Религиозные фундаменталистские движения получили сегодня значительное распространение, как в зоне развивающихся, так и развитых стран. Под религиозным фундаментализмом понимают мировоззрение, основанное на жесткой приверженности к определенной вере и нетерпимости к любым другим проявлениям человеческого сознания[1]. В научный оборот термин был введен в начале XX в., но ？насилие от имени религии является столь же старым, как история？[2]. Ряд специалистов полагает также, что наряду с религиозным фундаментализмом яркие исторические примеры универсальных теорий фундаменталистского типа представляют собой фашизм и коммунизм. Общим моментом здесь является то, что доктринальные соображения превалировали над любыми другими человеческими ценностями[3].
В современных условиях религиозный фундаментализм все активнее проникает в политику. Начало этого процесса принято датировать серединой 70-х гг. ХХ века, отмеченных ростом христианского фундаментализма в протестантских церквях США и Латинской Америки, подъемом типологически схожих католических движений, т. н. ？исламским фундаментализмом？ и различными сионистскими организациями. Как отмечают исследователи, религиозный фундаментализм пришел на смену коммунизму как призрак, преследующий западное сознание, который принимает еще большие размеры вследствие трагедии, произошедшей в Америке 11 сентября, и явной неспособности западных держав искоренить скрытую и загадочную сеть Аль-Каиды, которая стоит за организацией террористических атак[4].
Несмотря на конфессиональные различия, все приверженцы религиозного фундаментализма апеллируют к абсолютному авторитету божественного откровения и стремятся утвердить свое исключительное право на управление обществом в соответствии с этими принципами. Они жестко выступают против инакомыслия и демонстрируют приверженность к радикальным формам борьбы с любыми оппонентами. Призывая к очищению веры и восстановлению верховенства религии над светской властью, отрицая разделения светского и религиозного в культуре, образовании, бытовом поведении, современные фундаменталисты принимают технические достижения цивилизации, но решительно выступают за отказ от принципов гуманизма и демократии как универсальных человеческих ценностей.
Фундаменталисты противостоят модернизации в той степени, в какой она связана с секуляризмом и индивидуализмом, но готовы использовать ультрасовременные средства коммуникации, технологии и даже ядерное оружие. Основы миропорядка, который религиозные фундаменталисты рассматривают как идеальный, подчиняют человека тоталитарной власти в духовном и политическом отношениях с беспрецедентными материальными возможностями удержания этой власти.
Считается, что религиозный фундаментализм является ре-акцией на расширение ареалов модернизма, т. е. феноменом самообороны традиционных форм бытия и сознания. Он мо жет использоваться и как средство укрепления национальной или этнической идентичности[5]. Однако часто религиозный фундаментализм вторгается в политику благодаря деятельности узкой группы лиц, стремящихся получить общественную власть в своих корпоративных целях. Религиозное учение обрастает бизнесом, исходные задачи размываются, а организационные структуры, опосредующие борьбу за веру, строятся по аналогии с коммерческими сетями ТНК.
Усама Бен Ладен и многие его ближайшие сторонники, хотя и принадлежали к богатым семьям, по статусу не могли рассчитывать на ключевые государственные посты у себя на родине. Власть, известность и многократное умножение личного богатства принесло им создание военизированной политической силы, действующей под радикальными фундаменталистскими лозунгами. Именно амбивалентность фундаментализма, неоднозначность соотношения между идеальной и материальной (или даже откровенно корыстной) мотивацией приверженцев часто затрудняет оценки его потенциала и перспектив социальной эволюции.
Фундаментализм как вектор политизации религии и, тем самым, культурных различий между цивилизациями, представляет собой глобальное явление, отмеченное универсальными чертами, независящими от конфессиональной принадлежности. Во-первых, он является в большей степени воплощением Homopoliticus, нежели Homoreligiosus, поскольку приверженцы фундаменталистских взглядов борются за достижение идеального божественного порядка, используя политические средства[6]. Во-вторых, лишь сравнительно небольшая часть фундаменталистов готова применить крайние вооруженные формы борьбы или терроризм, чтобы претворить свои представления о божественном порядке в жизнь. Поэтому в политической практике насилие — лишь один из аспектов фундаментализма, к которому нельзя сводить весь спектр фундаменталистских установок. Его воззрения на общественное управление и ценностные моменты, входящие в политизированный контекст, разнообразнее, чем призывы к насильственным действиям. Другими словами, в фундаменталистских политических проектах связь между религиозными принципами и средствами их осуществления была и остается вариативной.
Хотя фундаменталисты различных конфессий уже несколько десятилетий стремятся войти в политику, их роль международного уровня наиболее заметна благодаря действиям исламских радикалов. Мирополитическое акторство фундаментализма, связанного с другими религиозными средами, сдерживается различными внутриконфесиональными механизмами, регулирующими отношения между ？миром идеальным？ и ？миром сущим？, а в ряде случаев конкуренцией религиозных иерархий. Одновременно секуляризация как процесс, развивающийся, в частности, в христианском мире, обеспечивает в большинстве случаев устойчивую дистанцию между религиозными убеждениями людей и их политическими действиями.
Но это не означает, что исламский фундаментализм — единственный тренд политизации религиозного мировоззрения с использованием ультраконсервативных стереотипов и экстремально радикальной политической практики. Международный альянс радикалов активно формируется в Юго-Восточной Азии, апеллируя к буддистским верованиям, в качестве обоснования своей программы. В странах региона буддийских монахов часто можно видеть в авангарде массовых беспорядков.
？В 2010-е годы оформилась тенденция к становлению воинственного буддийского национализма: радикалы Индокитая и Шри-Ланки обвиняют мусульман в том же, в чем и европейские крайне правые, и угрожают изгнать со своей земли. В наши дни радикальный буддизм, представленный мьянманским ？Движением 969“ и шри-ланкской ？Буддийской силой“, набирает обороты. В островном государстве буддисты атакуют мечети, дома мусульман, а также христианские церкви. Часто в ход идут экономические методы, радикалы пытаются вытеснить исламские фирмы с рынка.
К слову сказать, мусульманский бизнес, контролирующий промышленность, наравне со сверхвысокой рождаемостью в исламской среде, националистами считается основной опасностью для страны.
К настоящему времени риторика ？Буддийской силы“ может показаться неотличимой от заявлений европейских крайне правых, что диктует и общую повестку дня. На протяжении последних лет объединение ведет борьбу с сертификацией халяльной продукции на рынках Шри-Ланки. Распространение этой практики, по мнению радикалов, — шаг к ？введению шариата“. Противостоять пугающей тенденции следует, поддерживая буддизм, просто потому, что это вера предков.
Буддийский радикализм существенно подпитывают тесные двусторонние связи, существующие между Мьянмой и Шри-Ланкой. Вместе с тем у этого течения есть перспективы распространиться и на весь Индокитай. В Лаосе в 2014 году отмечены случаи нападения на христиан с целью их насильственного обращения в буддизм. Наиболее характерный пример — изгнание 8 христианских семей из лаотянского Натахалла: по утверждению пострадавших, их называли приверженцами ？американской религии“ и обещали отправить за решетку при первом удобном случае. Ранее столкновения между мусульманами и буддистами привели к фактической гражданской войне в Таиланде. С 2004 по 2011 год жертвами боев стали не менее 6 тысяч человек？[7].
Исламский формат фундаментализма оказался в центре особого внимания, поскольку в нем в большей степени, чем в других конфессиях, светские и духовные начала выступают нераздельно, что усиливает проекцию внутренних общественных конфликтов на международную среду. Одновременно, многочисленные и ？эффектные？ террористические акты, предпринимавшиеся под флагом мученичества во имя веры, способствуют распространению представлений об исламе как источнике агрессивного фундаментализма, идеологической основе экстремизма и терроризма.
Но это искаженное понимание феномена. Необходимо обратить внимание, что ？успешное научное освоение существующих в современном исламе течений, доктрин и движений осложнено нерешенностью вопроса о дефинициях… К примеру, как западные, так и российские исследователи ислама злоупотребляют термином ？фундаментализм“, которым они склонны обозначать широкий спектр известных явлений？[8]. Поэтому вновь приходится огово-риться, что рассматривать политическую субъектность религиозного фундаментализма и исламского фундаментализма в частности, можно лишь в самом первом приближении.
？В последние годы в мусульманских странах идет процесс политизации и радикализации ислама. С одной стороны, политизация ислама — это процесс ？возрождения“ религии и клерикализации политики, использования религии, в данном случае ислама, в политических целях. С другой стороны, политизация ислама представляет собой попытку переноса части нерешенных социально-экономических и духовно-идеологических проблем в политическую сферу, означает их наивысший накал, обостренную общественную значимость и актуальность, а также неспособность традиционных субъектов принимать политико-управленческие решения и справляться с ними при помощи общепринятых методов воздействия. Политический ислам, представляя собой форму проявления неполитических явлений в сфере политики, пытается найти разные варианты решения этих проблем？[9].
Акторство исламского фундаментализма на международной арене формируется преимущественно в процессе усиления уни-версалистской ориентации различных группировок, действующих на периферии мусульманского мира. В ее контексте исламский фундаментализм создает положительную мотивацию массового движения (？за？) но существенно более конкретно определяет ？образ врага？. Он противостоит светским режимам не только в силу их секуляризации и сотрудничества с США, т. е. на тактическом этапе политического развития. Фактически фундаменталисты все отчетливее выступают и как стратегический противник национальной консолидации государств в исламском мире, которая в ряде случаев еще не завершилась.
Эту особенность религиозного фундаментализма и вытекающие из нее риски осознают ведущие члены мирового сообщества (хотя реагируют на ситуацию не солидарно), а в исламских кругах, главным образом — высшие административные руководители и часть национальной интеллигенции. Поэтому возможности противодействия исламскому фундаментализму в рамках только отдельных политик ограничены. Но идеи уста-новления единого фронта против ？фундаменталистской угрозы？ также более чем утопичны. Фундаменталистские группировки, несмотря на идейную близость, слишком мозаичны, ？завязаны？ своими краткосрочными целями на специфику локальных обществ и разобщены отличиями между суннизмом и шиизмом.
Любые обобщения при столкновении с фундаментализмом не работают, а его вызовы в каждом конкретном случае разновекторны. Однако обобщающие подходы достаточно продуктивны при анализе политических проекций фундаментализма, обозначаемых терминами ？исламский радикализм？, ？исламизм？, и некоторыми другими.
Исламский радикализм или исламизм[10] как политическое продолжение фундаменталистских течений в мусульманстве, возник вследствие слабости ряда светских режимов главным образом в арабских странах. ？Ислам — вот решение？ — это лозунг созданной в Египте организации ？Братья-мусульмане？ стал лозунгом мусульманских радикалов от улемов-фундаменталистов, формально стоящих вне политики, до джихадистов, призывающих к священной войне, включая террор против всех врагов ислама…
Исламисты убеждены, что Запад — это система жизни по своей природе отличающаяся от того, что требует ислам, что базовые ценности двух цивилизаций различны？[11].
Суть политической роли исламского фундаментализма не ограничивается идеологической подпиткой радикальных группировок в мусульманских странах. Современный исламский фундаментализм трансформировал глубинный протестный заряд в потенциально полномасштабные политические программы и миссионерские идеи. На современном этапе ему удается активно реализовывать свой мощный политический потенциал, как оказывая разнообразное воздействие непосредственно на центральные институты соответствующих политик, так и практикуя миссионерский экспансионизм. Размах этого процесса, вовлеченность в него государств и народов, по сути, делают исламский фундаментализм влиятельным субъектом мировой политики[12].
К сожалению, это влияние особенно ярко проявляется благодаря действиям джихадистов, для которых Афганистан, Балканы, Кашмир, Ирак, Сирия, Филиппины, Таджикистан, Чечня и многие другие ？горячие точки？ рассматриваются как очаги глобальной священной войны мусульман против неверных. В то же время окончательные заключения в отношении международной роли исламского фундаментализма сужают аналитическую перспективу. ？Давать оценку исламскому фундаментализму необходимо в привязке к чему-либо, к географии, государству, историческому контексту, религиозной ситуации и международной обстановке… все зависит от предмета исследования и угла зрения？[13].
Например, на постсоветском пространстве условия для распространения влияния исламского фундаментализма, в том числе в его террористических формах, создания боевых подпольных группировок возникли благодаря взаимодействию внутренних и внешних факторов. С одной стороны, трудности переходного периода, слабость новой государственной власти обусловили рост политизации социальных начал ислама. С другой стороны, исчезновение биполярной системы, привело к расширению сферы исламского политического и культурного влияния в целом. Турция, Иран, Саудовская Аравия, Кувейт, лидеры афганских талибов, отчасти Пакистан в рамках новой геополитической ситуации активно осуществляли проникновение на территорию стран Центральноазиатского региона и в Россию.
Международное партнерство расширялось не только по линии официальных государственных миссий, но и многочисленных миссионерских структур, возглавлявшихся исламскими радикалами. Новые зоны устойчивой активности исламистов фундаменталистского толка появились в Таджикистане, в Узбекистане, на юго-западе Казахстана и Киргизии, на Северном Кавказе и Поволжье[14].
Тем самым не просто усиливался фактор культурной мозаичности на значительной части мирового пространства, но и возникали предпосылки сепаратизма, а в ряде случаев и прямой угрозы территориальной целостности новых независимых государств.Характерную картину можно наблюдать сейчас в Центральной Азии, где ситуация отмечена появлением третьей за последние 25 лет волны исламского радикализма в лице организации ？Хизб ут-Тахрир？. По оценкам экспертов ее деятельность является очень схожей с деятельностью движения ？Талибан？ и включает в себя как религиозные, так и мирополитические моменты. Определенная финансовая поддержка со стороны Хизб ут-Тахрира наиболее бедных слоев населения, способствовала в первом десятилетии нашего века быстрому расширению числа ее сторонников. Вступив в конфронтацию с государственными структурами центрально-азиатских стран Хизб ут-Тахрир, стремится не только закрепиться в местных обществах, но и ？подключить？ сторонников к операциям исламистов, ведущих вооруженную борьбу против США в Афганистане и Ираке.
Ислам — это мировая религия, приверженцы которой составляют примерно пятую часть населения планеты. Дискуссия о том, преследуют ли исламисты фундаменталистские религиозные цели, или же напротив, превращают религию в орудие нерелигиозных интересов, продолжается длительное время. Среди представлений об истоках исламизма в са мом общем виде выделяют экономические, политические, идеологические, бихейвиористские, психологические, функционалистские, основанные на концепциях безо пасности, на роли индивида или же институтов причины[15].
Кроме того, внутри широкого спектра исламистских политических дви жений отдельные группы могут различаться по их отношению к применению насилия и представлениям о политике. В частности, в рамках исламизма суннитского толка выделяют: политических исламистов, поднимающих вопрос о плохом мусульманском управлении и социальной несправедливости, но предпочитающих путь реформ; исламистов-миссионеров типа Дава, которые поднимают вопрос об упадке исламских ценностей и выдвигают на первый план такую форму морального перевооружения, которая защищает ин дивидуальную добродетель; исламисты-джихадисты, выступающие против гнета немусульманской политической и военной власти в исламском мире и ставящие во главу угла вооруженное сопротивление. В свою очередь среди джихадистов выделяют группировки, ориентирующиеся на глобальный джихад и тотальную войну с Западом[16].
Особое ？акторское место？ в среде исламских фундамента-листов принадлежит печально известной Аль-Каиде. Она демонстрирует черты преемственности и новаций по сравнению с другими террористическими группами, которые существовали и существуют в исламских странах. Аль-Каида планомерно вывела деятельность части сторонников за пределы исламского мира, диверсифицировав тем самым позиционные условия своей стратегии. Сетевая структура организации, позволяющая в течение многих лет противостоять военному давлению международной антитеррористической коалиции во главе с США, блокирует все большие военные ресурсы западных стран в рамках по существу бесконечной кампании, заставляет своих противников менять под-ходы к проблемам безопасности с учетом фактора международного терроризма, наркотрафика и транснациональной преступности.
Большое внимание, как активный международный актор, привлекла в последнее десятилетие организация ливанских шиитов Хезболла. Она демонстрирует пример того, как неожиданно религиозный фундаментализм слился с национализмом[17]. Первоначально радикальные группы шиистских исламистов в Газе и на западном берегу реки Иордан не вызывали опасений Израиля, рассматривавшего их как потенциальных конкурентов ООП. Однако постепенно ？Партия Аллаха？ развернула свою активность в другом направлении. Она приобрела популярность среди шиитов Ливана, прежде всего потому, что в течение ряда лет вела упорную войну против израильских войск, оккупировавших юг страны.
Примерно за 20 лет при поддержке Ирана Хезбола выросла в крупную организацию, которая под руководством Хасана Насраллы превратилась в единую политическую силу, имеющую в парламенте своих представителей. ？Лидер организации Насралла одевается как священнослужитель, но говорит как проницательный политик,… о целях и задачах организации, о видении общей политической ситуации на Ближнем Востоке, о перспективах взаимоотношений с Западом вообще и с государством Израиль, в частности. Он транслирует свои мысли не только на весь Ливан, но и на значительную часть исламского мира. Он, не уставая, говорит, что цель организации — бороться…？[18].
Политический радикализм, основанный на исламском фундаментализме, маскирующийся под него или заимствующий фундаменталистские установки в ходе борьбы за власть может рассматриваться как анахронизм человеческой истории. Религиозные войны в их тотальном средневековом варианте вряд ли возможны в обозримом будущем, но вектор поляризации массовых слоев населения обозначен вполне четко. По существу фундаменталисты ускоряют развитие кризиса политической системы в странах Ближнего Востока, которые в своей массе живут в условиях авторитаризма.
Международное акторство христианских фундаменталистов, наиболее известными среди которых выступают американские евангелисты, проявляется в иных аспектах, чем у исламских фундаменталистов и также мало изучено. Религия всегда была и остается важнейшим фактором, определяю щим политику, стратегию, национальную идентичность и культуру США, но баланс сил между религиозными направлениями в обществе изменяется[19].
Более консервативные течения американского протестантизма расширили число своих сторонников, а позиции либерального протестантизма ослабли. Этот сдвиг общественных предпочтений проецируется на внешнюю политику США, поскольку либеральные и консервативные течения американского протестантизма расходятся во взглядах на возможности установления стабильного, мирного и просвещенного миропорядка, а также на методы содействия развитию (программы международной помощи). В связи с растущим влиянием консервативных евангелистов руководство США меняет внешнеполитические приоритеты в сфере гуманитарной помощи и прав человека, а также ближневосточной проблеме.
Так, в последние годы помощь США странам Африки выросла почти на 70%. Более важную роль в американской внешней политике стала играть кампания по искоренению торговли людьми. Однако в целом евангелисты осторожно относятся к правительственным программам помощи развивающимся странам и посткоммунистическим режимам, а также многосторонним между-народным институтам. В качестве зарубежных партнеров они предпочитают светские неправительственные или религиозные организации, демонстрируют готовность поддержать решение конкретных проблем, однако скептически оценивают крупные программы.
Каковы же перспективы христианского фундаментализма как актора международного масштаба, самостоятельно действующего за пределами государственных границ и оказывающего влияние на внешнюю политику крупнейшей мировой державы? Вероятно, следует принять во внимание что, ？религия в Соединенных Штатах слишком плюралистична для того, чтобы допустить господство какого-либо одного единственного течения. Растущее присутствие и влияние нехристианских общин в стране — иудеев, мусульман, буддистов, индуистов и, прежде всего, секуляристов — будут по-прежнему ограничивать способность какой-либо одной религиозной группы навязать свои ценности всем остальным？[20].
Тем не менее, представляется, что многоформатная модель религиозного плюрализма, в которой сегодня лидируют настроения фундаменталистов-евангелистов, сможет служить основой внешней политики США только в случае, если на международной арене удастся избежать нагнетания конфронтации по линии культурных и религиозных границ, смягчить растущее недоверие к односторонним проектам управления мировым развитием.
Спектр религиозных фундаменталистских движений, выступающих акторами мировой политики, не ограничивается исламистами и евангелистами. Он существенно более разнообразен, Но возникает вопрос, сможет ли деятельность двух наиболее крупных конфессиональных сегментов фундаментализма найти мирный путь воплощения своих идеалов? Ответ вряд ли будет однозначным, но хотелось бы отметить, что евангелисты и исламисты проявляют схожие взгляды на многие проблемы. Их беспокоит глобальная бедность, они выступают против доминирования секуляристских подходов в образовании и решении общественных вопросов, они считают, что необходимо с уважением относиться к религиозным ценностям; осуждают пропаганду внебрачных отношений в СМИ и массовой западной культуре.
Мусульмане и евангелисты противостоят друг другу в вопросах веры, но практика сотрудничества, невзирая на конфессиональные различия, представляется вполне возможной и реальной. Перспективы такой работы заложены в идее Диалога цивилизаций, выдвинутой в конце 90-х годов ХХ века руководством Ирана, страны, где чрезвычайно сильны позиции исламских фундаменталистов. Надежда на сотрудничество радикальных оппонентов во имя более благополучного мира содержатся и в усилиях представителей евангелистов по защите не только христиан, но и мусульман в Дар-фуре. Однако реальное понимание императивов кооперативного, а не конфронтационного поведения между наиболее значительными представителями исламского и христианского фундаментализма в обозримом будущем практически полностью исключено.
Таким образом, фундаментализм как вектор политизации религии представляет собой глобальное явление, отмеченное универсальными чертами, независящими от конфессиональной принадлежности. Однако в рамках всех фундаменталистских проектов связь между религиозными принципами и средствами их политической реализации вариативна.
>> Полностью ознакомиться с коллективной монографией ЦВПИ МГИМО “Стратегическое прогнозирование международных отношений” <<
[1] Термин восходит к серии предпринятых некоторыми североамериканскими протестантами антимодернистских публикаций ？The Fundamentals. A Testimony to the Truth？ 1910–1912 гг. В настоящее время термин приобрел более широкое значение: с ним ассоциируется устойчивая религиозная установка или один из типов современного религиозного сознания, характерных прежде всего для т. н. авраамических религий — иудаизма, христианства и ислама, но имеющих также параллели в индуизме, сикхизме, буддизме, конфуцианстве. Источник: http://www.archipelag.ru/authors/kirlejev/?library=941 &vrsion=forprint
[2] Jacquard R. In the Name of Osama Bin Laden: Global Terrorism and the Bin Laden Brotherhood. N.Y.; L., 2002. P. Цит. по: Челищев В. И. Феномен фундаментализма в современном мире: истоки и формы. \\Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 18. Социология и Политология. 2006. № 4, стр. 98–116, стр. 99.
[3] Челищев В. И. Феномен фундаментализма в современном мире: истоки и формы. \\Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2006. № 4, стр. 98–116. стр. 100.
[4] http://www.archipelag.ru/authors/kirlejev/?library=941&vrsion=forprint
[5] Parekh В. The Concept of Fundamentalism // The End of “Isms”? Reflections on the Fate of Ideological Politics after Communism’s Collapse. Oxford, 1994. Р. 28.
[6] Бассам Тиби. Политизация религии.//Интернационале Политик, № 2, 2000 г. Источник: Http://ddm.iatp.az/ddm/tibru.html
[7] Гашков И. Буддисты собираются в кулак. 21 мая 2014 НГ-Религии. — http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1400642820
[8] Наумкин В. В. Исламский радикализм в зеркале новых концепций и подходов// Восток-Orient, 2006, № 1, 5–25.
[9] Бобохонов Р. Возникновение ИГИЛ — как результат активной политизации ислама, — :33 http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1419067980 —20.12.2014
[10] Отечественный исламовед В. Наумкин полагает, что наиболее адекватно объясняющим связь исламского радикализма и фундаментализма понятием является салафизм (близкий к терминам обновление, ревизионизм), но одновременно нельзя ставить знак равенства между всем салафизмом и политическим исламом (термин ？политический ислам？ был введен в оборот после победы антишахской революции в Иране в 1979 г.). Вплоть до относительно недавнего времени саудовские салафиты, или ваххабиты — последователи Мухаммада ‘Абд ал-Ваххаба (1703/4–1797/8), аравийского проповедника, чьи концепции стали официальным саудовским толком ислама, были весьма мало политизированы. Только в 60-е гг. XX в.ваххабиты развернули активную деятельность за пределами королевства. Термин джихадисты часто используется и самими радикальными исламскими группировками. Причем не только салафиты могут быть джихадистами, т. е. сторонниками вооруженного джихада (священной войны за ислам). В частности, палестинские группировки, ве дущие вооруженную борьбу против Израиля под лозунгами джихада, в том числе и с использованием террористических методов — не могут быть причислены к салафитам. Применять термин ваххабизм к другим салафитским течениям, не связанным с учением ‘Абд ал-Вах-хаба, не вполне корректно, хотя все салафитские группы имеют немало общего. Не случайно в оборот был введен термин неоваххабизм, который чаще используют исследователи ислама для того, чтобы различать группировки, находящиеся под влиянием ваххабитских идей, а также и группы близких им фундаменталистов. (См.: Наумкин В. В. Исламский радикализм в зеркале новых концепций и подходов. \\ Восток-Orient, 2006, № 1.)
[11] Там же.
[12] Кудряшова И. Исламский фундаментализм как тип политического сознания. Источник: http://bank-referatov.rudiplom.ru/i/6636
[13] Аскар Нурша (Казахстан)
[14] О противоречивых последствиях возрождения ислама в России См.: Малашенко А. Ислам и политика в России // Pro et Contra., № 5–6(34), 2006, С. 76–94.
[15] Наумкин В. В. Ук. соч.
[16] Кирсти Вестфален. Взаимоотношения ЕС с арабским миром. \\Азия и Африка сегодня, 2006. С. 27–31.
[17] Хазанов А. Израиль — ？Хезболла？: невыученные уроки.//Азия и Африка сегодня. № 10, 2006. С. 44.
[18] Петров Н. Партия Аллаха в зеркале мировой прессы.//Азия и Африка сегодня, № 1, 2006+ С. 45–47
[19] Уолтер Рассел Мид. Божья страна?// Россия в глобальной политике. Т. 4, № 5, сентябрь–октябрь 2006. С. 30–42.
[20] Уолтер Рассел Мид. Ук. соч. С. 39.
05.03.2017