К столетию со дня рождения Расула Гамзатова (1923—2003)

       Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 8, 2023

       Однажды, когда уже были прожиты три четверти века, Расула Гамзатова спросили: ？Вы хотите жить до ста лет?？ И он ответил полушутя-полусерьёзно: ？У меня разногласия между головой и сердцем. Голова-король дает умные советы, сердце-принц не слушается их. Идет спор, постоянный, упорный и настойчивый. Конечно, хочется жить, потому что на земле еще осталось много дел, которые надо исправлять, много еще несовершенных молитв. И в то же время сто лет — это архитектурное излишество. Не хочу быть обузой. Да к тому же столетнего человека потерять не так жалко？.

       Уйдя из жизни в восемьдесят, в мире людей Гамзатов жив и сегодня, в год своего столетия: в сердце родных и его знавших, в памяти народа и в своих стихах.

       Его ？Журавли？ — отзывающаяся болью и благодарностью поэзия на все времена.

       Гамзатов говорил: ？Стихи, которые будешь повторять всю жизнь, пишутся за один раз？.

       И ещё:

       ？Три учителя у нас: природа, годы и гениальность веков？.

       ？Слава не делает поэта. Поэта делают талант, правда, красота？.

       ？Наши книги — это наши паспорта？.

       ？Тем, кто любит меня, скажу: не переоценивайте меня. Не все знают о моих недостатках. Не такой уж я хороший, как обо мне говорят, но и не такой плохой, как говорят завистники…？

       ？Моя жизнь не борьба, а любовь. Когда я пишу стихи, их диктует не злоба, а доброта？.

       Это он снова и снова повторял, как завет:

       ？Поэзия немыслима без любви？.

       Жизнь прожита большая, если судить со стороны — и счастливая, и непростая.

       Воспользуемся ？характеристикой？, предваряющей интервью с поэтом в перестроечном ？Огоньке？:

       ？Расул Гамзатов. Поэт. Философ. Сын Гамзата Цадасы. Отец Патимат, Заремы и Салихат. Дед четырех внучек. Балагур-рассказчик. Дипломат. Поклонник Бахуса. Эпикуреец. Хитрован. Сама наивность. Открытая душа, распахнутый щедрый характер. Человек-эпоха. Удачливый, везучий. Обласканный Сталиным. Гаргантюа и Пантагрюэль одновременно. Санчо Панса и Дон Кихот. Собеседник Шолохова. Друг Твардовского, Фадеева и Симонова. Живой классик. Легенда. Непоседа, объездивший полмира. Проведший часы общения с Фиделем Кастро и Индирой Ганди. Вечный слуга двух самых преданных ему женщин на свете: поэзии и жены Патимат. Коммунист. Наш прославленный современник. Автор сотни книг. Почти памятник. Народный поэт Дагестана. Лауреат Государственных премий. Лауреат Ленинской премии. Секретарь правления Союза писателей СССР и РСФСР. Член Президиума Верховного Совета СССР. Герой Социалистического Труда…？ (Феликс Медведев, ？Над и под крылом орла？, июль 1987 г.)

       А впереди еще полтора десятка лет в новой, постсоветской, реальности, и ？время, полное напастей,/ В засаде поджидало, как абрек？…

       С ？Дружбой народов？ Расула Гамзатова связывали многолетние добрые отношения. Он был членом редколлегии. ？Очень многие его произведения пришли к читателю со страниц нашего журнала, — вспоминал Леонид Теракопян (первый заместитель главного редактора ？ДН？ в позднесоветские и двухтысячные годы). — Для нашей литературы Гамзатов значил очень многое. Это был действительно выдающийся поэт, литератор. Огромным потрясением для людей моего поколения стала его книга “Мой Дагестан”. Она открыла нам психологию людей, живущих в Дагестане, их культуру. Помимо прочего, выдающееся значение этой книги заключалось в том, что поэт поднял голос в защиту родного языка от вульгаризаторов, которые считали языки малочисленных народов бесперспективными. Тогда это был важный и мужественный поступок. Я думаю, что Расул Гамзатов принадлежит к замечательной когорте поэтов, которые остаются славой нашей многонациональной литературы？.

       На излёте дней Гамзатова волновало, ？чем закончится этот великий концерт нашего бытия — знать бы？. Судьба закольцевалась. Он всегда с благодарностью вспоминал, что в конце пятидесятых ？ДН？ напечатала его, молодого поэта, поэму ？Горянка？ (1958, № 9) и готовил ее к публикации сам Ярослав Смеляков — тогдашний зав. отделом поэзии. Последняя поэма Расула Гамзатова ？Времена и дороги？ — горькие размышления о судьбе своей (？В заснеженном окне встаёт рассвет,/ Уже декабрь, который мне пророчит,/ Что к белым журавлям ещё короче/ Мой путь теперь, и возвращенья нет？), своего народа и всей большой страны — тоже была напечатана в ？Дружбе народов？ (посмертно — 2004, № 8). Её переводчик — народный писатель Дагестана Шапи Казиев акцентировал в предисловии к публикации очень важные для понимания (особенно — не-аварцами) всего творчества Гамзатова моменты:

       ？Аулы горцев напоминают античные амфитеатры, где вместо крова — небо и звезды. Горским поэтам, жаждущим донести свое слово до людей, приходилось вступать в диалог с вечностью. И когда поэзия Гамзатова, не обремененная подстрочниками и не скованная рифмами, предстает в своем первозданном виде, возникает ощущение невозможности передать всю ее прелесть иным языком, с другими поэтическими традициями.

       Одно из главных свойств творчества Расула Гамзатова — предельность.

       Страстность и вместе с тем чеканность мысли, пронзительная точность характеристик, завораживающе образная речь, обращённая куда дальше, чем просто к читателю… Всё это рождает ощущение, что Расул Гамзатов — нечто большее, чем наше представление о нём？.

       Н.И.

       Расул Гамзатов

       ？Земля — это люлька людская？ Стихи. С аварского

       Поэма ？Горянка？

       (фрагмент)

       Мне с детства знакома картина

       Живёт и поныне она:

       В седле восседает мужчина,

       А сзади — плетётся жена.

       Спросил я однажды такого:

       ？Далёко ль отправился, Рзу?？

       ？Жена, дорогой, нездорова,

       Вот видишь, в больницу везу…？

       От сладкого слова о мёде

       Без мёда не сладко во рту.

       Что женщине речь о свободе

       При старых порядках в быту?

       В горах революция сабли

       Вздымала, но женщину прав

       Порой и теперь ещё в сакле

       Лишает семейный устав.

       Он верен минувшему веку.

       Но долго протянет едва ль…

       Мне кажется, вижу я реку,

       Сквозь время летящую вдаль.

       Несёт она воды с востока.

       И реет в седой вышине

       Зелёное знамя пророка

       На правой её стороне.

       Под ним для спасения грешных,

       Забывших свой долг мусульман

       Имамы в чалмах белоснежных

       Читают священный Коран.

       (Пророк, кем написана книга,

       Изрёк поначалу всего:

       ？Муж есть в своём доме владыка,

       А жёны — тень слова его？.

       Намного хитрее, чем двести

       Асхабов, державших совет,

       В ученье понятие чести

       Свёл к слову пророк Магомет.

       Имел, возвратившийся в Мекку,

       Он девять покорнейших жён.)

       Мне кажется, вижу я реку,

       Что стала границей времён.

       Над берегом правым густая

       Нависла минувшего тень.

       Над левым заря золотая

       Венчает сегодняшний день.

       И женщины тянутся к свету,

       Восстав против воли родни,

       Бросаются вплавь через эту

       Опасную реку они.

       Иные нашли в ней кончину.

       Печали по ним не тая,

       Гляжу на седую стремнину

       Реки символической я.

       Течёт она в сакле и в поле,

       Она — и в сознанье рубеж

       Меж берегом женской недоли

       И берегом светлых надежд…

       Перевод Якова Козловского

       (？ДН？, 1958, № 7)

       * * *

       С шерстью овечьей я сравнивал слово,

       Сравнивал с буркой стихи иногда.

       Сколько от шерсти до бурки готовой

       Долготерпенья и сколько труда!

       Слово — лишь нитка, а стихотворенье —

       Многоузорный стоцветный ковёр.

       Сколько вложили труда и терпенья

       В каждый оттенок и в каждый узор!

       Перевод Наума Гребнева

       (？ДН？, 1963, № 2)

       * * *

       Был мой родитель горским стихотворцем.

       За долгий век он написал в стихах

       О всех соседях, всех хунзахских горцах,

       Об их деяньях светлых и грехах.

       И вот пришли однажды старики

       И так сказали: ？Мы понять не можем,

       Как вышло, что о той, кто всех дороже,

       Не сочинил ты ни одной строки?？

       Но было у отца своё сужденье:

       Кто, мол, жену возносит — тот глупец,

       А кто жену поносит — тот подлец.

       …А я всю жизнь писал стихотворенья

       О собственной жене, и наконец

       Я понял лишь теперь, что прав отец.

       Перевод Наума Гребнева

       (？ДН？, 1972, № 5)

       * * *

       Земля — это люлька людская.

       Качается люлька с людьми.

       Веками качается, нам намекая,

       Что мы остаёмся людьми.

       А в люльке веками скулят не смолкая,

       Веками ревут и ревут…

       Качается люлька такая людская,

       Где маму веками зовут!

       Одни в этой люльке от голода плачут —

       Веками хотят молока,

       Другие — веками от радости пляшут,

       Любимую куклу схватив за бока!

       А третьи хотят кувыркаться всё время,

       Устраивать трам-тарарам!

       А эти всё время сражаются с теми —

       Как петухи по дворам!

       Земля — это крепкая люлька людская.

       Качается люлька с людьми,

       Веками качается, нам намекая,

       Что мы остаёмся детьми.

       А в люльке одним улюлюкает вьюга

       В то время, как жарко другим…

       И мы донимаем веками друг друга

       То смехом, то плачем своим.

       Просящий, дающий, скулящий, поющий,

       Всяк сущий, какой-никакой,

       Однажды — не дважды, не на ночь — навеки

       Уснёт в этой люльке людской

       Перевод Юнны Мориц

       (？ДН？, 1978, № 4)

       * * *

       Прекрасная, лучше помиримся!

       Омар-Гаджи

       Акация, как раненая птица,

       Крылами бьёт на выжженной скале,

       Как будто тщится

       В поднебесье взвиться,

       Где плещутся зарницы и во мгле

       Растаяли пернатых вереницы.

       Так женщина, предав дитя земле,

       Над свежею могилою томится.

       Любимая, нам надо помириться!

       Тур, обезумев, к пропасти стремится,

       Ревёт в тоске, но милой не найдёт.

       Не для него родник в траве струится,

       Искрится лёд, альпийский луг цветёт.

       О, где та милосердная десница,

       Что пулей скорбь навечно оборвёт?!

       Я слышу зов, и в горле ком встаёт,

       Страницу застят слёзы на ресницах.

       Любимая, нам надо помириться!

       Струится кровь, повержен в пыль возница,

       В Койсу кружится жалкий фаэтон,

       А конь тоской предсмертной полонён,

       На мёртвого напарника косится.

       Сменяет ночь туманная денница.

       Мой сон забыт, а песня словно стон.

       Да, я влюблён и обречён казниться

       Тоскою всех народов и времён.

       Любимая, нам надо помириться!

       Перевод Станислава Сущевского

       (？ДН？, 1981, № 1)

       * * *

       Одни времена миновали,

       Другие пришли времена,

       Но стала иною едва ли

       Священной Каабы стена…

       Я вновь причащаюсь к святыне,

       В родные вернувшись края:

       Мой дом — моя Мекка отныне,

       Кааба святая моя.

       Он близок, мой хадж,

       к завершенью,

       И, движимый силой любви,

       Прошу у Аллаха прощенья

       За все прегрешенья свои…

       Не знаю, поверишь ты, нет ли,

       Но, кажется, не было дня,

       Когда б не молил, чтоб немедля

       К тебе отпустили меня.

       Но всё получалось иначе

       И с разных звучало сторон:

       ？Ты должен!.. Ты выбран!..

       Назначен —

       Творить и бюджет, и закон…

       А ты — ты не можешь и взглядом

       Уныния скрыть своего,

       Когда заседаешь ты рядом

       С великими мира сего!..？

       Но всё же в течение века

       Всему наступает конец…

       Мой дом — он теперь моя Мекка,

       Мой дом — он Кремлёвский дворец.

       Там ждёт меня, глаз не смыкая,

       Всевышнего главный презент —

       Моя Патимат дорогая,

       Единственный мой президент.

       Она всё умеет и может,

       В ней — суд и спасенье моё…

       Пяти континентов дороже

       Пять тоненьких пальцев её…

       Она исцеляет и ранит,

       Накажет меня и спасёт —

       И Дума моя, и парламент,

       Надежда моя и оплот.

       Из прочих компаний я выбыл,

       И в нашем орлином краю

       Она — мой единственный выбор,

       Свой голос лишь ей отдаю.

       И дом мой, в порыве едином

       Поднявшись над всей суетой,

       И Мекка моя, и Медина,

       И камень Каабы святой…

       Перевод Елены Николаевской

       (？ДН？, 2003, № 10)

       Долгопят Елена Олеговна — прозаик, кинодраматург. Родилась в городе Муром Владимирской области. Окончила Московский институт инженеров транспорта (1986), сценарный факультет ВГИКа (1993). Автор книг прозы: ？Тонкие стёкла？ (Екатеринбург, 2001), ？Гардеробщик？...