Материал из номера
Январь 2021
Скачать номер
в PDF формате
В принципе, те дела, которые привели его в Болдино, Пушкин закончил довольно быстро. Во вторник 16 сентября он появился в Сергачском уездном суде для вступления во владение крестьянами сельца Кистенёво. В тот же день дворянский заседатель Д.Е. Григорьев ввел его во владение, взяв у него расписку "о получении коих крестьян во владение", а от крестьян — "о бытии в должном повиновении и послушании".
Окончание. Начало см.: "Русский мир.ru" № 10–12 за 2020 год.
"Пушкину пишется как никогда — и в то же время не сидится ему в болдинской изоляции". Он пишет 29 сентября в Петербург Плетневу, который воспринял предыдущее письмо от Пушкина как объявление о расторжении его помолвки: "Сейчас получил письмо твое и тотчас же отвечаю. Как же не стыдно было тебе понять хандру мою, как ты ее понял? хорош и Дельвиг, хорош и Жуковский. Вероятно, я выразился дурно; но это вас не оправдывает. Вот в чем было дело: теща моя отлагала свадьбу за приданым, а уж, конечно, не я. Я бесился. Теща начала меня дурно принимать и заводить со мной глупые ссоры; и это бесило меня. Хандра схватила, и черные мысли мной овладели. Неужто я хотел иль думал отказаться? но я видел уж отказ и утешался чем ни попало. Все, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, но посмотри, Алеко Плетнев, как гуляет вольная луна, etc. Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. Доселе он я — а тут он будет мы. Шутка! Оттого-то я тещу и торопил; а она как баба, у которой долог лишь волос, меня не понимала да хлопотала о приданом, черт его побери. <...> оконча дела мои, еду в Москву сквозь целую цепь карантинов. Месяц буду в дороге по крайней мере. Месяц я здесь прожил, не видя ни души, не читая журналов, так что не знаю, что делает Филипп и здоров ли Полиньяк; я хотел бы переслать тебе проповедь мою здешнюю мужикам о холере; ты бы со смеху умер, да не стоишь ты этого подарка".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым А.С. Пушкин. Рисунок Ж. Вивьена. 1826–1827 годы
КОЛЕРА МОРБУС
30 сентября — письмо невесте: "Я уже почти готов сесть в экипаж, хотя дела мои еще не закончены и я совершенно пал духом. Вы очень добры, предсказывая мне задержку в Богородецке лишь на 6 дней. Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов, и в каждом из них мне придется провести две недели, — подсчитайте-ка, а затем представьте себе, в каком я должен быть собачьем настроении. В довершение благополучия полил дождь и, разумеется, теперь не прекратится до санного пути. Если что и может меня утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы; представьте себе насыпи с обеих сторон, — ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью, — зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над увязшими экипажами. Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, — потому что другого мы здесь не видим.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Эпидемия в деревне. Гравюра XIX века
<...> Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами — не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? <...> ваша любовь — единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка (где, замечу в скобках, мой дед повесил француза-учителя, аббата Николя, которым был недоволен). Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье".
30 сентября он едет к княгине Голицыной (по всей видимости, Анне Сергеевне; есть и другие княгини Голицыны, как, например, Наталья Петровна, ставшая прообразом старой графини в "Пиковой даме"; или тоже немолодая Авдотья Ивановна, хозяйка усадьбы Кузьминки, старая любовь Пушкина), чтобы разведать возможные пути в Москву. Поездка напрасная, да к тому же придется потом объясняться с невестой, ревниво воспринявшей весть о контактах жениха с соседкой-княгиней. 26 ноября, отвечая невесте на ее подозрения, Пушкин напишет: "Из вашего письма от 19 ноября вижу, что мне надо объясниться. Я должен был выехать из Болдина 1-го октября. Накануне я отправился верст за 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать все доподлинно.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым К.П. Брюллов. Портрет Петра Александровича Плетнева. Конец 1830-х годов
На следующий день, 1-го октября, возвратившись домой, получаю известие, что холера добралась до Москвы, что Государь там, а все жители покинули ее. Это последнее известие меня несколько успокаивает. Узнав между тем, что выдают свидетельства на свободный проезд или по крайней мере на сокращенный срок карантина, пишу на этот предмет в Нижний".
Дальнейшие свои шаги Пушкин опишет в "Холере": "Вдруг 2 октября получаю известие, что холера в Москве. <...> Я тотчас собрался в дорогу и поскакал. Проехав 20 верст, ямщик мой останавливается: застава!
Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стояли тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что, вероятно, где-нибудь да учрежден карантин, что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета". Но дальше прорваться не удалось: карантинные меры были пожестче, чем у нас весной 2020 года.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым И.И. Левитан. Владимирка. 1892 год. Большая часть пути Пушкина из Москвы в Болдино пролегала по знаменитому Владимирскому тракту
На этот счет есть свидетельство и от Н.А. Крылова: "В 1830 году, во время холеры, С.Я. Ползиков был писцом у моего отца А.А. Крылова. Во время эпидемии мой отец был сделан окружным комиссаром, и в его округ входило село Болдино, в котором жил тогда А.С. Пушкин. Отец вместе с Ползиковым несколько раз бывал в Болдине у Пушкина и, кроме того, часто виделся с ним в с. Апраксине у Новосильцевых и в с. Черновском у Топорниной. Ползиков рассказывал эпизод бегства Пушкина из Болдина с большими подробностями, чем это описал сам Пушкин. По словам Ползикова, холера надвигалась к Болдину с востока, от Волги, но еще не доходила до Болдина и его окрестностей. Карантины были расставлены по московской дороге и по р. Пьяне. От нижегородского губернатора было объявлено, что как только холера дойдет до р. Пьяны, то карантин усилить и никого не пропускать за Пьяну. Усердие же карантинных мужиков стало притеснять приезжающих еще до появления холеры. И вот в это-то время Пушкин, боясь попасть в карантин, поторопился уехать в Москву, и очень понятно, что мужики воспользовались тароватостью Пушкина, — взяли с него целковый за перевоз".
Вернувшись домой в Болдино, Пушкин 3 октября вымещает всю свою досаду в стихотворении "Дорожные жалобы":
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил,
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил,
На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?
То ли дело быть на месте,
По Мясницкой разъезжать,
О деревне, о невесте
На досуге помышлять!
То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай;
То ли дело, братцы, дома!..
Ну, пошел же, погоняй!..
Из Нижнего Новгорода 8–10 октября Пушкин, как он пишет невесте, получает ответ, что "свидетельство будет мне выдано в Лукоянове (поскольку Болдино не заражено), в то же время меня извещают, что въезд и выезд из Москвы запрещены. Эта последняя новость, особенно же неизвестность вашего местопребывания (я не получал писем ни от кого, даже от брата, который думает обо мне, как о прошлогоднем снеге), задерживают меня в Болдине". Почта же из Москвы прекратилась с 29 сентября.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым В.И. Гау. Митрополит Московский и Коломенский Филарет. 1854 год
А 11 октября Пушкин сообщал невесте: "Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и, право, не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. Но, не правда ли, вы уехали из Москвы? <...> Итак, вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли? Пришлите же мне ваш адрес и сведения о вашем здоровье. Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. <...> Я так глупею, что это просто прелесть. <...> Передо мной теперь географическая карта; я смотрю, как бы дать крюку и приехать к вам через Кяхту или через Архангельск? Дело в том, что для друга семь верст не крюк; а ехать прямо на Москву значит семь верст киселя есть (да еще какого? Московского!). Вот поистине плохие шутки. Я кисло смеюсь, как говорят рыночные торговки. Прощайте, повергните меня к стопам вашей матушки; сердечные поклоны всему семейству".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Граф Арсений Андреевич Закревский (1783–1865), генерал-адъютант, военный и государственный деятель, министр внутренних дел
Меж тем эпидемическая ситуация в Российской империи продолжала ухудшаться. У Пушкина на почве противоэпидемических мер возник нешуточный конфликт с нижегородским и даже российским руководством. С ним сильно поругался лукояновский уездный предводитель дворянства В.В. Ульянин, который предложил ему, как и всем дворянам уезда, принять должность по надзору за холерными карантинами. Пушкин, занятый совсем другими делами и надеясь при первой возможности прорваться в Москву, категорически отказался, ссылаясь на то, что он не помещик здешней губернии, и, в свою очередь, попросил свидетельство на проезд в Москву, в чем также получил отказ.
Ульянин пожалуется на Пушкина и П.М. Языкову, брату поэта, который расскажет: "Явился г. Ульянинов (бывш. лукояновский уездный предводитель дворянства). Во время холеры, рассказывал он между прочим, мне поручен был надзор за всеми заставами со стороны Пензенской и Симбирской губ. А.С. Пушкин в это самое время, будучи женихом, находился в поместьи отца своего в селе Болдине. Я отношусь к нему учтиво, предлагая принять самую легкую должность. Он отвечает мне, что, не будучи помещиком здешней губернии, он не обязан принимать должность. Я опять пишу к нему и прилагаю министерское распоряжение, по коему никто не мог отказаться от выполнения должностей. И за тем он не согласился и просил меня выдать ему свидетельство на проезд в Москву. Я отвечал, что, за невыполнением первых моих отношений, свидетельства выдать не могу. Он отправился так, наудалую; но во Владимирской губ. был остановлен и возвратился назад в Болдино. Между тем в Лукоянов приехал министр (гр. А.А. Закревский).
— Нет ли у вас из дворян таких, кои уклонились бы от должностей?
— Все действовали усердно за исключением нашего стихотворца А.С. Пушкина.
— Как он смел это сделать?
Пушкин получил строгое предписание министра и принял должность. Г. Ульянинов прибавил: позднее, в бытность мою в Петербурге, я познакомился с Пушкиным в Английском клубе, где он подошел ко мне, говоря: "Кажется, это вы меня так притеснили во время холеры?"
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Анна Петровна Бутурлина
Нижегородские архивисты установили, что "Пушкин был назначен попечителем квартала в с. Болдино, как единственный представитель дворянства в округе (ближайшие дворяне — помещики сел Апраксино и Черновское). В списке "дворян и чиновников, для пресечения болезни холеры... назначенных" по Лукояновскому уезду, представленном 13 октября 1830 г. Лукояновским уездным предводителем дворянства В.В. Ульяниным Нижегородскому губернатору, в числе 12-ти попечителей кварталов значится "коллежский секретарь А.С. Пушкин" (попечителям кварталов вменялось в обязанность немедленно изолировать заболевших и о случаях заболевания сообщать попечителю отделения или участка). С паперти церкви села А.С. Пушкин просвещал крестьян, как уберечься от холеры (фонд Нижегородского губернского предводителя дворянства). В Сергачском уезде, через который дважды проезжал А.С. Пушкин, в это время умерло 34 человека (как свидетельствуют "Ведомости об умерших от холеры в Нижегородской губернии", в фонде Нижегородского губернского правления)".
Как выполнял Пушкин свои обязанности по руководству карантинными мероприятиями, можно судить по рассказу о застольном разговоре Пушкина с нижегородской губернаторшей Бутурлиной в 1833 году.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Император Николай I лично прибыл в Москву, чтобы поднять дух москвичей и организовать лечение в больницах. Гравюра XIX века
"— Что же вы делали в деревне, А. С-ч? — спрашивала Бутурлина. — Скучали?
— Некогда было, Анна Петровна. Я даже говорил проповеди.
— Проповеди?
— Да, в церкви, с амвона. По случаю холеры. Увещевал их: "И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас буду сечь. Аминь!"
Но в 1830 году руководству страны было не до шуток.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Портрет А.Х. Бенкендорфа. Копия Е.И. Ботмана с картины Ф. Крюгера. 1840-е годы
ГЕРОЙ
Собственноручная пушкинская датировка своих произведений не всегда означала время их написания. Иногда дата имела отношение к описываемому событию. Ближе к концу октября в Болдине он написал диалог "Герой", на котором поставил дату — 29 сентября 1830 года. И место — Москва. К чему бы это? Зачем Пушкину было так шифроваться?
Это имеет отношение к примечательному историческому событию, прямо связанному с эпидемией.
В двадцатых числах сентября холера начала свою смертельную жатву в Москве. Люди побежали в массовом порядке, пока город не оцепили, ежедневно его покидали по нескольку тысяч человек. На фоне общей паники прозвучало обращение императора Николая к московскому генерал-губернатору князю Дмитрию Владимировичу Голицыну: "Я приеду делить с вами опасности и труды".
Императрица Александра Федоровна была в ужасе, пыталась отговорить, напоминала о детях.
"— Вы забываете, — ответил Николай, — что 300 000 моих детей страдают в Москве. В тот день, когда Господь призвал нас на Престол, я перед своей совестью дал торжественный обет исполнять мой долг и думать прежде всего о моей стране и о моем народе. Это мой безусловный долг, и вы с вашим добрым сердцем не можете не разделять моих чувств.
Александра Федоровна, заливаясь слезами, произнесла:
— Поезжайте.
Утром 29 сентября Николай I появился в Москве и в Успенском соборе Кремля внимал слову митрополита Московского Филарета:
— Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружить себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас, как Царь подвигов, чтобы трудности препобеждать".
"Появление Царя в городе, где свирепствовала эпидемия, <...> произвело огромное впечатление. Народ окружал коляску Царя, становился на его пути на колени".
"Нельзя описать восторга, — сообщает Погодин, — с которым встретил его народ, тех чувствований, которые изображались на всех лицах: радость, благодарность, доверенность, преданность".
Срочно вызванный из отпуска начальник III Отделения собственной Е.И.В. канцелярии Александр Христофорович Бенкендорф оставил воспоминания об этом запоминающемся эпизоде царствования: "Холера... с каждым днем усиливалась, а с тем вместе увеличивалось и число ее жертв. Лакей, находившийся при собственной комнате Государя, умер в несколько часов; женщина, проживавшая во дворце, также умерла, несмотря на немедленно поданную ей помощь. Государь ежедневно посещал общественные учреждения, презирая опасность, потому что тогда никто не сомневался в прилипчивости холеры. Вдруг за обедом во дворце, на который было приглашено несколько особ, он почувствовал себя нехорошо, и принужден был выйти из-за стола. <...> К счастью, сильная испарина и данные вовремя лекарства скоро ему пособили, и не далее как на другой день все наше беспокойство миновалось".
Николай провел в Москве восемь дней. "Государь сам наблюдал, как по его приказаниям устраивались больницы в разных частях города, отдавал повеления о снабжении Москвы жизненными потребностями, о денежных вспомоществованиях неимущим, об учреждении приютов для детей, у которых болезнь похитила родителей; беспрестанно показывался на улицах; посещал холерные палаты в госпиталях; и только устроив и обеспечив все, что могла человеческая предусмотрительность, 7 октября выехал...".
Возвращаясь в столицу, император подал еще и пример законопослушания. Он вместе со всей свитой провел 11 дней в Твери, в карантине. 20 октября Николай прибыл в Царское Село, 25-го — в Петербург.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым К.-П. Мазер. Портрет А.С. Пушкина. 1839 год
Поступок Николая вызвал всеобщее восхищение. Всегда насмешливый Вяземский, которого трудно было причислить к его поклонникам, записал в дневнике: "Приезд Николая Павловича в Москву точно прекраснейшая черта. Тут есть не только небоязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство".
"Родительское сердце не утерпело, — отдавал должное Николаю I Михаил Петрович Погодин. — Европа удивлялась Екатерине Второй, которая привила себе оспу, в ободрительный пример для наших отцов. Что скажет она теперь, услышав о готовности Николая делить такие труды и опасности наравне со всеми своими подданными?"
Не зная о настроениях друзей и коллег по перу, Пушкин выразил в стихах очень схожие чувства. Пушкин написал диалог "Герой". Лояльность поэта императору "становилась предметом личностных нападок" еще со времени написания "Стансов" и "Друзьям", где Пушкин, напомню, писал:
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
Поэтому чтобы не подвергать себя новому туру нападок за низкопоклонство, Пушкин в диалоге Друга и Поэта восхвалял Наполеона, посетившего чумной госпиталь в Яффе.
Да, слава в прихотях вольна.
Как огненный язык, она
По избранным главам летает,
С одной сегодня исчезает
И на другой уже видна.
<...>
Одров я вижу длинный строй,
Лежит на каждом труп живой,
Клейменный мощною чумою,
Царицею болезней... он,
Не бранной смертью окружен,
Нахмурясь ходит меж одрами
И хладно руку жмет чуме
И в погибающем уме
Рождает бодрость... Небесами
Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор
Земли слепой...
Друг говорит, что посещение Наполеоном чумного госпиталя — легенда, опровергнутая историками (скорее всего, так оно и было). Но Поэт не сдается:
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! — Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран...
Известный пушкинист Леонид Матвеевич Аринштейн писал: "Имя Николая в стихотворении не названо. Но поставленная под стихотворением дата с уточнением "Москва" (сам поэт находился в то время в Болдине) не оставляет сомнения в том, кому оно адресовано.
Можно сказать, что у Пушкина уже сложился определенный стереотип: не называя прямо царя, он создает стихотворения на библейскую или, как в данном случае, историческую тему и поставленной под стихотворением датой относит сказанное к событию, которое высвечивает истинного героя стихотворения.
Вероятно, памятуя о приеме, оказанном в свое время "Стансам", Пушкин счел нужным скрыть и свое авторство".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым А.-Ж. Гро. Бонапарт посещает чумной госпиталь в Яффе 11 марта 1799 года. 1804 год
Посылая "Героя" Погодину для печати, поэт подчеркивал: "Прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени". Погодин выполнил наказ Пушкина и только после его смерти, передавая стихотворение для публикации в "Современнике", сознался Вяземскому: "Вот вам еще стихотворение, которое Пушкин прислал мне в 1830 году из Нижегородской деревни, во время холеры. Кажется, никто не знает, что оно принадлежит ему. <...> В этом стихотворении самая тонкая и великая похвала нашему славному Царю. Клеветники увидят, какие чувства питал к нему Пушкин, не хотевший, однако ж, продираться со льстецами. <...> Я напечатал стихи тогда в "Телескопе" и свято хранил до сих пор тайну. <...> Разумеется, никому не нужно припоминать, что число, выставленное Пушкиным под стихотворением <...> 29 сентября 1830 года, — есть день прибытия Государя Императора в Москву во время холеры".
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу