Стихи разных лет

       Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 77, 2022

       Королева Маб

       Все это плутни королевы Маб.

       Она в конюшнях гривы заплетает

       И волосы сбивает колтуном,

       Который расплетать небезопасно.

       У. Шекспир ？Ромео и Джульетта？

       Все дольше сплю, а просыпаюсь чаще —

       Испуганно, что твой Фальстаф, храпящий

       С открытым ртом, — и сердце будто в яме,

       И лоб в поту, и мысли колтунами…

       Зачем ты все запутала так жутко,

       Дрянная Маб, злодейка, баламутка,

       Что, как к спасенью, я тянусь к отраве

       И сна уже не отличу от яви?

       Зачем ты мне в глаза, как вечность, дуешь,

       И на губах, как бабочка, колдуешь,

       И лоб щекочешь лапкой паучиной?

       О, смех твой бессердечный, беспричинный!

       Дурачь, как хочешь, сонную тетерю,

       Мне не распутать этих чудных каверз.

       Я сорок тысяч раз тебе поверю

       И сорок тысяч раз потом раскаюсь.

       Как рыба, я хватаю скользкий воздух.

       Но сколько можно доверяться юбке?

       Скачи отсюда на жуках навозных

       В своем возке — ореховой скорлупке!

       * * *

       Гумилев с Мандельштамом, как лев с антилопой,

       прогуливаются по Летнему саду, по Серебряному веку.

       На скамье Труффальдино шушукается с Пенелопой,

       из-за Зимней канавки доносится кукареку.

       Скоро, скоро, видать, розовоперстая жахнет,

       скоро Святой Гавриил с патрулем нагрянет.

       Скромная тучка на горизонте темнеет, и пахнет

       жареным, хоть пока в ней огня нет.

       Гумилев, сняв фуражку, крестится на колокольню,

       голова его похожа на сжатую ниву.

       Мандельштама одолевает какой-то хронический дольник,

       он мычит, глядя в сужающуюся перспективу

       аллеи — где, вдали алея,

       видится что-то, еще видимое в радужном свете,

       что-то такое невинное, чего и Блейк не наблеял…

       Но уже Петр обернулся, и вскрикнул петел.

       Все изменяется, кроме палочки от эскимо

       Все изменяется, кроме палочки от эскимо.

       Юные парочки молча бредут из кино.

       Там, в бельэтаже, смуглая штора дрожит.

       Старая дама смотрит на снимок Брижит.

       Лучше не думать о том, где ее муженек:

       Там, где лежит он, лежит лишь его стерженек.

       Лучше не трогать скрипящие створки трюмо.

       Все изменяется, кроме палочки от эскимо.

       Это ль картуш, заключавший в себе божество?

       Время слизало царское имя с него.

       Тонкая палочка, высветленная добела.

       Где ты русалочка, ночью сегодня была?

       Спят динозаврихи на пустыре городском.

       На птицефабрике пляшут петух с петухом.

       Тонкого тления реет в ночи аромат.

       Спят вожделения, воспоминания спят.

       Старая дама обшаривает пиджаки.

       Чьи это в комнате тихие веют шаги?

       Даже дракон одряхлел на ее кимоно.

       Все изменяется, кроме палочки от эскимо.

       Визит молодого поэта

       Этот парень, хотя и смешон,

       Не лишен поэтической жилки.

       Он глядит на меня как пижон,

       Понимание пряча в ухмылке.

       Я стою на другом берегу,

       Дребезжу, как венок на могиле.

       ？Извините… судить не могу…？

       Да ему и не нужен Вергилий.

       Хватит, видно, и так куражу

       Довести до конца это ралли

       По кренящемуся виражу,

       По извилистой адской спирали.

       Так какой тебе, к черту, сезам?

       Что за тени счастливца пугают?

       Научить? — Научился бы сам,

       Если б знал, куда лошадь впрягают.

       Остаюсь, чтобы думать свою

       Отмененную веком идею.

       И сверчиную песню пою,

       И мычу, и во сне холодею.

       Куст малины в Вермонте

       Это было в августе, в Вермонте,

       на горе у масонского погоста,

       где береза и дюжина надгробий,

       где уже двести лет не хоронили.

       Каждый день я взбирался по тропинке

       и навеки запомнил ту малину —

       куст, встречавший меня на полдороге,

       обгоревший, обобранный вчистую.

       Подходил я — там что-то розовело,

       проступало застенчивым румянцем;

       каждый раз она что-то вновь рожала

       и меня угощала безотказно

       спелой ягодой — каждый раз последней.

       Низко кланяюсь тебе, малина:

       не за ту неожиданную сладость,

       что ты мне, мимохожему, дарила

       (хоть ее мои губы не забыли), —

       а за эту последнюю, дурную

       каплю пьяную, что вновь рождает

       глаз мой — куст обгорелый и бесплодный.

       Сон о Польше

       Снится Польша маки на краю овражка

       так не больно и спокойно

       словно волосы я ваши глажу

       дайте пальчик чувствуете пани

       тут сквозная ранка

       это взор ваш

       подкалиберный и бронебойный

       я машу вам с башни

       я машу вам с башни вражеского танка

       Сумерки сырые ночь хоть выжми

       и луна желтеет над порогом

       кузнецы куют в траве высокой в желтой пижме

       вышла и пошла через дорогу

       две минуты только разговору

       тушинскому вору

       и тому досталось больше

       до утра ходить по косогору

       гордости бы нам немного пан Тадеуш

       эх — да где уж

       Скользко под ногами нет опасней

       северного этого суглинка

       черная косынка

       на краю оврага

       да луна за облаками

       вспыхнет и погаснет

       — погоди куда ты —

       нежных губ рубец продолговатый

       обдающий жаром за три шага

       Польша Польша месть святая

       вечная присуха и обида

       завтра выйдешь?

       завтра выйду

       завтра вынесут меня из дома

       и положат на телегу у сарая

       оттого и эта ночь сырая

       и такая на душе истома

       — погоди не надо больше

       мягкие твои сестренка брови

       жесткие твои солдатик брови

       маки маки красные до крови

       маки на зеленом поле.

       * * *

       Ты из глины, мой хрупкий подросток,

       Голубой, неуступчивый взор;

       Чуть заметных гончарных бороздок

       На тебе различаю узор.

       Я — другой, я не слепленный — сшитый,

       На груди — самый яркий лоскут,

       Потому что твой дурень набитый,

       За таких двух небитых дают.

       Ты с тревогой глядишь бесконечной

       И с любовью, забытой давно.

       Обо мне не печалься — я вечный,

       Как военной шинели сукно.

       Мы с тобой жили-были однажды,

       Век пройдет, и тебя уже нет.

       Значит, буду томиться от жажды

       Миллионы мучительных лет.

       Потому что взята ты из праха

       Для земного — врасплеск — бытия,

       А меня изготовила пряха,

       Бледный лодзинский ткач и швея.

       Одинокий

       Этот человек гуляет один вечерами.

       Он неотличим от других прохожих —

       Кеды, куртка, кашне в полоску.

       Ходом шахматного коня он обходит доску:

       Эту партию он может играть вслепую.

       Приближаясь к очередному киоску,

       Морщит лоб и достает папироску,

       Дым пускает и держит ее в кулаке как дулю.

       Этот человек гуляет один вечерами.

       Сколько лет ему, сколько зим неизвестно.

       Хорошо, что никто не лезет к нему в кастрюлю,

       Не проводит пальцем по зеркалу гардероба.

       Вечерами — в час, когда тени встают из гроба,

       Он выходит во двор, достает из кармана пачку,

       Огонек зажигает торжественно, словно свечку —

       И выгуливает свою невидимую собачку,

       И пасет свою заблудившуюся овечку.

       Сказка

       Что-то в черепе скрипит:

       Видно, богатырь не спит.

       На полатях без конца

       Поворачивается.

       Что ты, богатырь, не спишь,

       В черепе моем скрипишь?

       Ходит чашей круговой

       Звездный ковш над головой.

       Что, детина, сердце жжет?

       Конь у тына тихо ржет;

       И все кустики видны

       От порога до луны.

       Лунное

       Что там в небе так чудно круглится?

       Это месяц, мой друг, просто месяц.

       Посмотри на него сквозь ресницы —

       видишь, сколько веревочных лестниц

       он спускает для тех, кто хотел бы,

       кто, устав от земного, желал бы

       прогуляться сегодня на небо

       наподобие белых сомнамбул?

       Погоди — еще тень в подворотне

       оказалась всего только тенью,

       еще светит нам вечер субботний

       по колодезной щуки веленью.

       И так пылко, так зыбко сияет

       этих звезд сумасшедшая горстка —

       как сугроб тополиного пуха,

       подожженный рукою подростка.

       Что сегодня — весна или осень?

       Это осень, мой друг, это осень.

       Хочешь, мы у прохожего спросим,

       что сегодня — весна или осень?

       И прохожий, смутившись, ответит:

       ？Я не знаю… забыл… извините…？

       И посмотрит туда, где в зените

       что-то греет, хоть холодно светит.

       Что-то греет еще, что-то веет,

       как смычок, в этом воздухе ветхом,

       и еще рассыпают нам пенни,

       коронуясь, кленовые ветки.

       Ну, давай еще малость побродим,

       пошуршим этой звонкой листвою,

       потолкаемся рядом с народом,

       улетающим вместе со мною…

       Двое

       Вместо ？чао？ друг другу

       Копытом помашем.

       Видно, был наш охотник

       С пустым патронташем;

       Вот и выжили мы,

       И дожили до лета,

       Два напуганных зверя,

       Два бродячих сюжета.

       А тебя, говорят,

       Расхвалил Чаадаев

       В своем ？Озере Чад？ —

       Вызвав брань негодяев

       Два столетья назад.

       Ты паришь головою

       Выше крыш — и питаешься

       Лунной листвою.

       Мой удел не таков —

       Выковыривать ягель

       Из-под снега и льда,

       Человеческий лагерь

       Обходя за версту, —

       И по вредной привычке

       Зажигать в голове

       Отсыревшие спички.

       Как мы встретились —

       В этой провинции странной

       Между тундрой моей

       И твоею саванной?

       Двое чудищ бродячих,

       Куда забрели мы?

       Побредем, что ли, дальше,

       Как те пилигримы.

       P. S. В заключение хочу очень извиниться перед читателем и уточнить: ничего из того, что тут рассказано, на самом деле не было. Автор привык врать с самого детства и врет до сих пор. Печальная привычка, увы.

       *** Спицы без колеса – дождь проезжает мимо: шепот и голоса тех, кто живет незримо. Не рождены и не погребены и знают дырочку в тишине, словно лицом к стене...