Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2024

       Владимир Гандельсман – поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1948 году в Ленинграде. Автор нескольких поэтических сборников, публикаций в журналах ？Октябрь？, ？Знамя？, ？Новый мир？, ？Звезда？, ？Интерпоэзия？ и др. Лауреат ？Русской премии？ (2008) и премии журнала ？Интерпоэзия？ (2014). С 1991 года живет в Нью-Йорке.

       окна

       окна в доме напротив – сухощавая,

       в мелких запутанных кудряшках –

       ее муж, ее собачка, ее слащавое

       вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! –

       и вечное: дверь входная от ветра хлоп – вот!

       опять! – и бежит ко мне – слесари! сварщики! –

       сколько хлопот! –

       вдруг – никого, комнаты, как пустые ящики –

       долго думаю: жили, ели, переодевались

       в пальто или в плащики –

       куда подевались? –

       поздний вечер, закончен сеанс –

       я одна, раскладываю пасьянс –

       окна в доме напротив – длинные молодые ноги

       ходят по кухне, лежат на диване –

       хоть и две, но обе две одиноки –

       телевизор за шторой, мерцанье, мерцанье –

       иногда каких-то гостей

       тени – а то перекатывает клюшкой

       мяч – других новостей

       нет в окне – ноги – а раньше жила старушка

       взбалмошная в кудряшках –

       вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! –

       который день квартира эта темна –

       я раскладываю пасьянс, одна –

       долго думаю: жил, ходил

       из спальни в гостиную – зачем они затевались,

       те, кто белые потолки коптил –

       и куда подевались?

       она говорит

       я вывожу кота в коммунальный

       на этаже коридор

       для впечатлений, а то он печальный

       и все дремлет в спальне

       с недавних пор.

       помню, следит в блаженном покое –

       за стеклом балкона щебет и спиц

       золотых игра над рекою –

       что это вообще такое?

       что-то из жизни птиц.

       еду с работы как-то –

       окна, окна, и вдруг в одном

       четверо играют в карты –

       трое мужчин и женщина – как в дурном

       сне – ярко, мертвенно, без азарта.

       больше дней, которые снятся.

       а наяву остается – будешь смеяться –

       кот наплакал… он, кстати, стал

       худеть, ему семнадцать,

       в этом месяце резко сдал.

       псалом

       я Твой голос беру

       в руки и подношу к ноздрям,

       нюх – куда там зверью! –

       нюх мой остр,

       слух мой, как звонарям,

       внемлет Тебе,

       многоцветной Твоей трубе,

       слух мой пестр,

       зрение зрит, морям

       о？тдано, впившись в их

       воздух пространств живых,

       зрение мое – ростр.

       как мне от этих зорь

       отвернуться теперь,

       утренних ли, вечерних, с плеч

       долой и лечь?

       если я боль и хворь,

       если трухляв мой дом

       и, точно каленым клеймом,

       временем мечен,

       и Ты говоришь: вторь

       тем, кто вот: земли вещество, –

       объясни (ведь Ты – до Всего),

       что значит – вечн?

       и зачем смерть

       и мольбы: дай мне пить?

       мудростью дышащего насыть,

       умилосердь.

       монолог соседа

       осмелившись, немного обняли

       друг друга… жалость?

       любовь ли поздняя, подобие ли…

       но сердце сжалось.

       и вот… спустя неделю где-нибудь

       легли – я помню только,

       что ветер принялся осенний дуть…

       и в комнате мы, два осколка…

       в окне дрожание извилинок

       куста… и, лепеча, вдруг сбилась

       в воспоминание она: ？я сильно так

       в него влюбилась…？

       и в этом лепете невинности

       сознанье вспыхнуло втемне мое,

       что ношу прошлого не вынести

       ни ей мою, ни мне ее.

       три времени жизни

       1

       в храм Ивановна водила, и втемне

       протирала поперечину креста,

       и показывала мне

       ？мамочку Христа？,

       помню, бормотала: тки

       внутрь себя, чтоб не задело зло,

       темные Он освещает закутки,

       от Него светло,

       видишь, дальнее

       там вращается веретено –

       ткется это вертикальное

       света полотно,

       пахнет тихим ладаном,

       и молитвенно, и больше ничего,

       на скамеечке сижу я рядом

       с ？мамочкой？ Его.

       не было там говорящих –

       только шепчущие из души своей,

       помню золото горящих

       под иконами свечей.

       2

       папка канцелярская с тесемками

       белыми – завязаны на жалкий бантик –

       школьной я пройду потемками

       раздевалки в мир других семантик –

       там на папиросной с синевой –

       как на небе тоненьком – бумаге

       тихая взойдет Звезда по стиховой

       воле – Вифлеемская – проступят маги –

       (то влюбленный мальчик подарил

       мне одну из первых копий

       тех стихов, которые поэт творил –

       и несметные открылись копи…)

       и с бумаги, по слепой поземке поля

       двинутся волхвы, и у яслей замрут,

       и меня до косточек, и никого дотоле,

       строки эти проберут –

       жизнь в окне вся в предзакатном золоте –

       как младенца на ветру спасти? –

       я стою и – у распахнутого в холоде –

       не могу дыхание перевести.

       3

       он болеет, я гляжу в окно палаты:

       зимний скверик, человек с собакой,

       человек бросает мячик, опять бросает.

       тает снег, трава, человек с собакой,

       женщина с коляской, стайки подростков,

       лето, смотрю из окна палаты.

       никто не знает о себе, что он счастливый.

       выйти в скверик, сесть на скамейку,

       просто сесть, посидеть одной молча.

       госпиталь, уборщицы, медсёстры,

       не могу читать, не понимаю, что читаю.

       пусть не умереть, но и не жить.

       все эти каталки, стоны,

       инструменты, запахи больничные с ума

       сводят, и тогда случилось:

       я открыла на ？Рождественской звезде？

       и читаю вслух, читаю громко,

       мой болящий спит, почти кричу, читая

       там, где будущее как виденье входит

       в настоящее и говорят: пойдемте

       поклониться чуду… и отчаяние в плаче

       растворилось в тот момент, когда

       оглянулся волхв – так тихо прозвучало

       слово, сказанное мне, так совершенно.

       я – сказать ли грубо? – в крике плача

       как выхаркивала горе-страх-страдание.

       избавление мое, моя молитва.

       Владимир Гандельсман – поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1948 году в Ленинграде. Автор нескольких поэтических сборников, публикаций в журналах ？Октябрь？, ？Знамя？, ？Новый мир？, ？Звезда？, ？Интерпоэзия？ и др. Лауреат ？Русской премии？ (2008) и премии журнала ？Интерпоэзия？ (2014). С 1991 года живет в Нью-Йорке.

       окна

       окна в доме напротив – сухощавая,

       в мелких запутанных кудряшках –

       ее муж, ее собачка, ее слащавое

       вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! –

       и вечное: дверь входная от ветра хлоп – вот!

       опять! – и бежит ко мне – слесари! сварщики! –

       сколько хлопот! –

       вдруг – никого, комнаты, как пустые ящики –

       долго думаю: жили, ели, переодевались

       в пальто или в плащики –

       куда подевались? –

       поздний вечер, закончен сеанс –

       я одна, раскладываю пасьянс –

       окна в доме напротив – длинные молодые ноги

       ходят по кухне, лежат на диване –

       хоть и две, но обе две одиноки –

       телевизор за шторой, мерцанье, мерцанье –

       иногда каких-то гостей

       тени – а то перекатывает клюшкой

       мяч – других новостей

       нет в окне – ноги – а раньше жила старушка

       взбалмошная в кудряшках –

       вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! –

       который день квартира эта темна –

       я раскладываю пасьянс, одна –

       долго думаю: жил, ходил

       из спальни в гостиную – зачем они затевались,

       те, кто белые потолки коптил –

       и куда подевались?

       она говорит

       я вывожу кота в коммунальный

       на этаже коридор

       для впечатлений, а то он печальный

       и все дремлет в спальне

       с недавних пор.

       помню, следит в блаженном покое –

       за стеклом балкона щебет и спиц

       золотых игра над рекою –

       что это вообще такое?

       что-то из жизни птиц.

       еду с работы как-то –

       окна, окна, и вдруг в одном

       четверо играют в карты –

       трое мужчин и женщина – как в дурном

       сне – ярко, мертвенно, без азарта.

       больше дней, которые снятся.

       а наяву остается – будешь смеяться –

       кот наплакал… он, кстати, стал

       худеть, ему семнадцать,

       в этом месяце резко сдал.

       псалом

       я Твой голос беру

       в руки и подношу к ноздрям,

       нюх – куда там зверью! –

       нюх мой остр,

       слух мой, как звонарям,

       внемлет Тебе,

       многоцветной Твоей трубе,

       слух мой пестр,

       зрение зрит, морям

       о？тдано, впившись в их

       воздух пространств живых,

       зрение мое – ростр.

       как мне от этих зорь

       отвернуться теперь,

       утренних ли, вечерних, с плеч

       долой и лечь?

       если я боль и хворь,

       если трухляв мой дом

       и, точно каленым клеймом,

       временем мечен,

       и Ты говоришь: вторь

       тем, кто вот: земли вещество, –

       объясни (ведь Ты – до Всего),

       что значит – вечн?

       и зачем смерть

       и мольбы: дай мне пить?

       мудростью дышащего насыть,

       умилосердь.

       монолог соседа

       осмелившись, немного обняли

       друг друга… жалость?

       любовь ли поздняя, подобие ли…

       но сердце сжалось.

       и вот… спустя неделю где-нибудь

       легли – я помню только,

       что ветер принялся осенний дуть…

       и в комнате мы, два осколка…

       в окне дрожание извилинок

       куста… и, лепеча, вдруг сбилась

       в воспоминание она: ？я сильно так

       в него влюбилась…？

       и в этом лепете невинности

       сознанье вспыхнуло втемне мое,

       что ношу прошлого не вынести

       ни ей мою, ни мне ее.

       три времени жизни

       1

       в храм Ивановна водила, и втемне

       протирала поперечину креста,

       и показывала мне

       ？мамочку Христа？,

       помню, бормотала: тки

       внутрь себя, чтоб не задело зло,

       темные Он освещает закутки,

       от Него светло,

       видишь, дальнее

       там вращается веретено –

       ткется это вертикальное

       света полотно,

       пахнет тихим ладаном,

       и молитвенно, и больше ничего,

       на скамеечке сижу я рядом

       с ？мамочкой？ Его.

       не было там говорящих –

       только шепчущие из души своей,

       помню золото горящих

       под иконами свечей.

       2

       папка канцелярская с тесемками

       белыми – завязаны на жалкий бантик –

       школьной я пройду потемками

       раздевалки в мир других семантик –

       там на папиросной с синевой –

       как на небе тоненьком – бумаге

       тихая взойдет Звезда по стиховой

       воле – Вифлеемская – проступят маги –

       (то влюбленный мальчик подарил

       мне одну из первых копий

       тех стихов, которые поэт творил –

       и несметные открылись копи…)

       и с бумаги, по слепой поземке поля

       двинутся волхвы, и у яслей замрут,

       и меня до косточек, и никого дотоле,

       строки эти проберут –

       жизнь в окне вся в предзакатном золоте –

       как младенца на ветру спасти? –

       я стою и – у распахнутого в холоде –

       не могу дыхание перевести.

       3

       он болеет, я гляжу в окно палаты:

       зимний скверик, человек с собакой,

       человек бросает мячик, опять бросает.

       тает снег, трава, человек с собакой,

       женщина с коляской, стайки подростков,

       лето, смотрю из окна палаты.

       никто не знает о себе, что он счастливый.

       выйти в скверик, сесть на скамейку,

       просто сесть, посидеть одной молча.

       госпиталь, уборщицы, медсёстры,

       не могу читать, не понимаю, что читаю.

       пусть не умереть, но и не жить.

       все эти каталки, стоны,

       инструменты, запахи больничные с ума

       сводят, и тогда случилось:

       я открыла на ？Рождественской звезде？

       и читаю вслух, читаю громко,

       мой болящий спит, почти кричу, читая

       там, где будущее как виденье входит

       в настоящее и говорят: пойдемте

       поклониться чуду… и отчаяние в плаче

       растворилось в тот момент, когда

       оглянулся волхв – так тихо прозвучало

       слово, сказанное мне, так совершенно.

       я – сказать ли грубо? – в крике плача

       как выхаркивала горе-страх-страдание.

       избавление мое, моя молитва.