Стихотворения

       Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2021

       ЮРИЙ КАЗАРИН

       Поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского федерального университета. Живет и работает в Екатеринбурге.

       * * *

       Тебе знаком снежок прохожий —

       и песнопенье тишины

       уже ведет мороз по коже:

       оседлый иней, свет до дрожи,

       и дыры воздуха страшны.

       И распахнется осень взгляда,

       и слух за поступью снежка

       взыскует слез и снегопада

       в лицо с другого бережка.

       И в сердце горькая надсада —

       язык измученного сада

       и сад седого языка.

       * * *

       Зеркало и серебро —

       глаз русалочьих ведро —

       ночью с речки приносила,

       и в дому стояла сила

       и сияла, и сквозила —

       всей деревне не спалось.

       И во лбу дрожала жила —

       хоть к луне глаза подбрось…

       За рекой светился лось,

       молоко с небес лилось,

       и земля себя любила.

       * * *

       Вязанье звезд и пустоты,

       созвездий дрогнули кусты:

       из тьмы и света блещут спицы,

       клубок вселенной в сердце ты

       несешь, и нить незнанья длится

       и обрывается, едва

       шерсть молодого вещества

       не клюнет молнией, как птица

       за пазухой, как власяница,

       и крови куст болит, двоится,

       и веет жаром голова,

       пьют мироздание слова —

       и никогда им не напиться.

       * * *

       Вечные тени у гроба стоят,

       зреньем неведомым вызрели очи,

       птичий и общий невидящий взгляд

       не выпуская из ночи.

       Горечь морская прозрачна и зла —

       видишь сквозь толщу пузырчатой влаги:

       в призраке больше глухого стекла,

       чем онемевшей бумаги.

       Смерть вынимает тебя из тебя —

       зримое призрачно, мрачно, незримо, —

       чтобы увидеть сквозь слезы себя

       в зеркале думы и дыма.

       * * *

       Возьмешь, как небо, на зубок

       и речи медленный песок,

       и говорок, текущий глухо,

       и полный воздуха зевок,

       и песнопения исток,

       и в горле с горечью комок —

       скопленье холода и слуха.

       Какая древняя наука

       молчать и гибнуть до утра,

       и золотую влагу звука

       держать на кончике пера.

       * * *

       Сверху вниз огладит роза

       на стекле огонь —

       лики влаги и мороза

       упираются в ладонь.

       Это смерть листает окна,

       как себя, и видит нас,

       и соленые волокна

       обволакивают глаз.

       Входит небо — в доме мгла

       веет медленно и мрачно,

       мягко, призрачно, прозрачно:

       словно дети до стекла

       вылизали зеркала.

       * * *

       В саду окно ходило, как вода —

       квадратная, легка и суховата…

       Но оттепели здесь кончается цитата

       стеклянным хрустом, судорогой льда,

       и лампочкой у дерева во рту,

       и женщиной у снега на ладони.

       И белые вокруг ходили кони,

       и свежую топтали высоту.

       И, как согласный звук в протяжном стоне,

       живая смерть стояла на мосту.

       * * *

       Зверь в ледяной рубахе

       вылакал свет луны —

       зеркало с красной плахи

       ухнувшей здесь сосны.

       Реки, ручьи, озера —

       все, что надумал снег, —

       жаждут слезы и взора —

       воли, судьбы, позора,

       вызревшего в побег…

       * * *

       К.

       Осинка, девочка, пророчица:

       вот шевельнутся холода —

       и в дрожи воздуха полощется

       полустеклянная вода.

       Неупиваемые ливни,

       и глины бледные уста,

       и по утрам оседлый иней,

       и берег неба синий-синий,

       где веет богом пустота.

       * * *

       Ночью в лесу огня

       много в костре небесном —

       смерть сохранит меня

       зреньем своим отвесным.

       Или додумает,

       выгладит шерстку дрожи:

       здесь темнота и свет —

       это одно и то же.

       Вот угольки ладонь

       тенью своей ласкают —

       или, словив огонь,

       слезы глаза лакают.

       * * *

       Весна-могильщица пропьет

       огонь и плач, и медь, и трубы —

       и раскачает в речке лед,

       и поцелует небо в губы.

       Она торопится. Вот-вот

       прозреют почки, смерть пройдет:

       и, словно пересотворится,

       по-итальянски запоет

       русскоязычная синица.

       * * *

       Растенье неба распахнется

       и разольется без воды

       в бездонном холоде колодца

       звезды,

       где высотою высота,

       насквозь проколота, пуста,

       где слово тронули уста,

       где время времени покорно, —

       и свет несет себя в горсти…

       И бесконечности просторно

       в горящем дереве расти.

       * * *

       По ночам, когда в душе темно,

       зеркалом работает окно —

       чудный свет себя целует в доме:

       золотом стекает по соломе

       дождика бесцветное вино.

       И, с водой обнявшись, как в кино,

       за порог шагнешь и обомлеешь:

       если ты во сне летать умеешь —

       кто тогда глядит в твое окно…

       * * *

       Улеглись надземные метели —

       лопнули на речке, разопрели

       злые ледяные волдыри.

       В деревнях царицы и цари,

       брошенные с неба, улетели,

       не вставая, теплые, с постели —

       и в саду стоят чужие ели —

       белые, — последний снег доели.

       И чуть выше смерти, еле-еле,

       светятся в потемках изнутри

       брошенные с неба снегири.

       Стихотворения