С 2020-х годов начнется повышательная волна шестого Кондратьевского цикла, на основе НТР-21 и базисных инноваций ускоряется темп экономического развития в мире[1]

       Ю. Яковец, Е. Растворцев

       Пределы роста военных расходов обусловлены не возможностями экономики страны, которые в условиях милитаризации и мобилизации могут обеспечить и в 5% ВВП на оборону, а потребностями ускоренного социального и экономического развития. Это означает, что те военные расходы, истории содействуют ускорению такого развития, не будут являться бременем. Речь идет, прежде всего, о НИОКР, новых технологиях человеческом капитале и его институтах. Иными словами прямые военные расходы не влияют на темпы развития, если они, так или иначе, имеют этот результат в качестве конечной цели.

       Если говорить очень коротко, то к началу 2017 года такая стратегия развития сводилась к концепции стратегического сдерживания в условия стабилизации расходов на безопасность на уровне 2016 года (и даже их сокращении на 100 млрд. рублей).

       Иными словами к 2017 году (и в краткосрочной перспективе) российская правящая элита сформулировала некий баланс между политическими целями и национальными ресурсами, который обеспечивается стратегическим сдерживанием. Так, ожидается, что темпы роста ВВП в ближайшие 2–3 года будут скромными (1–2%), а затраты на обеспечение безопасности (включая военную) — заморожены на уровне 2016 и даже символически сокращены.

       Рис. 1. Продолжительность испытаний техники АК РЛДН НП

       В современных условиях практически важным является совершенствование системы испытаний авиационных комплексов радиолокационного дозора и наведения (АК РЛДН). Особенностью создаваемых АК РЛДН нового поколения (НП) являются высокий уровень многофункциональности данных комплексов, использование в бортовых РЛС технологии активных фазированных решеток (АФАР) в различных диапазонах длин волн, внедрение в комплекс станций радиотехнической разведки (СРТР), режимов комплексирования и совместной обработки информации в оперативно создаваемых многопозиционных системах. Это существенно усложняет проведение испытаний и увеличивает их объём[2].

       Абстрактная, логическая и традиционная модель взаимодействия основных элементов использования ресурсов в интересах политики любого государства может быть представлена следующим образом:

       Рис. 2.

       Выбор в национальной стратегии того и иного объема ресурса в интересах обеспечения национальной безопасности это, прежде всего, выбор политической цели и задач, когда собственно эффективность стратегии их достижения зависит от масштабов затрат национальных ресурсов[3].

       Если упрощенно — формально исходить из существующей Стратегии национальной безопасности России, то современная политика стратегического сдерживания направлена только ？… на

       предотвращение применения военной силы в отношении России, защиту ее суверенитета и территориальной целостности？[4], т.е. на решение вполне конкретных, ограниченных и исключительно оборонительных военно-политических задач. Это означает, что в Стратегии изначально планируется использовать ресурсы, т.е. она реагирует, во-первых, на существующие (а не на будущие) угрозы, во-вторых, она не предназначена для ведения активной, наступательной политики, наконец, в-третьих, представляется очевидным, что существующая политика стратегического сдерживания изначально вообще не предназначена для нейтрализации невоенных угроз, даже в том случае если такие угрозы создавали бы реальные серьезные проблемы для развития и безопасности страны. Отсюда нередко рефлекторные, запоздалые и не всегда эффективные ответные меры, которые принимает Россия в условиях нарастающего силового противоборства, когда спектр силовых угроз увеличивается.

       Так, в 2014–2017 годы не известно сколько-нибудь заметных инициатив России, предназначенных против активных действий Запада в экономической, информационной, гуманитарной (спортивной, образовательной и т.п.) областях.

       Иными словами современная политика стратегического сдерживания России представляет собой совокупность средств и способов, предназначенных для отражения только военных угроз, хотя в Стратегии и декларируется с возможности применения экономических, политико-дипломатических и иных средств. Возникает, в этой связи, вопрос: какая конкретно политика и стратегия, какие именно средства предназначены для отражения всего широкого спектра угроз, имеющих невоенный, полувоенный, а в целом силовой характер?

       И не только существующих, но и будущих?

       Ответы на эти вопросы имеют принципиальный характер потому, что любая эффективная стратегия предполагает постоянное совершенствование политического и военного искусства, включая поиск новых способов и средств силового воздействия. Просто ограничиться философией ？стратегического сдерживания？ означает изначально отказаться от поиска широкого спектра новых средств и способов силового воздействия. Например, для активной, наступательной стратегии.

       Другой аспект этой проблемы заключается в том, что изменились сами объекты (и их приоритетность) политического силового воздействия. Так, если в традиционной стратегии самыми приоритетными объектами выступают политические цели оппонента, стремление их изменить, отказаться от их достижения, то в XXI веке на первый план выступают такие объекты силового воздействия как правящие элиты, системы национальных ценностей и интересы. Для лучшего восприятия этого тезиса предлагается обратиться к известной модели, отображающей логику политического противоборства в XXI веке.

       Рис. 3. Модель, отображающая логику политического противоборства в XXI веке

       На этой модели видно, что традиционная область стратеги — ？Д+？ формируемая вектором ？В？ — ？Т？ находились под влиянием группы внешних факторов (？Б？), а также объема и качества национальных ресурсов (？Г？) и представлений правящей элиты (？Д？) о целях и задачах политики. Эта классическая модель сохранилась, но одновременно произошло резкое усиление влияния других факторов, а именно:

       — группы факторов ？Б？ (внешних условий) на правящие элиты (вектор ？Б？–？Д？) с помощью самых разных инструментов силового давления и принуждения — от запретов на въезд и кампаний в СМИ до прямых угроз;

       — группы факторов ？Б？ (внешних условий) на системы традиционных ценностей и национальные интересы, которые стали не только непосредственными, прямыми, но и откровенно силовыми: вмешательство в системы образования, науки, культуры, духовной жизни и пр.

       Таким образом, в дополнение к традиционной области стратегии (？Д+？), формирующейся под влиянием групп факторов ？политические цели？ (？В？) и ？национальные ресурсы？ (？Г？) в XXI веке добавились две новые области — силового воздействия на правящую элиту (？Д？) и систему национальных ценностей (？А？). Подобное ？расширение？ стратегии, естественно, в полной мере распространилось как на средства, так и способы их использования, не только превратив их в комплексную систему средств и способов противоборства, но и сформулировав перед Россией, например, такие ？простые？ вопросы:

       — как в стратегии России предусматривается силовое воздействие на правящую элиту противника? (Не случайно Россию обвинили во вмешательстве в выборы в США?). Если оно предусматривается;

       — как в стратегии России предусматривается силовое воздействие на систему ценностей противника, если, конечно же, оно предусматривается.

       Для наглядности изменений в стратегиях попробуем сопоставить нашу современную политику стратегического сдерживания с политикой США, получившей у некоторых экспертов обоснованное название ？новой публичной дипломатии？, включающей весь спектр возможных и будущих средств стратегии ？силового принуждения？ (？the power to coerce？) не только против политических целей (факторов ？В？), но и против системы ценностей (факторов ？А？) и правящей элиты (？Д？), которые де-факто сформулировали новую западную стратегию — ？стратегию принуждения？ (？the power to coerce？)[5].

       Таблица 1. Сравнение характера и средств существующей политики стратегического сдерживания России с западной политикой ？новой публичной дипломатией？, в основе которой находится стратегия ？силового принуждения？

       Средства политики российской и западной ЛЧЦ и способы их применения в заявленных стратегиях требуют конкретизации, которую можно представить следующим образом.

       Таблица 2.

       Даже самое беглое сопоставление политики России и ее стратегии с политикой и стратегией Запада, а также средств политики стратегического сдерживания России и средств политики ？новой публичной дипломатии？ западной ЛЧЦ говорит о том, что[6]:

       — политика стратегического сдерживания России изначально ограничена по своим целям и средствам только предотвращением ？чисто внешнего？, преимущественно вооруженного, использования военной силы;

       — эта политика ограничена даже в области противодействия использованию военной силы только угрозами территориальной целостности и суверенитета, т.е. угрозам государству, а не ЛЧЦ и нации, например, не идет речь об угрозах таким приоритетам, как национальная идентичность духовные ценности, либо важнейшие национальные интересы;

       — в существующей стратегии отсутствует, как минимум, общая, интегрированная, политическая цель для политики стратегического сдерживания (хотя бы в традиционном варианте ？обеспечения благоприятных условий для национального развития？), которая должна быть обеспечена силовыми средствами;

       — наконец, главное, — политика стратегического сдерживания не предусматривает переноса акцентов в противоборстве между государствами на нации и цивилизации, их системы ценностей и фундаментальные интересы, т.е. фактически игнорирует ？направление главного удара？ со стороны потенциального противника. Это неизбежно ведет к неточному распределению средств и внимания, а также к неверной расстановке акцентов в политике[7].

       Автор: А.И. Подберезкин

       >>Полностью ознакомиться с монографией "Политика стратегического сдерживания России в ХХI веке"<<

       [1] Яковец Ю.В., Растворцев Е.Е. О системе целей и стратегии устойчивого развития Евразийского экономического союза / Экономические стратегии, 2016. – № 7 (141). – C. 2.

       [2] Бондаренко А., Гиндранков В. И др. В основе — математическое моделирование // Воздушно-космический рубеж. 2018. Февраль

       [3] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания — основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018. — № 5. —С. 19–35.

       [4] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации ？О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации？ № 683 от 31 декабря 2015 г.

       [5] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания — основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018. — № 5. — С. 19–35.

       [6] См.: Подберезкин А.И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. — М.: МГИМО-Университет, 2016. — С. 326–333.

       [7] Там же.

       20.11.2020