечеру с сообщением о полном поражении на всех направлениях. Ему поверили, не проверив. И паника докатилась до берегов Дуная — ждали турецкого контрнаступления. На созванном военном совете вопрос стоял ребром: не закончить ли всю кампанию? Благодаря настоянию ряда генералов, в частности военного министра Милютина, император принял решение продолжать войну. Из Петербурга вызвали талантливого военачальника генерала Тотлебена и весь Гвардейский корпус. От штурма Плевны отказались, предпочтя планомерную осаду.
В последней войне с турками русская армия потеряла убитыми, умершими от ран и болезней 105 тыс. солдат и офицеров. Треть из них — жертвы Плевны.
Одной из них был Сергей Верещагин, младший из четырех братьев. Как и двое старших, Сергей был послан учиться в Морской корпус, но учился без особого интереса. Его больше тянуло к мольберту и краскам. После корпуса 21-летний Верещагин едет на Кавказ — рисовать. Однако, будучи неуверен в собственных способностях, возвращается и становится чиновником в Вологде, затем работает на сыроварнях у брата Николая. Но зов таланта пересиливает. В Париже Сергей занимается в ателье известного мастера Жерома. На войну с турками пошел добровольцем и по просьбе брата Василия был принят ординарцем к генералу Михаилу Скобелеву. Все, кто сталкивался с Сергеем Верещагиным на войне, отмечали его безудержную смелость. "Ведь это храбрец, у него пять ран, под ним убито восемь лошадей, наградить его!" — писал императору генерал светлейший князь Суворов, потомок великого полководца. От имени царя Сергею выслали солдатский Георгиевский крест. Но сам Сергей об этом уже не узнал. Он погиб в бою под Плевной 30 августа 1877 года в неполные 32 года. Одни говорили, что был зарублен в конной атаке, другие — что сражен пулей в сердце. Как ни старался Василий Верещагин найти тело брата, ему это не удалось. А графические работы художника Сергея Верещагина сохранились.
А СВЕТЛЕЙШИЙ КНЯЗЬ В БЕРЛИНЕ
После падения 28 ноября взятой измором Плевны турки были деморализованы. Они и раньше-то не чувствовали себя хозяевами положения. Русский солдат дробил гранит их воинской доблести в порошок, несмотря на все особенности нашей национальной военной стратегии. А уж после Плевны армия султана посыпалась этим самым порошком со склонов Балкан к берегам Босфора.
Были звонкие сражения и до, и после падения Плевны. 22 августа Скобелев красиво взял город Ловчу. 12 октября русская гвардейская пехота, залив своей и турецкой кровью подступы к деревне Горный Дубняк, почти замкнула кольцо плевненского котла. 16 октября лейб-гвардии Егерский полк грудью лег на замочек этого кольца у деревни Телиш и запер его окончательно. 23 декабря русские войска вошли в Софию, 27-го сразились с турками у местечка Шейново, 5 января пал Филиппополь. На этом собственно болгарская земля кончилась. Начиналась Византия...
8 января русские части заняли второй по величине город Османской империи, Эдирне (Адрианополь). До Константинополя оставалось 190 км, на 30 меньше, чем до систовской переправы на Дунае, с которой все и началось.
Мир был подписан в феврале в местечке Сан-Стефано, в 20 верстах от столицы Блистательной Порты, из которой несколькими неделями раньше население уже собиралось бежать. Ни победившие, ни побежденные не верили, что что-то может помешать русским войти в Константинополь. Казалось бы, вот она, мечта Екатерины Великой и поколений русских людей — рядом! Но обтрепавшиеся и голодные войска стояли в Сан-Стефано и дальше от искомой цели, в Мраморное море вошла британская боевая эскадра, демонстрируя недвусмысленное намерение помешать русским выйти к Босфору орудиями и десантом. Где-то вдалеке помалкивала как всегда недовольная, но еще не сговорившаяся до конца Европа. Выжидал даже проверенный союзник канцлер Германии князь Бисмарк. Впрочем, он-то как раз и сказал, что в создавшейся ситуации русским надо договориться с Англией, ибо она может начать войну в одиночку, в отличие от вечно ищущей союзников Австро-Венгрии.
При дворе российского императора новой войны опасались. Сан-Стефанский договор заключили наспех, используя состояние Турции. Но одобрить его европейцы не спешили. Министр иностранных дел светлейший князь Горчаков настойчиво предложил собраться в Берлине для окончательного развязывания балканского узла.
По договору Сан-Стефано полную независимость от Турции получали Сербия, Румыния и Черногория. Болгария объявлялась автономным княжеством с правом избрания собственного властителя. Турецкие военные уходили из болгарских земель, русские оставались там еще на два года. России возвращались утерянные в ходе Крымской войны территории: Карская область и земли в Бессарабии. Берлинский конгресс, состоявшийся летом 1878 года, консолидировал европейские страны. На фоне германского нейтралитета Россия явно проигрывала дипломатическую войну.
По Берлинскому трактату южная часть Болгарии оставалась за Турцией в качестве провинции Восточная Румелия. Турецкие войска покидали страну, но Болгария должна была платить Порте дань. Независимая Сербия прирастала территорией, но за счет Болгарии. Свободная Черногория лишалась единственного полноценного средиземноморского порта Бар. Россия получала назад земли в Бессарабии и в Закавказье, но без Баязета. В качестве компенсации независимой Румынии отходила дельта Дуная. Русская армия оставалась в Болгарии, но только на 9 месяцев. Изменялись греческие границы в пользу эллинов. А вот — самое интересное. Англия получала Кипр. Австро-Венгрия имела право оккупировать Боснию и Герцеговину. И кто сегодня посмеет сказать, что тогда, летом 1878 года, в Берлине балканский узел развязали, а не наоборот — затянули крепче?
Лицейскому соученику Пушкина канцлеру Горчакову Россия обязана не только многими дипломатическими успехами, но и принципиально новой внешней политикой после 40-летней гегемонии принципа его предшественника, графа Нессельроде, "наша задача блюсти интересы династии, а не страны". Это Горчаков после Крымской войны разослал циркуляр, гласивший: "Россия не сердится, Россия сосредотачивается". Но по окончании конгресса в Германии Горчаков написал императору: "Берлинский трактат есть самая черная страница в моей служебной карьере". Похожим образом оценили работу русской делегации в Берлине и многие подданные Его Величества. Герой войны генерал Скобелев подытожил: "Черными пятнами на королях и императорах лежат войны, предпринятые из честолюбия, из хищничества, из династических интересов. Но еще ужаснее, когда народ, доведя до конца это страшное дело, остается неудовлетворенным, когда у его правителей не хватает духу воспользоваться всеми результатами войны".
Через год после конгресса 81летний князь Александр Михайлович Горчаков фактически отошел от дел, уехал за границу на лечение и умер в Баден-Бадене в 1883 году. Прах его был перевезен в Петербург и захоронен в семейном склепе в Троице-Сергиевой Приморской пустыни.
Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев 39 лет умер в 1882 году в Москве при весьма странных обстоятельствах.
Оставалось чуть более 30 лет до рокового выстрела Гаврилы Принципа в боснийском Сараево...
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу