и др. стихи

       Опубликовано в журнале Волга, номер 9, 2021

       Владимир Кошелев родился в 2000 году в Воронеже. Окончил гимназию и художественную школу, в 2018 году поступил в Литературный институт им. Горького (семинар Е.Б. Рейна). Состоит в арт-группировке ？За Стеной？, редактор сетевого журнала ？Флаги？. Публиковался в журналах ？Воздух？, ？Плавучий мост？, на ？Студии？ ？Новой карты русской литературы？. Шорт-лист молодёжной поэтической премии ？Цикада？ (2021). Живёт в Москве.

       Элегия Фрэнсиса Бэкона

       Что остаётся? Рыба твоего рта

       Заржавела, как вентиль,

       В ткани моццетты дёргается гортань

       Винтоватая, – жив ли ты, Иннокентий?

       Ты уже цвета судороги, Папочка, хватит, вставай –

       Радиатор почти что ноги твои докушал,

       Мышцы подола порваны, как словарь,

       В котором смешались стужа, жара и ужас.

       Дай посмотреть очки. Они тебе не нужны, –

       Громадина фона просится из потёмок,

       Да так что потомки за? спину отошли,

       Оставив твоё лицо, Броненосец Потёмкин.

       В подворотнях обочины

       In Dark Trees

       Фотообыск без следствия: кадр

       Остановленный, т. е. – авто

       Чёрно-белого камня, и камень

       С теневым своим Санчо – одно:

       – Направление? – Северо-запад.

       – Солнце село уже всё равно,

       Оставайтесь на месте. Мы рядом.

       Улыбнитесь – двойное стекло

       Очень хрупкое, лучше не надо, –

       Обездвиженный эмбиент от –

       Зафиксирован – это немало –

       От асфальта, как ниточки пара,

       Словно пот ваш, но наоборот.

       GEO

       то ли стрелки воды, и за каждой хвосты и колготы,

       то ли осы подземные там, где балетные соты

       потому-то оно под ногами, как дым, копошится

       и похоже на мутное дно безвоздушного шприца

       так вода остаётся бродить в гостевых лабиринтах,

       щепетильных кругах и значениях, литрах и пинтах

       потому-то земля высыхает, но с верхнего бока,

       как корова упавшая навзничь от нашего тока

       то же время пришло и уже поднимает касторку

       сквозь сухую листву, будто небо в закрытую створку

       то же небо настолько с другой стороны, что упали

       то ли стрелки воды, то ли прочие вверх вертикали

       ***

       …опять снега…

       – А. Блок

       С.Д.

       сними через голову степь: окно

       с шеи сначала, как

       мокрое платье своё, кино,

       плёнку от молока

       долго стесняется ночь ч/б

       тела в проёме дня,

       но всё равно отдаёт тебе

       себя на рентгене огня

       между деревьев чужой объём

       воздуха: колесом

       грудь его давит на вас вдвоём,

       точно впотьмах – лицо

       Лицо восковых имён

       Мёртвые принадлежат нам, если мы им это позволяем.

       Поверьте мне, наши мертвецы продолжают жить.

       Жюльен Давенн

       I. Горячее имя

       собакам ты снилась, когда они в форме подков

       остывали под брызгами лопнувших поводков;

       мне ты приснилась, когда я расчёсывал пар

       и заблудился, не вышел в оптический парк

       вместо него на воздух, как бусы, мост

       кто-то повесил, видимый спинной мозг,

       импульсы жаркие мечет туда-сюда, –

       я видел тебя в пробелах его труда

       пятно восковое, рембрандтовский мазок

       поверх темноты, как будто сплошной глазок,

       маешься телом неонового светляка,

       севшего на руку медленного ветряка

       где между этими паузами дышишь ты,

       падаешь в полные скважинами кусты,

       многоступенчатый ключ, открывай чердак,

       там, где лежит нарисованная черта

       II. Объёмное имя

       от пола она отрывается, как спина

       кошачья, и вижу – арка под ней темна,

       будто на фоне грозы посмотрел в кольцо,

       из которой всплывает следующее лицо

       стеклянный стою и пробую поцеловать:

       ноги-бутылки лопаются, в целлофан

       я превращаюсь, чувствуя, что теперь

       во мне ошиваешься, точно пустая дверь

       будучи вязким парусом волокна,

       я двигался к берегу маленького окна,

       в нём ты блестела без тела, и кажется мне,

       что не отражение это – маяк в окне

       мы сблизились, стали полными, как стакан,

       дно у которого кто-то прибрал к рукам, –

       что я увижу в подзорной своей трубе,

       то, вероятно, слышит труба в тебе

       III. Чужое имя

       сердце от ветра бьётся, как простыня

       на верёвке, чья линия – стрелочка для меня

       в компасе-яме, я – осторожный циркач,

       успел ухватиться, и вытащил нас тягач

       ты испугалась, стала воронкой от

       того, чем являлась; эхо наоборот

       доходит, и я понимаю, что слышу, как

       тень от моста упала на пол в чердак

       слышу, как вдалеке раздаётся шум,

       смола поднимается, я уже не дышу,

       и лето густое, ноги мои смешав,

       ставит в два хода мат, и раздался шах

       слышу, как крыльев огромных вошёл хлопок

       в смолу и не вышел, я почему-то смолк,

       последнее вижу: янтарь и двубортный свет,

       так бабочка спит, как собранный велосипед

       На мотив стадиона

       мы на теле твоём

       как на камбале пыльной плывём

       и воздушный объём

       обезглавленным львом обзовём

       потому что не съест и пришпоренный буйствует шар

       как

       тюрбан с головы мы убили тебя падишах

       мы прозрачный предел обнаружим в пространстве шатра

       чья шкатулка как ночь европейской булавкой щедра

       и на шпагах своих мы качаем последний удар

       точно всплеск в тишине и лягушку внутри у пруда

       мы на теле твоём

       как на камбале пыльной плывём

       и воздушный объём

       назовём внеземным королём

       Рассказы о Смирновских