(вернуться к разделу ？Воспоминания？)
Ирина Игоревна Челышева, доктор филологических наук, профессор, заведующая отделом индоевропейских языков и сектором романских языков.
Текст основан на интервью в рамках юбилейного цикла к 70-летию Института языкознания.
Я работаю в Институте языкознания с 15 декабря 1980 года, значит, вот-вот исполнится 38 лет1. Начало своей трудовой деятельности в институте я помню очень хорошо. Дело в том, что я пришла в Институт языкознания после окончания аспирантуры в МГУ — в отличие от многих моих коллег, я не училась здесь в аспирантуре и бывала в институте очень редко, может быть пару раз на семинаре по романским языкам, которые организовывала Елена Михайловна Вольф. И когда я уже была оформлена, наступил мой первый рабочий день, и наступил он в том здании, которое было у нас на Волхонке. Это было очень миниатюрное здание, где было очень тесно, достаточно темно и не очень понятно в плане ориентации в многочисленных переходах, дверях, комнатах и так далее. А наш сектор располагался на втором этаже, и значительную часть и без того малого количества света, которое туда проникало, перекрывали колонны.
Так вот, оказавшись у нас в секторе романских языков, я если не в первый, то на второй или третий день попала в довольно интересную ситуацию. Дело в том, что как раз 15 декабря 1980 года было 80-летие Василия Ивановича Абаева [wiki]. И все мои коллеги вдруг по мановению руки исчезли из сектора, поскольку они, о чем я тогда еще не очень хорошо знала, отправились в сектор иранских языков отмечать это 80-летие. Я осталась одна и думала, куда же они все пропали. Однако потом снизу, там, где происходило сие торжественное событие, стала доноситься музыка и даже оперное пение, поскольку кто-то из учеников Василия Ивановича Абаева, как выяснилось, стал оперным певцом. Как сейчас мне кажется, это была Эпиталама из оперы Рубинштейна ？Нерон？. Потом в наш сектор вбежал Борис Петрович Нарумов и, положив передо мною кусок торта на желтой каталожной карточке (коллеги прекрасно помнят эти карточки, огромное количество которых почему-то было в любом секторе), сказал ？Это Вам!？ и опять убежал. Я очень долго не могла понять, куда же это я попала.
В это время директором института был Георгий Владимирович Степанов, который являлся по совместительству и заведующим сектором романских языков. Таким образом, я как стажер-исследователь сектора постоянно контактировала непосредственно с дирекцией и с директором института. Недавно я уже выступала с воспоминаниями о Георгии Владимировиче Степанове, на презентации нового издания книги об отечественных лингвистах2, и не буду повторяться, но, конечно, это человек, о котором можно говорить очень много, потому что это был не только крупный ученый, но и крупная, незаурядная личность. Начинать работу в институте под руководством такого руководителя было и интересно, и ответственно.
Если говорить об общей характеристике тех условий работы, которые выпадали на долю совсем младшего сотрудника, я бы определила это так. Это было кидание в воду с целью обучения плавать, но с безусловной разнообразной поддержкой в тех случаях, если это плавание тебе как-то не удавалось. Что я имею в виду под словами ？кидание в воду？? Буквально на второй день, после того, как я пришла, мне была выдана некая диссертация и было сказано: ？Это поступило на отзыв ведущей организации？; также мне выдали несколько образцов отзывов со словами: ？Если можно, что-нибудь сделайте？. Я восприняла это как руководство к действию и сделала полностью весь отзыв, хотя, как выяснилось, от меня ожидали, что я только что-нибудь напишу или добавлю. Однако я сделала весь отзыв, включая подписи и заголовки. Таким образом выяснилось, что писать отзывы я уже быстренько научилась. Приведу еще один пример. Младших сотрудников иногда ？одалживали？ другим секторам для осуществления разных технических работ. Нынешнему поколению, знакомому с компьютерами, наверное, трудно себе представить, что такое делать редакторскую правку текста, напечатанного на машинке, — ее нужно делать максимально ясной, четкой, доступной и так далее, в том числе делать при этом разметку различных шрифтов. И вот меня отправили в сектор к германцам, где нужно было нечто сделать для какого-то сборника и где я тут же всё сделала неправильно, потому что меня никто этому не учил. Но Ольга Николаевна Селивёрстова с большим терпением посмотрела на то, что я там начеркала и накалякала, и сказала: ？Вот это делается так-то？. Потом мне еще раз это показал Борис Петрович Нарумов, и с тех пор я уже абсолютно точно знала, как это всё нужно делать. И так же было и в остальных случаях.
Буквально с первых дней пребывания в Институте языкознания, хотя я не сразу поняла, чем я хочу и чем я могу здесь заниматься, у меня было одно ощущение, которое не проходит до сих пор. Оно иногда было сильнее, иногда слабее, но ощущение это было такое, что мне интересно. Причем интересно по целому ряду параметров: и заниматься тем, чем я занимаюсь, если это касается непосредственно моих тем романского языкознания, и слушать то, чем я не занимаюсь и никогда не буду заниматься, но этим занимаются люди, чья специализация — совершенно другие языки и другие методы, и сопоставлять, поскольку, учитывая широту исследований в нашем институте, всегда можно найти что-то, пусть на тебя не похожее, но что в плане сопоставления дает тебе импульс для дальнейшего понимания или дальнейшего развития твоих собственных исследований.
Должна сказать, что у нас в секторе романских языков всегда была очень спокойная атмосфера, даже если мы иногда отличались и по характеру, и по подходам к работе, и просто по темпераменту. Елена Михайловна Вольф обладала удивительной способностью, оказавшись в секторе, вовлекать в свою работу всех, кто имел счастье или несчастье в данный момент оказаться рядом с ней. ？Вот это вот, Ира, надо проверить？, (Б. П. Нарумову:) ？Боря, вот это вот надо перевести？, (А. В. Супрун:) ？Алевтина Васильевна, вот это вот надо посмотреть и, может быть, переделать？, и так далее и тому подобное. Это, конечно, имело свои ？за？ и ？против？, но ощущение общей атмосферы благожелательности, которая была в нашем секторе, и надеюсь, сохраняется до сих пор, меня никогда не покидало.
В здании на Волхонке я проработала полгода, а летом 81-го мы перебрались сюда. И, надо сказать, что наш сектор один из немногих, которые никогда не меняли места своего расположения: мы находимся здесь с 81-го года и до сих пор. Георгий Владимирович Степанов, по-прежнему оставаясь директором, как-то так распорядился, что его собственный сектор оказался максимально удален от дирекции. Впрочем, заседать мы, как правило, отправлялись, как тогда выражались, к ？шефу？, то есть к Георгию Владимировичу, в те относительно нечастые моменты, когда он был свободен, — потому что, как мы знаем, он, будучи сначала заместителем академика-секретаря, а потом академиком-секретарем Отделения историко-филологических наук, конечно, был очень сильно вовлечен в эту работу.
Я должна сказать, что каждый из нас, занимаясь своими языками, всегда ощущал некое общероманское единство. Я очень благодарна Георгию Владимировичу Степанову за то, что он научил меня любить Испанию и всё испанское и относящееся к пиренейскому миру; Елене Михайловне Вольф — за Португалию, которая тоже мне на всю жизнь осталась довольно близкой; французский и наиболее близкий мне итальянский также всегда присутствовали в нашем секторе.
Поскольку я сюда пришла уже после аспирантуры, какие-то представления о работавших здесь исследователях у меня были, но в значительной мере я их представляла как авторов книг, и соответственно фамилия человека у меня ассоциировалась прежде всего с той или иной работой. У меня потом мои студенты, тоже, в частности, говорили: ？Борис Петрович Нарумов, это который Словарь, да?？ — и я говорю: ？Да, это который Словарь？3. Вообще, вспоминая моих коллег, трудно выделить кого-то особенно. Это, конечно, и Григорий Владимирович Степанов, и Нина Давидовна Арутюнова, и Елена Михайловна Вольф. Я помню, как пришла в наш сектор Мирра Моисеевна Гухман и пригласила меня участвовать в комиссии по истории и теории литературных языков. Думаю, это была к ней просьба со стороны Георгия Владимировича, иначе бы вряд ли я дождалась такой чести буквально через несколько дней после поступления. Вспоминаются и не только сотрудники института. Например, Владимир Григорьевич Гак, про которого все французисты четко знали, что ？Гак — это который Словарь4？ и который очень много другое. И Юрий Сергеевич Степанов, опять же для французистов это ？Юрий Сергеевич, который “Стилистика французского языка”？, но, кроме того, он был прекрасным испанистом. Со многими этими людьми приходилось общаться не только в рамках сугубо научной, профессиональной деятельности — например, я с удовольствием вспоминаю и как мы ездили в Испанию целой большой делегацией в 1986-м году, и как мы ездили по пушкинским местам. Наличие в автобусе Вероники Николаевны Телия почти всегда предполагало, что скучно не будет. Я очень рада, что имела счастье встречаться с таким количеством интересных людей.
Мир, конечно, меняется и мы сами меняемся. Наверное, когда ты являешься, так сказать, самым младшим научным или даже еще не младшим научным сотрудником и волей-неволей смотришь на большую часть своих коллег снизу вверх, ты как-то иначе оцениваешь некоторые вещи, чем тогда, когда ты уже отработал довольно долго. Независимо от нас мы иногда оказываемся под влиянием не самых благоприятных ветров, в том числе и холодных. Какие-то сложности, конечно, возникли со временем: например, я не помню, чтобы у нас было такое количество отчетов и такое количество бумаг, как сейчас. С другой стороны, о чем говорить — те возможности, которые есть сейчас и с поездками, и с доступом к научным трудам, абсолютно несопоставимы с тем, что было раньше. Но я бы сказала, что основные принципы жизни нашего института не изменились. Я на это надеюсь. И мне будет жалко, если они когда-нибудь изменятся.
На гербе Парижа изображен кораблик, и под ним написан девиз: Fluctuat nec mergitur — ？Волны бьют, а он не тонет？. Хочется пожелать, чтобы те ветры, которые залетают нам извне, были для нас попутными, а не против движения.
Я считаю, что между поколениями в науке нет непроницаемых перегородок и противопоставление одного поколения другому — вещь достаточно неразумная. И, кстати, одно из достоинств общения в нашем институте — это одинаковое уважение ко всем сотрудникам независимо от из возраста и статуса. Тем не менее, сотрудникам старшего поколения, в юбилейный год я бы пожелала здоровья, больших и бо？льших возможностей для творческого труда. А вот сотрудникам младшего возраста я бы хотела пожелать следующего. Во все века лица старшего возраста говорили о том, как было хорошо раньше и как стало хуже теперь, какие были хорошие мы и насколько, если не хуже, то насколько иное младшее поколение. Так вот, в научной работе, на мой взгляд, очень важное: первое, четко знать, чего ты не знаешь, и на основании этого оценивать собственную работу. К сожалению, я сейчас очень часто сталкиваюсь с такой ситуацией, когда пишут: ？Вот мы сделали, мы написали, мы впервые...？ — но ты сначала посмотри, может кто-то это уже сделал. Второе — научная работа, как мне кажется, предполагает известную широту взглядов и некоторую душевную щедрость. Никогда не нужно пытаться выделять собственную специализацию, собственное направление исследования как превосходящее другие. Следует понимать, что научные исследования отличаются чрезвычайно большим диапазоном возможностей и что всегда будут люди, которые занимаются чем-то, чем ты или не занимаешься, или чего ты не знаешь. И это также очень ценно. И еще одно. У меня были студенты одного вуза, французисты, уже третий курс. Они не знали, кто такой Джотто. В этом, конечно, ничего страшного, нет, им этого Джотто не сдавать (а вот итальянистам я бы, наверное, этого не простила). Но очень бы хотелось, чтобы высокому уровню специальных знаний соответствовал не менее высокий уровень общей культуры. В конце концов мы все-таки филологи, даже если и лингвисты.
У меня есть любимый период в истории Италии и в истории итальянской культуры — Кватроченто, итальянское Возрождение. Итальянский гуманизм того времени не без оснований именуют филологическим гуманизмом. И вот был такой итальянский гуманист Эрмолао Барбаро, который избрал себе девизом следующее (заметьте, что это XV век, когда этот девиз выглядел несколько еретически): Duos agnosco dominos, Christum et litteras — ？Двух Богов признаю, Христа и словесность？. Отвлекаясь от теологической основы этого высказывания, обратите внимание, насколько высоко эти люди ценили занятие тем, что является основным предметом исследования для всех сотрудников нашего института!
1. Интервью, на котором основан этот текст, было записано в ноябре 2018 г. 2. Презентация книги ？Отечественные лингвисты ХХ века？ (М.: Издательский дом ЯСК, 2017) состоялась в Институте языкознания 1 февраля 2018 г. 3. ？Испанско-русский словарь？ под редакцией Б. П. Нарумова, выдержавший несколько изданий. 4. ？Новый французско-русский словарь？ под редакцией В. Г. Гака, также выдержавший множество изданий.
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт языкознания РАН
125009, Москва, Большой Кисловский пер. 1 стр. 1 (карта)
Тел.: (495) 690-35-85
Тел./Факс: (495) 690-05-28
E-mail: iling@iling-ran.ru
Facebook | Twitter | YouTube | RSS
Послать сообщение через форму обратной связи
？ 2011–2020 ФГБУН Институт языкознания РАН
Перейти на старую версию сайта