"Начало 2000-х гг. стало временем, когда тема укрепления

       единства и преодоления ？беловежского синдрома？ превратилась

       в одну из ведущих в российском политическом дискурсе"[1]

       С. Маркедонов, исследователь ЦСМИ (г. Вашингтон)

       Эффективная стратегия России в Евразии и АТР может быть только следствием эффективной национальной стратегии, которая, применительно к этим регионам, определяется двумя ключевыми группами факторов, внешне малосвязанных с собственно внешней политикой России:

       – во-первых, это группа факторов, определяющих темпы развития страны, включая объем, и, главное, качество ВВП, структуру экономики, социально-экономическую и демографическую ситуацию в стране. В конечном счете эта группа факторов аккумулируется в темпах роста НЧК, измеряемых общепринятыми в ПРООН и мировом сообществе НРЧП.

       Но не только. Применительно к современным цивилизациям и обществам ИРЧП можно считать устаревшим, ибо он не учитывает такие факторы как культура, духовность, нравственная атмосфера, темпы развития науки и другие факторы, объединенные в НЧК.

       – во-вторых, это группа факторов, определяющих темпы развития восточных регионов России, прежде всего инфраструктуру и транспорт, НЧК регионов, качество экономики и возможности развиваться темпами, существенно опережающими средние общероссийский.

       Если согласиться с этим подходом, то неизбежно придется признать, что внешняя политика России в Евразии и АТР, включая современное понимание ее части – евразийской интеграции – являются производными, а не решающими при формировании эффективной евразийской стратегии. Собственно говоря, этот вывод подтверждает успешный опыт Китая, который, по мнению политолога А. Кивы, обусловлен 8 основными факторами:

       Фактор № 1. Строительство социализма с китайской спецификой, объявленное Дэн Сяопином. Промежуточная его цель — создание общества средней зажиточности (？сяокан？). Это такое общество, в котором каждый китаец будет иметь минимальный набор жизненно важных благ: работу, жилье, возможность получить образование, медобслуживание и т. д. т.е. этот фактор можно назвать ？фактором роста китайского НЧК:

       Фактор № 2. Модель социально-экономических реформ создавалась с учётом мирового опыта и местных реалий, потому и оказалась одной из наиболее удачных, когда-либо реализованных в странах переходного периода, отмечает аналитик. (России же команда Гайдара навязала модель чужую — американскую).

       Фактор № 3. Стремительному развитию КНР помог Запад, в первую очередь США. Дэн Сяопин учёл то, что западные корпорации заинтересованы в китайском рынке, а также в высоких прибылях, обусловленных экономией на издержках. В созданные свободные экономические зоны в КНР потёк капитал китайских заграничных общин (？хуацяо？), а потом и международных корпораций. Но некоторым оценкам, за тридцать лет через СЭЗ Китай привлёк 700 миллиардов долларов. Такой выдающийся показатель объясняется и достаточной эффективностью судебной и исполнительной систем, являющихся составляющими благоприятного инвестиционного климата:

       Фактор № 4. Высокая доля накоплений — до 49% по отношению к ВВП (в несколько раз больше, чем в России). Это достигается экономией средств: скромная оплата чиновников, отсутствие ？заоблачных доходов？ у менеджмента госкорпораций. В Китае не было ни финансовых пирамид, ни конфискаций денежных средств у граждан. Кроме того, в КНР приветствуется неограниченный ввоз иностранной валюты, а вот вывоз ограничен. Процесс строго контролируется банками и таможней. Бегство инвестированного в Китай капитала исключается, пишет аналитик. С ？серыми схемами？ вывода капитала из страны в Китае ？расправляются беспощадно？.

       Фактор № 5. Запад полагал, что Китай останется ？сборочной фабрикой？. Однако уже в первые годы реформ были заложены основы двух крупнейших инновационно-производственных центров — Шэньчжэня на юге Китая и Чжгунгуаньцуня в Пекине и вокруг него. В университетах Запада, прежде всего в США, получили образование от 1,5 до 2 млн. китайцев. Благодаря вложению средств в развитие науки в Поднебесной появилось 14 университетов мирового уровня.

       Фактор № 6. Пекин обернул в свою пользу вступление ВТО. Он долго к этому готовился, наращивая экспортный потенциал. Китайские товары захватили мировой рынок.

       Фактор № 7. Развитию Китая способствовала и внешняя политика. Аналитик считает, что Дэн Сяопин отказался от экспансионистской внешней политики Мао Цзэдуна. И только Си Цзиньпин дал миру понять, что Китай намерен играть более важную роль в международных отношениях.

       Фактор № 8. Рациональная оборонная политика Пекина, который, по мнению политолога, ？не соревнуется в вооружениях с другими ядерными странами, а руководствуется принципом достаточности？[2].

       Как видно из этого примера, только два фактора – № 7 и № 8 - можно целиком отнести к внешним факторам, определившим успех национальной стратегии Китая. При этом на первом месте находится приоритет развития НЧК и социальных институтов НЧК (общественно-политическое устройство).

       Таким образом ответ на вопрос: какая эффективная стратегия России в Евразии и АТР может быть лежит прежде всего в области внутренней политики.

       Нельзя сказать, что эта взаимосвязь отрицается руководством страны. Еще в мае 2009 года она была зафиксирована бывшим в то время Президентом РФ Д. Медведевым следующим образом: ？Только что в рамках посещения Хабаровского края я посмотрел строящийся Центр сердечно-сосудистой хирургии, Тихоокеанский университет. Это те программы, которыми мы должны заниматься и в будущем. Но мы понимаем и то, что успех развития Дальнего Востока зависит, конечно, от развития транспортной и энергетической инфраструктуры: при развитии инфраструктуры будут создаваться новые рабочие места.

       В Правительстве сейчас завершается разработка Стратегии развития Дальнего Востока и ряда регионов Сибири; реализуются проекты в рамках соответствующих федеральных целевых программ; принят целый ряд оперативных решений. Часть из них являются исключительно резонансными, я имею в виду такие решения, как снижение стоимости авиаперелётов между городами Дальнего Востока и Центральной частью России. Эта программа уже работает. Но её нужно развивать.

       Потенциал Дальнего Востока безусловно огромен. Он связан с природными ресурсами, с преимуществами географической близости к Азиатско-Тихоокеанскому региону. Мы должны, конечно, заниматься сменой наших приоритетов, переходить от примитивного экспорта сырья к его переработке, созданию современных мощностей по переработке – и соответственно получать максимальные выгоды от сотрудничества с другими государствами. Причём, конечно, речь идёт о всей линейке тех продуктов, которые выпускаются, создаются здесь. Я имею в виду и нефть, и газ, и лесные ресурсы, и металл, и всё, чем богата наша земля.

       Сегодня тяжёлая ситуация – кризис, но мы не должны останавливать те проекты, которые создавали так долго и с таким трудом. Мы не должны останавливать работу, даже если по каким-то из этих проектов сейчас нет прямого движения. Тем более что в 2007 и 2008 годах на Дальнем Востоке, в Сибири наметилась положительная динамика, экономический рост был обеспечен масштабными проектами, крупными проектами, такими как ？Сахалин-2？, нефтепровод Восточная Сибирь – Тихий океан и некоторые другие. Мы понимаем, что есть и другие крупные проекты, перспективные проекты, такие как строительство одного из самых больших в мире Восточного НПЗ, газоперерабатывающего завода, завода по производству минеральных удобрений. Будем заниматься и другими проектами в этой сфере. В любом случае это то, что относится, может быть, к самому главному и самому ответственному сегодня участку нашей совместной работы？[3].

       К сожалению, за 4 года мало что изменилось как в концептуальном, так и на практическом уровне. Позитивное движение еще только наметилось, а первые скромные результаты свидетельствуют, скорее, о выходе из кризиса, чем об опережающем развитии восточных регионов.

       По сути этот вывод подтверждает и тот очевидный факт, что за последние 25 лет позиции России в Евразии и АТР радикально ослабли, а ее влияние стало существенно, качественно уступать влиянию США и КНР не только в АТР, но и теперь уже в Евразии.

       Компенсировать этот процесс в будущем активизацией только внешней политики России в этих регионах вряд ли возможен. Скорее вероятен другой сценарий – продолжение процесса потери позиций России в Евразии и АТР.

       Маловероятны и надежды на развитие существующих и создание новых международных институтов, которые могут стать только дополнением к эффективной национальной стратегии. Так, существует ряд других международных институтов в Евразии и АТР, которые в той или иной степени могли бы претендовать на эту функцию, но даже эксперты расходятся во мнении относительно того, какие из них и в какой степени способны на это. Они, в частности, отмечают, что ？… существует весьма слабая вовлечённость подобных организаций в процесс разрешения конфликтных ситуаций в отношениях между государствами региона. Это подтверждается, в частности, полной недееспособностью АСЕАН в урегулировании перманентно возникающего пограничного конфликта между Таиландом и Камбоджой, являющимися членами этой Ассоциации, претендующей на позицию “ядра” интеграционных процессов в АТР？[4]. Но и другие институты – ОДКБ, ШОС, БРИК – не способны реально участвовать в решение вопросов безопасности.

       Очевидно, что в вопросах обеспечения национальной безопасности Россия может рассчитывать только на собственные силы, а эффективность ее внешней политики будет зависеть не столько от успехов дипломатии, сколько от развития НЧК и способности проецировать его вовне. Качество НЧК сегодня определяется прежде всего уровнем развития культуры, науки и образования в стране, а способность его реализации – существующими институтами. Но и во внешней политике эти институты НЧК, прежде всего СМИ и профессиональные сообщества играют уже более важную роль, чем политика государств.

       Недоразвитость НЧК и его институтов в России – главная проблема слабости его внешней политики. МИД, Россотрудничество не способны обеспечить эти функции в полной мере. Они могут выстраивать общую стратегию, но реализовывать ее должны тысячи НКО и институтов развития НЧК.

       Борьба в Евразии это прежде всего борьба за идеологическое лидерство. В современных условиях такое лидерство может обеспечить только развитой (самый) НЧК. Россия может развивать и консолидировать его, но для этого нужно решить прежде всего внутриполитические задачи:

       – отказаться от падения удельного веса науки, образования и культуры относительно ВВП, что видно сегодня на примере бюджетов на 2013–2015 годы;

       – вернуть престиж креативного класса и проводить сознательную политику его интеллектуальности;

       – консолидировать интеллектуальную элиту вокруг российского креативного класса посредством развития его институтов и усиления их влияния за рубежом.

       Вместе с тем нельзя не видеть и набирающих силу интеграционных процессов. В том числе в тех субрегионах Евразии, где эти процессы прежде протекали вяло, либо вообще не были замечены. Так, по оценке эксперта МГИМО(У) Г. Костюниной, ？Северо-Восточная Азия (СВА) традиционно отличалась невысоким уровнем развития экономического сотрудничества. Причина кроется в исторических корнях, национальных различиях и в предпочтении двусторонних отношений. Оживление взаимных экономических связей началось с 70-х годах благодаря значительному повышению уровней экономического развития (Республика Корея) и изменению внешнеторговой политики (политика ？открытых дверей？ в КНР). За последние 30 лет экономическая взаимозависимость и взаимодополняемость возросла, хотя и продолжает оставаться существенно ниже, чем в целом в Восточной Азии？. Так, на Республику Корея на долю СВА приходилось 29,9%, Японии – 27%, а Китай – 12,6%[5]. Россия в этом процессе начала участвовать только в XXI веке, хотя для ее развития это сотрудничество имеет огромное значение.

       Надо понимать, что эффективная внешняя политика России в Евразии становится условием ее выживания. Но эта эффективность зависит не столько от политиков, дипломатов и чиновников, сколько от ученых, деятелей культуры, искусства, науки и образования. Их влияние на происходящие процессы в Евразии потенциально огромно, на тех, что используется в микроскопических дозах. Получается, таким образом, что геополитическое будущее в России зависит не столько от традиционных факторов, военной мощи – сколько от гуманитарных.

       И понимать эту угрозу надо отчетливо: ни политику США, ни Китая мы не сможем нейтрализовать в будущем, опираясь на ？материальный？ фактор. Нужен фактор ？духовно-культурный？, способный противостоять глобальным целям США в Евразии.

       США сегодня недвусмысленно заявляют о своей ведущей роли в Евразии. Об этом ещё в 1997 году говорил З. Бжезинский: ？Роль Америки как единственной сверхдержавы мирового масштаба диктует сейчас необходимость выработать целостную и ясную стратегию в отношении Евразии.

       Евразия – это континент, на котором расположены самые устойчивые в политическом плане и динамично развивающиеся страны мира. Все исторические претенденты на роль мировой державы являются представителями Евразии. Китай и Индия, страны с самым большим населением в мире, претендующие на роль региональных гегемонов, расположены на этом континенте. Здесь также находятся все потенциальные политические и экономические соперники, готовые бросить вызов Америке. Шесть стран с самыми большими после Соединенных Штатов расходами на военные и экономические нужды, а также все, за исключением одной, мировые державы, официально или неофициально располагающие ядерным оружием, разместились здесь. На Евразию приходится 75% населения Земли, 60% внутреннего валового продукта и 75% энергетических ресурсов. В целом потенциальная мощь Евразии превосходит мощь США？[6].

       Надо признать, что теоретические размышления З. Бжезинского во многом предопределили в последующие годы отношение правящей элиты США к Евразии. По-прежнему, главным объектом оставалась Европа, но уже с первого десятилетия XXI века отчетливо определились и приоритеты в Центральной Азии и Юго-Восточной Азии. В частности бывшие советские республики Средней Азии рассматривались Госдепом США как регион Европы и Евразии, а в первом десятилетии XXI века уже как часть Центральной Азии и Южной Азии[7]. Да и сам термин ？Центральная Азия？ возник примерно в это же время. ？Евразия – это суперконтинент земного шара, играющий роль своего рода оси. Та держава, которая станет на нем доминирующей, будет оказывать решающее влияние в двух из трех наиболее развитых в экономическом плане регионах планеты: Западной Европе и Восточной Азии. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что страна, доминирующая в Евразии, будет почти автоматически контролировать развитие событий на Ближнем Востоке и в Африке. В условиях, когда Евразия является главной на сегодня геополитической шахматной доской, уже нельзя вырабатывать одну политику для Европы и совсем другую – для Азии. Все, что происходит с распределением власти на просторах Евразии, будет иметь решающее значение при выработке США своих глобальных приоритетов, а также и в исторической перспективе？[8].

       Отдельный аспект стратегии США в Евразии – стремление продвинуть свою систему ценностей и создать такие режимы, которые разделяли бы эту систему ценностей. Это – долгосрочная стратегия, которой не могут противостоять ни экономическая, ни военная мощь любой страны. О ней также подробно сказал З. Бжезинкий: ？Приемлемая для Евразии стратегия должна учитывать различия между близкой перспективой (пять лет или около этого), среднесрочной (примерно 20 лет) и долгосрочной. Более того, эти временные фазы должны рассматриваться не изолированно, а как части единого целого. В краткосрочном плане Соединенные Штаты должны закрепить существующий сейчас на карте Евразии геополитический плюрализм. При такой стратегии приоритет должен быть отдан политическому маневрированию и дипломатическим манипуляциям, которые исключили бы возможность образования враждебных коалиций, способных бросить вызов лидерству США, хотя у любого государства, стремящегося к этому, возможности не так уж и велики. В среднесрочной перспективе это должно привести к появлению стратегически приемлемых партнеров, которые, действуя по инициативе американского руководства, могут создать ориентирующуюся на сотрудничество трансъевразийскую систему безопасности. В долгосрочном плане все это может стать основой системы подлинной политической ответственности в глобальном масштабе？[9].

       Понятно, что под понятием ？система политической ответственности？ З. Бжезинский понимает такую политическую систему, которая была бы угодна США. Но то, о чем он говорит меньше, означает, что такая система должна основываться на американской системе ценностей и идеалах. Это – неизбежно, ибо любая политическая система есть продолжение нравственно-ценностной системы.

       Таким образом мы опять видим, что в долгосрочном плане планируется трансформировать систему ценностей стран Евразии в удобную и понятную для США, которую там искренне считают самой лучшей в мире.

       Геополитически у Г. Киссинджера ？все расписано？ и понято. Роль США и других стран вполне определены.

       ？На западном фланге Евразии ключевыми игроками будут продолжать оставаться Франция и Германия, и главной целью Америки должно быть продолжение расширения европейского демократического плацдарма. На Дальнем Востоке ключевая роль Китая, скорее всего, будет возрастать, и у Соединенных Штатов не будет стратегии в Евразии до тех пор, пока не будет достигнут политический консенсус между Китаем и США. В центре Евразии, в районе между расширяющейся Европой и повышающим свой региональный статус Китаем, будет продолжать зиять политическая черная дыра, пока Россия не заявит решительно о себе как о постимперском государстве. Тем временем к югу от России Средняя Азия может превратиться в очаг этнических конфликтов и споров между великими державами？[10].

       И если стратегия США в Евразии предполагает достаточно полный набор союзников и партнеров, то евразийская стратегия России, сталкивается с ？черной дырой？ и ？очагом этнических конфликтов？. Вряд ли существующая евразийская стратегия будет способна противостоять американской. Ни экономической, ни военной мощи для этого не хватит. Но остается идеологическая, духовная, интеллектуальная, которые аккумулируются в НЧК. И не только в России и постсоветском пространстве, но и других странах.

       Автор: А.И.Подберезкин

       ________________

       [1] Маркедонов С. Беловежское наследие // Россия в глобальной политике. 2012. Т. 10. № 6. С. 71.

       [2] Чувакин О. Китайское экономическое чудо: торможение обусловлено внешними факторами / Эл. ресурс: ？Военное обозрение？. 2013. 18 июля

       [3] Стенографический отчёт о совещании ？О приграничном сотрудничестве с Китаем и Монголией и задачах развития восточных регионов Российской Федерации？. 2009. 21 мая / Эл. ресурс: Президент России

       [4] Абаев Л.Ч., Терехов В.Ф. Анализ результатов опросов участников конференции ？Россия в АТР: проблемы безопасности и сотрудничества？. В сб.: Россия в АТР: проблемы безопасности и сотрудничества. М.: РИСИ, 2011. С. 143.

       [5] Костюнина Г. К вопросу о формировании Северовосточноазиатской зоны свободной торговли.

       [6] Бжезинский З. Геостратегия для Евразии. Краткосрочные и долгосрочные цели политики США в этом регионе // Независимая газета. 1997. 24 октября. С. 63.

       [7] Михеева Н.М., Плотников В.А. Регион в глобальной архитектуре современного мира. Материалы конференции. 2011. Эл. ресурс: Библиотека ？Источник знаний？

       [8] Бжезинский З. Геостратегия для Евразии. Краткосрочные и долгосрочные цели политики США в этом регионе // Независимая газета. 1997. 24 октября. С. 63.

       [9] Бжезинский З. Геостратегия для Евразии. Краткосрочные и долгосрочные цели политики США в этом регионе // Независимая газета. 1997. 24 октября. С. 63.

       [10] Бжезинский З. Геостратегия для Евразии. Краткосрочные и долгосрочные цели политики США в этом регионе // Независимая газета. 1997. 24 октября.