Материал из номера

       Апрель 2014

       Скачать номер

       в PDF формате

       "И перестань, не надо про Париж!" — пел в застойные годы замечательный бард Юрий Кукин. Пел хрипловато-пустым голосом. Пел таким голосом потому, что парижские огни были недоступны простому советскому геологу по определению. Равно как и простому советскому не геологу.

       Летом 1812 года, когда Наполеон вместе с армией "двунадесяти языков" пересек границу Российской империи, многим по нашу сторону Немана казалось, как казалось спустя полтора века барду-геологу, что набережные Сены и серые камни французской столицы — призрак, которого вживую никогда уже не увидеть. Но случилось иначе: менее чем через полтора года некоторая часть русского народа, называвшаяся Русской армией, увидела Париж во всей его весенней прелести. Случилось сие удивительное событие 31 марта 1814 года по новому стилю.

       Исторических аналогий особого значения напрашивается несколько. Например, по поводу мировых войн. Ведь точных критериев, по которым должно определять военный конфликт именно так — не существует. Если исходить из того, что в войне в той или иной форме принимает участие более одного континента, то период так называемых Наполеоновских войн можно без всякой натяжки назвать Первой мировой. В течение шестнадцати лет в конфликты были втянуты не только все европейские страны, но и Турция, Соединенные Штаты, Персия. Если вести отсчет полководческим амбициям Бонапарта не от его консульства, а от Директории, то смело можно прибавить поход французов 1798–1801 годов в Египет и Сирию, являвшихся эялетами (провинциями) Блистательной Порты. Опосредованно англо-французское противостояние повлияло на агрессивность Британии в Индии.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Карл Филипп Шварценберг (1771–1820), австрийский фельдмаршал и генералиссимус времен Наполеоновских войн

       Трехлетний путь, проделанный Россией в 1812–1814 годах, — разве он не напоминает дорогу, которую мы осилили в 1941–1945-м? От собственной границы — до Москвы, потом обратно — к Неману, затем — через польские, чешские, германские земли к границам французским. Враг был другой, потому и шли не на Берлин, а на Париж. Но общая логика событий просматривается. И шли, как в Великую Отечественную, не одни: с союзниками.

       Результат, полученный после Венского конгресса 1815 года, по своим масштабам для европейского мира ничуть не уступает результатам, достигнутым после разгрома Третьего рейха. Все насильственно добытое Бонапартом было изъято и возвращено прежним хозяевам. Создались предпосылки для формирования Королевства Нидерландов (в 1830 году разделилось на Голландию и Бельгию), Итальянского и Германского государств. Начался необратимый кризис в Османской империи, колонизировавшей ранее балканскую Европу, Ближний Восток и Северную Африку. Обозначилась грядущая независимость Норвегии, избавившейся от датской короны и заключившей унию со Швецией. Наконец, уровень влияния России на международной арене сравнился с британским. А в континентальной Европе ее слово стало самым весомым. Что естественным образом вернуло Англию в ее извечное по отношению к России состояние: союзничество закончилось почти на век, возобновилась глобальная интрига.

       Все это к чему, собственно?

       К тому, что день взятия Парижа — вовсе не мелкий штрих на живописном полотне российской истории. А вот относимся мы к нему почему-то как к случайному карандашному следу в верхнем левом углу. Еще в 2013 году два депутата Госдумы — от "Единой России" и ЛДПР — внесли в Думу законопроект: включить в список дней воинской славы России и 31 марта. Не случилось, другие депутаты не прониклись. Хотя в этом списке присутствуют хоть и славные, но куда менее значительные события. Например, победа эскадры Ушакова над турецким флотом у мыса Тендра в 1790 году. Сопоставимо по масштабам и результатам? Или все дело в том, что Париж — не Стамбул?

       Осенью 2012 года в рамках празднования победы в Отечественной войне свершилась в Государственном Историческом музее международная научная конференция "Эпоха 1812 года в судьбах России и Европы". Парижскую тему поднял... Доминик Ливен, лектор Лондонской школы экономики, "золотой" выпускник Кембриджа и коренной британец. Хотя и потомок двух светлейших князей Ливен — Христофора Андреевича и Ивана Андреевича, воевавших с Наполеоном. Первый — под Аустерлицем, второй — начиная с Прейсиш-Эйлау и заканчивая Бриенном, что в полутора сотнях верст от Парижа. Оба, к слову, кавалеры ордена Святого Георгия 3-й степени.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Битва под Бриенном. 1814 год

       Так вот что сказал сей достойный англичанин, в котором течет кровь подданных русской короны: "Русские помнили только 1812 год. Думали, что 1812 год — это национальная, народная победа. 1813–1814-й — это уже вне горизонта. Очень интересно, что они забыли день падения Парижа в 1814 году, ведь это был самый славный момент в военной, дипломатической истории царской России". Все верно, правда? Странно одно. Почему все сказано в прошедшем времени? Ведь как было, так и осталось. Не желают у нас помнить день падения Парижа. Исключая малочисленные группы особо интересующихся из числа историков, военных реконструкторов да донских казаков. Как раз донцы, опять-таки в позапрошлом году, учинили конный пробег Москва — Париж о двадцати головах и устроили джигитовку в некогда наполеоновской резиденции Фонтенбло.

       НА ЗАПАД ОТ РЕЙНА

       Император Александр Павлович не был чужд эффектных поступков, носивших вторые смыслы. Армии союзников по VI антинаполеоновской коалиции после победы в Битве народов под Лейпцигом остаток 1813 года простояли на немецком, восточном берегу Рейна. Англичане и австрийцы не слишком стремились к продолжению войны. Вплоть до 1 декабря воевали дипломаты. В конце концов давление русского царя, поддержанного прусским королем, привело к решению — воевать до полной победы. В разных местах водную границу с Францией пересекло около 200 тысяч солдат. Сам Александр с русской гвардией переправился 1 января. Начинать — так с первого!

       Русские генералы, чьи части были ударными во всех группировках союзников, на высшие командные посты по-прежнему не приглашались. Силезской армией продолжил командовать пруссак Блюхер, Главной, прежде называвшейся Богемской, — австриец Шварценберг. Но неформальное влияние Александра I на обоих фельдмаршалов и на их штабы вполне уравновешивало создавшийся баланс в управлении.

       Итак, многолетняя война с Наполеоном впервые докатилась до собственно французских земель. Длилась кампания три месяца. Казалось бы, пустяк. И ведь именно такое впечатление складывается после беглого просмотра соответствующего "научпопа" и учебников различной степени тяжести. Упоминается пара-тройка сражений — и вот уже капитуляция Парижа и отречение Наполеона! Отчасти это впечатление формируется и потому, что в течение десятков лет нас не сильно баловали публикациями мемуаров, написанных участниками Заграничных походов. А их — в достатке. Оставили воспоминания Федор Глинка, Павел Пущин, Иван Казаков, Константин Батюшков, Александр Михайловский-Данилевский, Николай Муравьев-Карский и другие. В той или иной степени, в зависимости от личного участия в сражениях, все без исключения подтверждают, что кампания 1814 года была хоть и короткой, но весьма насыщенной боями и, как следствие, очень кровавой.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Гебхард Леберехт фон Блюхер, князь Вальштадтский (1742–1819), прусский фельдмаршал, участник ряда Наполеоновских войн. Гравюра неизвестного автора с живописного портрета Грегера 1816 года

       Как ни старался Бонапарт, но собрать внушительную армию к январю 1814 года ему не удалось. Против войск союзников он смог выставить только 70 тысяч бойцов. Но в первом же крупном бою, 17 (29) января под Бриенном, он вновь продемонстрировал, что не утратил полководческого таланта. Воспользовавшись тем, что идущая в авангарде армия Блюхера разбилась на отдельные отряды, Бонапарт, сконцентрировав силы, ударил по русским корпусам прусского фельдмаршала. Несмотря на то, что потери с обеих сторон оказались примерно одинаковы — по 3 тысячи человек, — Блюхер с поля боя отступил. Тактическая победа осталась за французами.

       C этим сражением связаны два любопытных эпизода. Еще в 1812 года, после сдачи Москвы, казачий генерал Матвей Платов дал слово, что отдаст дочь Марию в жены тому, кто сумеет пленить Наполеона. Один из французских генералов в мемуарах писал о том, что о платовском обещании знали и в армии Бонапарта. Бой под Бриенном закончился поздно — к полуночи. Наполеон возвращался в лагерь, когда на его эскорт напали невесть откуда взявшиеся казаки. Французский император позже отмечал, что сам был вынужден отбиваться шпагой. Скорее всего, преувеличивал. Донцы при таких нападениях первым делом пускали в ход пику, а шпага против пики — штука бесполезная. Но в любом случае, императорский конвой казаков отогнал, и Мария так и осталась на выданье.

       Чуть раньше история с противоположным знаком едва не случилась в замке Бриенн, где находился штаб Блюхера. Престарелый прусский фельдмаршал посчитал, что сражение с приходом темноты закончилось. Но тут на замок обрушилась французская бригада и быстро его захватила. Чудом Блюхер не попал в плен.

       Все это время другая союзная группировка, Шварценберга, вяло маневрировала в стороне. И только к 20 января (1 февраля) войска сблизились. В итоге под командой Блюхера сосредоточилось 90 тысяч, в то время как находившийся неподалеку Наполеон располагал силами в два раза меньше. Драться он не стремился, но пришлось. Бой грянул у деревни Ла-Ротьер и длился целый день. Только в 10 вечера французы получили приказ их императора — отходить. Потери составили по 6 тысяч с каждой стороны. У Наполеона пострадала Молодая гвардия, но еще больше его расстроила потеря половины артиллерии, и так не слишком многочисленной. Основную тяжесть боя приняли, как и под Бриенном, русские части, в первую голову корпус генерала Остен-Сакена.

       Наполеон с войсками отправился в Труа, из которого большая дорога вела к Парижу. До столицы оставалось около 150 верст.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Карикатура на события 1814 года. Дочь М.И. Платова держит в руках вывеску с объявлением отца

       ШЕСТИДНЕВНАЯ ВОЙНА

       Этот термин в истории Наполеоновских войн появился после того, как в течение шести дней Бонапарт нанес союзникам пять болезненных ударов. Причин тому две. Гений Наполеона, умевшего лихо маневрировать и концентрировать силы для мощного удара в одной точке. И трудности в управлении войсками, которые испытывали Блюхер и Шварценберг. Пруссак, шедший на Париж долиной Марны, был склонен дробить свои силы, в результате чего корпуса жили самостоятельной жизнью, находясь подчас друг от друга в двух и более переходах. Австриец, исправно получавший приказы из Вены не форсировать ситуацию, постоянно запаздывал, пробираясь вдоль берегов Сены, но не форсируя ее.

       Шампобер, Монмираль, Шато-Тьерри, Вошан, Этож — это места, где в течение шести дней, с 29 января (10 февраля) по 2 (14) февраля, Блюхер потерял треть своих войск. В большинстве случаев гибли русские солдаты и офицеры, ставшие жертвами тактических "талантов" своего прусского командующего.

       Трагически сложился для 9-го корпуса Русской армии под командой генерала Захара Олсуфьева бой у деревни Шампобер. Корпус, сильно потрепанный в предыдущих сражениях, насчитывал всего 3700 человек пехоты при 24 орудиях. То есть и до полнокровной дивизии недотягивал. И надо ж было случиться, оказался на пути 30-тысячной группировки Наполеона при 120 пушках. Остается только удивляться, как этот бой растянулся на целый день! Бригада генерала Полторацкого прикрывала отход остатков корпуса до темноты. И даже ночью в лесу, через который отходили русские пехотинцы, происходили стычки с партиями французов. В одной из них генерал-лейтенант Олсуфьев, будучи ранен, попал в плен. На следующий день Наполеон пригласил Захара Дмитриевича и также плененного генерала Полторацкого к столу. И поинтересовался, сколько русских ему противостояло. Услышав ответ, не поверил. В ночь французский император отписал своему брату Жозефу в Париж, что выиграл бой против "по меньшей мере 18 тысяч". Остыв, Бонапарт обронил: "Одни русские умеют так жестоко драться". А русских из пекла вышло 1700 человек. Но — с ранеными и всеми знаменами.

       В начале февраля в армии союзников было невесело. В битве при Вошане французские кавалеристы чуть не изрубили самого Блюхера, а вместе с ним корпусных генералов Клейста и Капцевича. Настроение поднял Матвей Иванович Платов. 2 февраля, в день, когда войска Блюхера получили два удара под Вошаном и Этожем, славный донец отправился в... Фонтенбло!

       Летняя резиденция французских королей и любимое место императора Наполеона и его семьи. 50 километров до Парижа! А еще — в 1809 году папу римского Пия VII по приказу Бонапарта вывезли из Рима, и вскоре он оказался гостем поневоле в Фонтенбло. Вероятно, желание освободить мятежного понтифика наряду с прочими соображениями двигали Александром I, когда он вызвал Платова в штаб-квартиру в Лангре и отдал ему устный приказ посетить Фонтенбло. Да не одному, а с 3 тысячами казаков. Детали плана Платов уточнил у Барклая-де-Толли.

       Прежде чем наведаться в Фонтенбло, Матвею Ивановичу предстояло разобраться с крепостью Намюр. Но как, если под рукой только всадники да одна казачья батарея из шести орудий? Крепостные стены должна брать пехота...

       Придумали следующее: едва стемнеет, зажечь в окрестности множество костров, чтобы неприятель на стенах думал, будто Намюр штурмует целая армия. Потом, выпалив все заряды, пробить в стенах бреши, поджечь въездные ворота и пустить туда спешенных казаков. Так и сделали. К утру гарнизон сдался. Комендант крепости не удержался и полюбопытствовал, где же пехота, столь славно взявшая крепость. Потому как видел вокруг исключительно верховых. Ну, ему Платов и объяснил.

       А дальше было еще веселее. Можно только догадываться, о чем подумали жители городка и слуги дворца Фонтенбло, когда утречком по камням мостовых застучали копыта казачьих лошадей. На территорию дворца вышли после смешной перестрелки с охраной, но задание императора выполнить не удалось: Пия VII из Фонтенбло уже некоторое время, как увезли.

       На Париж Платов не пошел. Хоть и "атаман-вихорь", но генерал мудрый. Понимал, что Париж ему, пожалуй, не взять.

       С ПЕРЕМЕННЫМ УСПЕХОМ

       Пока Блюхер приходил в себя, Наполеон решил заняться Главной армией Шварценберга, также растянувшего свои корпуса вдоль коммуникаций. Весь февраль и начало марта дрались то тут, то там. И в очередной раз надо отдать должное французам: уступая в численности и качестве войска, в артиллерии, они сражались здорово и нередко с успехом. Иное, что для решающих сражений возможностей у Наполеона очевидно не хватало. Хотя если он сумел-таки навязать генеральное сражение армии Шварценберга, то неизвестно, чем бы все кончилось. Уж больно стеснительно вел себя австрийский фельдмаршал в эту кампанию. Как, впрочем, и в другие. Медлительность, бесконечные отходы и отступления — вот избранная им тактика. Видя, что Шварценберг пятится, Наполеон решил оставить против него заслон из 40 тысяч солдат маршалов Макдональда и Удино. А сам с 35 тысячами ринулся в сторону Реймса, где обретался энергичный Блюхер. Бонапарт рассудил правильно: удастся добить пруссака — Главная армия осторожного Шварценберга хлынет за Рейн. И тогда можно двинуть, например, в Голландию, где по крепостям и гарнизонам было разбросано до 50 тысяч французских солдат.

       Предвидя подобный вариант развития событий, император Александр и прусский король Фридрих-Вильгельм, находившиеся при Главной армии, настояли на военном совете. Его результатом стал ультиматум австрийскому военачальнику: либо он прекращает отход, либо государи вместе с русской гвардией покидают Главную армию и идут к Блюхеру. Австрийцу ничего не оставалось, как остановиться. Тут-то, у реки Об, к нему и подоспели французские маршалы. 15 (27) февраля грянуло сражение у Бар-сюр-Об.

       При почти равных потерях в итоге боя французы решили отойти и перекрыть дорогу на Труа. Оказалось, что и Главная армия способна привести противника в чувство. Правда, непосредственно на поле боя этим по обыкновению занимались большей частью русские полки. А Шварценберг, видать, чувствовал неладное: у Бар-сюр-Об получил контузию. Ранен был и наш "спаситель Петербурга" граф Петр Витгенштейн.

       Крупные дела случились и у Блюхера. 23 февраля (7 марта) на Краонских высотах в треугольнике между Ланом (Лаоном), Реймсом и Суассоном в 100 верстах от Парижа и 25–26 февраля (9–10 марта) у города Лан. Сражение при Краоне считают одним из самых жестоких за всю кампанию. Хотя число сражавшихся едва превысило 45 тысяч с обеих сторон, потери в относительных цифрах были громадны. В двух русских дивизиях под командой генерала Михаила Воронцова — 5 тысяч убитыми и ранеными из 15 тысяч. У французов из 30 тысяч выбыло 8 тысяч.

       Четыре русских полка получили за этот бой Георгиевские знамена. Но особенно хорош был Ширванский пехотный полк под началом генерал-майора Федора Зворыкина (Зварыкина). Будучи окруженными французской кавалерией и расстреляв все патроны, ширванцы пошли в штыки. И пробились к своим, вынеся из боя не только раненых солдат и офицеров, но и погибших ротных и батальонных командиров. Блестяще билась, прикрывая отход пехоты, кавалерия под командой генерал-лейтенанта Сергея Ланского и генерал-майора Сергея Ушакова 2-го. Для обоих Сергеев сражение при Краоне стало последним.

       Пока воронцовцы дрались на этих высотах, Блюхер отвел основные силы к городу Лан. Там-то и произошло сражение, которое переломило ход всей кампании. Наконец-то и прусский фельдмаршал блеснул мастерством. Уяснив, что основные силы Наполеона и самый многочисленный корпус, маршала Мармона, разделены непроходимой топью, Блюхер нанес мощный удар по солдатам последнего и полностью разгромил его. Причем сделал это, упредив Бонапарта на один день. Посему атаки французов на Лан оказались непродуктивными, и император Франции предпочел удалиться. Он понимал, что в открытом бою с Блюхером не справиться, и решил вновь потрепать Главную армию Шварценберга, медленно наступающую на Париж. Потрепать удалось. Да так, что был наголову разбит корпус графа Эммануила Сен-При, роялиста, эмигрировавшего из Франции по причине разразившейся Великой революции. Наполеон разбил его корпус у Реймса и оказался, таким образом, в тылу у союзников. Зная об излишней осторожности австрийцев, решился на хитрый ход. Пока те угрожают его столице, он двинет на их территорию. При таком раскладе, мыслил Бонапарт, враг развернется на восток — к Рейну — для преследования. Но тут, похоже, чутье ему изменило.

       ДВОЙНОЙ ФЕР-ШАМПЕНУАЗ

       Силезская и Главная армии поспешили к Парижу. Причем впервые оказались очень близко друг к другу. Помогли дороги, сходящиеся к французской столице от Витри и Суассона. Встреча союзников между собой, а заодно и с французскими частями Мармона, Мортье, Пакто и Аме общей численностью 22–25 тысяч, произошла у деревни Фер-Шампенуаз. Фактически одновременно произошли два боя. В одном Мортье с Мармоном напоролись на 14 кавалерийских полков, к которым шедший с колоннами неподалеку Михаил Барклай-де-Толли отправил еще четыре полка русской гвардейской кавалерии. Это не считая атакующей союзной пехоты и артиллерии.

       Пакто и Аме повезло еще меньше. Разобраться с ними взялись кавалерийские группы генералов Корфа и Васильчикова, к которым вскоре присоединились русская и прусская гвардейская кавалерия под началом русского императора, прусского короля и фельдмаршала Шварценберга.

       В общей сложности на французов обрушилось более 12 тысяч всадников. Если Мармон с Мортье потеряли изрубленными 5 тысяч и отступили в полном беспорядке, то Пакто и Аме лишились почти всего личного состава, а сами попали в плен. Этому сражению не найти аналога в истории войн ХIХ века. По той причине, что не было случая, когда такая масса конницы, подкрепленная внушительной артиллерией, пробивавшей проходы в каре в упор, встретилась с пехотой противника в открытом поле. Положение французов усугубил начавшийся ливень, намочивший ружейные заряды. Когда каре Пакто были прорваны и бой превратился в избиение, Александр I вынужден был сам броситься на коне в рубку, чтобы остановить побоище. По другим сведениям, император сражался как простой эскадронный командир, вместе с лейб-гвардейскими казаками, составлявшими его конвой. А уж жалость к поверженному врагу испытал несколько позднее, когда увидел, как его кавалергарды топчут копытами коней деморализованных французских пехотинцев.

       Французы потеряли в этом двойном бою свыше 11 тысяч человек. Дорога на Париж была открыта.

       ПАРИЖСКАЯ ВЕСНА

       Падение, взятие, захват, покорение... В русском языке достаточно пограничных слов, чтобы обозначить то, что случилось с французской столицей и самой наполеоновской Францией. Но есть еще одно слово, правда нерусского происхождения, полностью отвечающее смыслу случившегося, — капитуляция. Она была подписана в третьем часу ночи 19 (31) марта 1814 года маршалом Мармоном. Но все было не так просто, как может показаться на первый взгляд.

       Артиллерийскую канонаду в Париже жители услыхали еще за пять дней до сдачи города. Власти утешали их тем, что это идут учения французских войск. Когда 17 (29) марта в городе появились беженцы, парижан уверяли в том, что приближается лишь авангард союзников от силы в 30 тысяч штыков и ему будет дан отпор. Но на следующий день говорить уже было не о чем. Союзные войска взяли северо-восточные предместья, в частности Монмартр и Бельвиль. Жерла орудий огромной армии были направлены на парижские кварталы. В надежде избежать лишней крови Александр I вместе с доверенными лицами составил петицию к жителям французской столицы, уже готовым к той участи, что постигла москвичей в 1812 году. Вот ее текст:

       "Жители Парижа! Союзные войска пред вратами Парижа. Они пришли к столице Франции с тою уверенностью, что могут теперь совершенно и навсегда примириться с сим государством. Двадцать лет Европа плавает в крови и слезах. Все старания положить конец толиким бедствиям были безполезны: непреодолимое препятствие к миру полагает тот, в чьих руках теперь верховная власть, под тиранством которой вы воздыхаете. И нет ни одного француза, кто бы не был в том внутренне удостоверен. Союзные государи искренно желают видеть во Франции такую верховную власть, с которою могли бы все народы и все правительства вступить и пребывать в прочном и надежном согласии..."

       Наполеоновский маршал некоторое время покочевряжился, выторговал дополнительные условия по части выхода его войск из столицы, но в главном с союзными императорами согласился. И сдал город.

       Навскидку все выглядит элегантно и естественно. Но за этими ощущениями — более 8 тысяч погибших солдат и офицеров союзной армии, три четверти которых — русские подданные. Иными словами, пока наверху договаривались, внизу дрались в кровь.

       Бытует мнение, что 19 (31) марта в Париж войска союзников вошли парадным строем. Сразу и без всяческой подготовки. На самом деле чуть загодя в город выдвинулся отряд принца Евгения Вюртембергского, в голове которого шли музыканты Волынского полка. Его частенько путают с волынцами лейб-гвардии, но на самом деле это полки-тезки. Один — гвардейский, старшинства от 1817 года, другой — обычный армейский, получивший позже номер 57. Так вот, музыканты этого другого, входившего во 2-й пехотный корпус принца Евгения, и протоптали дорожку в столицу мира. Что вполне справедливо: именно люди Вюртембергского первыми вступили в бой на окраинах города, миновав знаменитый Венсенский лес.

       А уж потом в Париж парадным шагом двинулась элита армий. В отличие от пустой Москвы, столь расстроившей Наполеона, русского государя и прусского короля встречали десятки тысяч парижан, облепивших улицы, а также балконы и крыши домов. От природы тактичный Александр I во главу колонн согласился пустить пруссаков, а уж потом — русскую гвардию. Но даже если б русские шли в колоннах последними, они бы интересовали парижан первыми. И не только удалые странного обличья казаки, но и сам русский император. А он охотно, не боясь толпы, откликался на самые разные предложения: посетил Лувр, Тюильри, Дом инвалидов, Монетный двор и даже лечебницу для дам, потерявших рассудок из-за любви. Настоятельница заведения осмелилась сообщить царю свои соображения о том, что после вступления Русской армии в Париж число ее постоялиц резко увеличится. Как в воду глядела: парижанки от русских офицеров сходили с ума.

       Среди прочего Александр Павлович отказался от предложения немедленно переименовать Аустерлицкий мост. По его мнению, вполне достаточно, если потомки будут знать, что он пересек этот мост через Сену во главе собственных войск.

       Также во главе собственных войск оказался в эти дни и Наполеон Бонапарт. В Фонтенбло, куда он пробрался из тыла союзных армий, скопилось более 50 тысяч еще верных ему солдат. Но мнение солдат — ничто по сравнению с точкой зрения маршалов. А эти господа решили, что с войной пора кончать. Тем более что нужно было думать о завтра, которое неминуемо наступит с приездом в Париж графа д’Артуа, брата будущего короля Людовика XVIII Бурбона, для согласования всех вопросов, связанных с возвращением династии на престол.

       Впереди было многое. Недели пребывания в покоренной Франции для десятков тысяч русских воинов, а для некоторых — солдат из оккупационного корпуса графа Воронцова — и годы, вплоть до 1818-го. Марш русской гвардии в порт Шербур, морской переход в Британию и отмененный парад на Пикадилли по причине ревности к Александру Павловичу английского короля Георга III. Ссылка Наполеона на остров Эльба под присмотром донских казаков. Праздничное возвращение войск столичного гарнизона в Петербург через специально построенную арку Нарвских ворот. Тяжбы дипломатов по поводу переустройства Европы. Наполеоновские Сто дней, суть попытка-агония Бонапарта вернуться к власти, и завершившая их битва при Ватерлоо. Феноменальный парад 150-тысячного русского войска в шампанском городке Вертю 29 августа (10 сентября) 1815 года...

       ***

       Советский бард-геолог Юрий Кукин по совершенно другому поводу пел когда-то: "Ну, что, мой друг, свистишь? Мешает спать Париж?"... Что тут скажешь. Не то чтобы мешает, но ведь не Эйфелевой башней единой. Все кажется, что мы наступившее 200-летие масштабного посещения великого города отмечаем в случайном бистро на обочине. Ну, кофе там и эти, как их... круассаны.

       Послать

       ссылку письмом

       Распечатать

       страницу