Материал из номера
Декабрь 2009
Скачать номер
в PDF формате
90 лет назад в очередной раз решалась судьба России. От школьных учебников в памяти осталась фраза "молодая советская республика в огненном кольце фронтов". Как жилось обычным людям внутри "огненного кольца"? Об этом мало что известно. Учебники истории оперируют большими цифрами, рассказывают о фронтах и армиях. А в старых газетах, даже самых тенденциозных, находятся подлинные свидетельства живой истории.
"Когда приневская столица, // Забыв величие своё, // Как опьяневшая блудница, // Не знала, кто берёт ее", — писала об этом времени Ахматова. К приневской столице, правда, это относилось в меньшей степени, чем к негласной "третьей столице" Российской империи — Одессе, где у власти сменялись интервенты, украинский гетман, атаман, красные, белые... Почти каждая власть, приходя, устраивала еврейский погром, закрывала одни издания, открывала другие, наводила террор, переписывала всех способных держать в руках оружие, затем начинала тотальную реквизицию всего, что нужно, чтобы вооружиться для дальнейшей борьбы.
ОФИЦЕРЫ, ОФИЦЕРЫ...
Хуже всего в этой ситуации, кажется, приходилось бывшим офицерам. Хочешь не хочешь — воюй. В Белой армии — потому что ты офицер и дал присягу; в Красной — потому что ей не хватает командиров. Мемуары и красных, и белых пестрят историями о том, как новоиспеченные красные командиры вели свои батальоны в атаку под комиссарским пистолетом — и перебегали на сторону белых при первом удобном случае; как белые дезертировали, обиженные недоверием, допросами, обвинениями, не желая участвовать в безобразиях и грабежах, — и при очередной смене власти попадали к красным...
Сергей Волков, автор книги "Трагедия русского офицерства", пишет: "В мае 1919 г. сообщалось о взятии заложниками жен и детей 11 офицеров 10-й стрелковой дивизии, перешедших к белым. Как отмечалось в докладе ЦК Российского Красного Креста: "Жена, мать, дочь офицера бросаются в тюрьму, расстреливаются. Иногда это происходит потому, что офицер исчез. Есть подозрение, что он перешел к белым. Иногда офицер уже давно убит, а родных все-таки берут в плен, потому что весь офицерский класс держится под подозрением". Часть офицеров перед смертью подвергалась пыткам".
К весне 1919 года измотанность Красной и Белой армий была такова, что врагов все чаще брали в плен, а не убивали; наскоро переформировывали полки, перевооружали людей и снова бросали в бой уже на своей стороне. Обе стороны пишут в мемуарах о нехватке людей, недостатке дисциплины, недостаточности снабжения — нет винтовок, нет патронов, не хватает еды, лошадей, вагонов, паровозов, просто денег. Армиям уже почти все равно, откуда это брать, — военное время все спишет, у кого еще что-то осталось, у того и реквизируют...
САПОЖНИК, ПОРТНОЙ — КТО ТЫ БУДЕШЬ ТАКОЙ?
Войска атамана Григорьева, тогда еще входившие в состав Красной армии, взяли Одессу в апреле 1919 года; Добровольческая армия покинула город в спешке и отчаянии.
Двадцать девятого апреля "Известия Одесского совета рабочих депутатов" ("Известия О. с. р. д.") объявили об учете "всех без исключения" боевых офицеров и чиновников с примечанием: "от регистрации освобождаются только явные калеки". Общество георгиевских кавалеров призвало на перерегистрацию "всех георгиевцев, стоящих на советской платформе".
Затем была объявлена мобилизация ветеринаров: раненых и больных лошадей тоже надо было ставить в строй. 1 мая газета грозно предупреждала рабочих "от увлечения шкурными вопросами, погоней за суточными, за которые их так недавно покупали белогвардейцы": настоящий пролетарий воюет за революцию, а не за деньги.
Для нужд армии у населения начали изымать жесть, фураж и консервы. Объявили учет имеющегося у населения оружия и лошадей. Через несколько дней начался призыв в Красную армию. Чтобы никто не пытался спрятаться — уклоняющимся от призыва посулили "самую строгую ответственность, вплоть до предания суду военного трибунала".
Второго мая по городу пронесся еврейский погром; в скором времени погромы случились и в соседних городах, занятых григорьевцами или красноармейцами. Погромы, однако, происходили стихийно: идеологически Красная армия их не поддерживала. Бунин в "Окаянных днях" цитирует "Голос Красноармейца": "Смерть погромщикам! Враги народа хотят потопить революцию в еврейской крови, хотят, чтобы господа жили в писаных хоромах, а мужики в хлеву, на гнойниках с коровами, гнули свои спинушки для дармоедов-лежебоков..."
Четвертого мая подписан армейский приказ о сборе артиллерийского имущества и покупке лошадей; идет сбор сведений о "мельничных машинах и круподерках", типографских красках, колбасах, запасах масла, семян и стеклотары — все должно быть учтено и при необходимости реквизировано. Вновь организованные стрелковые полки ведут запись и приглашают на службу "санитаров и носильщиков, машинисток, лабораториста, трубача, конюха, коноводов, сапожника, портного, слесаря, шорника, колесника, поваров (кашеваров)" — соблазняя их "жалованием 500 рублей".
К началу мая в армию стали реквизировать автомобили, велосипеды и горючие материалы. Эстакаду в порту взялись разбирать на топливо. 8 мая в "Известиях О. с. р. д." была объявлена реквизиция граммофонов — в целях красной пропаганды; на следующий день — реквизиция всех биноклей под страхом трибунала (тем не менее, как вспоминали участники боев, хороших полевых биноклей все равно не хватало). В середине мая в городе закрылись все аптеки — для учета и реквизиции лекарств.
ШАЛОСТИ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА
Как живут обычные люди в эпоху погромов, всеобщей мобилизации и закрытых аптек — тоже вполне понятно даже по частным объявлениям в газете: "Из трех разорванных чулок делаем пару новых", "Утерян желтый женский ботинок, прошу возвратить". Утрата ботинка — тяжелый удар: новой обуви давно уже взять негде, люди донашивают старую и надевают деревянные сандалии; еще два года вся Одесса громко хлопала деревяшками при ходьбе.
Многочисленные гувернантки — англичанки, немки, парижанки — ищут места, но мест нет, ибо платить им нечем. Люди сообщают об утере сахарных карточек — еще надеясь, что кто-то добрый их вернет; в одном объявлении прямым текстом просят "пожалеть бедн. женщ.", потерявшую деньги и документы. Власти сообщают, что в ближайшее время начнется распределение чая и соли по карточкам.
Водопровод в городе бездействует, воду таскают из порта. Квартиры буржуев и частные магазинчики "реквизируют" — то есть грабят. Календарь у красных один, у белых другой, в датах путаница, во времени тоже: часы несколько раз переводили вперед, в результате разница с астрономическим временем достигла двух с половиной часов.
Газетная реклама в это время — удивительная. Одну половину ее составляют огромные объявления врачей-венерологов, а вторую — реклама развлекательных заведений: здесь и знаменитый цирк Труцци, и театр "Летучая мышь" Никиты Балиева; выступает певица Иза Кремер, идут оперетты "Гейша", "Прекрасная Елена", "Веселая вдова". Объявления о них соседствуют с извещениями о расстреле буржуазных элементов, членов Союза русского народа, бывших белых офицеров и контрразведчиков. Всего за первые три месяца советской власти в Одессе было расстреляно 2200 человек. Здесь же — целые столбцы сообщений о наложенных на буржуазию контрибуциях: практически каждый частный предприниматель должен был раскошелиться на нужды Советов. И сообщения о борьбе с бандитизмом, налетчиками, грабителями. И, конечно, траурные объявления — обычно о жертвах туберкулеза, голода, сифилиса.
Бунин летом 1919 года, уже в дни мощного деникинского наступления, списал себе в дневник с афиши на столбе следующее объявление: "В зале Пролеткульта грандиозный абитурбал. После спектакля призы: за маленькую ножку, за самые красивые глаза. Киоски в стиле модерн в пользу безработных спекулянтов, губки и ножки целовать в закрытом киоске, красный кабачок, шалости электричества, котильон, серпантин, два оркестра военной музыки, усиленная охрана, свет обеспечен, разъезд в шесть часов утра по старому времени. Хозяйка вечера — супруга командующего третьей советской армией, Клавдия Яковлевна Худякова".
"В ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО КАТАСТРОФИЧЕСКИХ МОМЕНТАХ"
С середины мая общий тон газетных статей становится все мрачнее: атаман Григорьев, взявший Одессу, вдруг объявил о своей независимости от Советов и провозгласил себя гетманом Украины. С тех пор в течение месяца "Известия О. с. р. д." исправно докладывали: сначала — что "все меры к подавлению восстания приняты", затем — что "григорьевскую авантюру можно считать окончательно ликвидированной", затем — что "банды рассеяны"... Другие газеты — вот хоть "Одесский коммунист" — наперебой выкрикивали: "Смерть пьянице Григорьеву", но иногда серьезно признавали: "Речь теперь идет уже не о диктатуре пролетариата, не о строительстве социализма, но уж о самых элементарных завоеваниях Октября... Крестьяне заявляют, что до последней капли будут биться за мировую революцию, но, с другой стороны, стало известно об их нападениях на советские поезда и об убийствах топорами и вилами лучших наших товарищей..."
Тем временем положение на фронтах становилось все хуже, и Красная армия поспешно переформировывала полки и перевооружалась. Агитаторы и граммофоны с красной агитацией не смолкали, митинги шли один за другим — в отсутствие радио и телевидения известить население о точке зрения власти на текущие события никак иначе не получалось. В конце концов от митингов начали уставать все, даже красноармейцы, чей боевой дух эти мероприятия должны были поднимать. В конце мая газетчик, побывавший во 2-м одесском стрелковом полку, сообщал: "Замечается усталость от политики. Постоянные митинги, лекции, собеседования на политические темы — все это вызвало потребность немного удалиться от них. В связи с этим, выяснилась большая потребность в беллетристике". Красноармейцы просили дать им Тургенева, Горького, Андреева, с охотой записывались в хоровой, драматический и музыкальный кружки — иначе было совсем тоскливо.
"Известия О. с. р. д." то сообщали о грядущей мобилизации, то категорически опровергали это сообщение, "ибо рабочие и крестьяне Одессы и округа охотно становятся в ряды армии безо всякой мобилизации". Тем не менее мобилизацию в конце концов пришлось объявить, правда, в армию не брали "буржуев", а мобилизовали только пролетариат, что, разумеется, вызывало у пролетариата законное негодование. Приходилось агитаторам снова браться за перья и надсаживать глотки на митингах, объясняя, почему внутреннему врагу не место в Красной армии. И все равно многие рабочие, не говоря уже о несознательной буржуазии, идти на фронт решительно не желали; на уклонистов устраивали облавы.
Еще в конце апреля сотрудники одесских "Известий" спрашивали в Харькове, тогдашней столице советской Украины, можно ли ожидать прибытия в город наркомвоена товарища Троцкого, и получили ответ от комиссара штаба: мол, "товарищ Троцкий посещает фронт только в исключительно катастрофических моментах, когда необходимо поднятие духа войск". Уже через месяц товарищ Троцкий дважды посетил Харьков на своем знаменитом бронепоезде. Бронепоезд, в котором нарком прожил два с половиной года, ездил по фронтам, Троцкий выступал перед массами; в поезде была небольшая типография, где печаталась газета "В пути", там же были и другие чудеса техники: холодильная камера и даже, говорят, небольшой самолет; в штате бронепоезда состояло более 200 человек, включая латышских стрелков, матросов, кавалеристов, мотоциклистов, телефонисток и, наконец, 37 агитаторов. Некоторое время вместе с Троцким ездил и Демьян Бедный, чьи агитки публиковались в той же газете. Весь конец мая и июнь 1919-го Троцкий носится по Украине: именно здесь над Красной армией сгущаются самые грозные тучи.
Эшелоны с наспех собранными частями уходят на фронт. 9 июня в Одессе уже объявлено о взятии на воинский учет всех трудящихся; идет тотальная мобилизация рабочих. 11 июня местные "Известия" старательно опровергают слухи, "что власть большевиков скоро кончится". Впрочем, большевики и сами не уверены, что долго продержатся. Штаб Реввоенсовета переводят из Одессы в неназванное место "по чисто техническим условиям". По городу бродят слухи о скором прорыве фронта, Реввоенсовет обещает за распространение слухов "строжайшее наказание, вплоть до расстрела на месте". Кажется, власть ничего уже не может, кроме как грозить расстрелом.
Положение на фронтах все хуже: Добровольческая армия наступает, Красная бежит, командование выясняет сложные отношения с батькой Махно, который держит участок фронта, но не вполне красен; все это оборачивается изнурительной борьбой еще и с махновщиной. 17 июня Троцкий, выступая в Харькове, объявляет, что город в опасности. "Все под ружье", — призывает он. Буржуев отправляют "на трудовой фронт". Одесская ЧК беспомощно констатирует, что в городе "белогвардейцы и черносотенцы ведут злостную агитацию против советской власти" и обещает им немедленный расстрел.
ДОЛОЙ ШКУРНИЧЕСТВО
В Одессе начинается голод. Большевики вынуждены печатно объясняться, "почему нет хлебного пайка" и сообщать о мерах по борьбе с голодом "на внутреннем фронте". В качестве одной из таких мер красноармейцам разрешается отправлять домой с фронта посылки — до пуда съестного; где они его берут пудами — легко догадаться.
К слову, в одной из бунинских дневниковых записей 1919 года говорится: "Ходил бриться, стоял от дождя под навесом на Екатерининской. Рядом со мной стоял и ел редьку один из тех, что "крепко держит в мозолистых руках красное знамя всемирной коммунистической революции", мужик из-под Одессы, и жаловался, что хлеба хороши, да сеяли мало, боялись большевиков: придут, сволочь, и заберут! Это "придут, сволочь, и заберут" он повторил раз двадцать". И еще запись в один из следующих дней: "На базаре целые толпы торгующих старыми вещами, сидящих прямо на камнях, на навозе, и только кое-где кучки гнилых овощей и картошек. Урожай в нынешнем году вокруг Одессы прямо библейский. Но мужики ничего не хотят везти, свиньям в корыто льют молоко, валят кабачки, а везти не хотят..."
В июне "Известия О. с. р. д." опровергают слухи о переходе целого полка на сторону белых: перешли, мол, только командиры, а солдаты честно драпали. Из воспоминаний деникинцев известно, что переходы целыми полками действительно случались, причем потребность в людях доходила до такой степени, что перебежчиков и пленных тут же ставили в строй взамен павших.
Деникин наступает на Харьков, красноармейцы спасаются бегством, Троцкий грозит: "Горе дезертирам! Отныне из конца в конец страны пойдет на них жестокая и беспощадная облава". Чем хуже положение на фронте, тем отчаяннее становится тон красной печати. Тем временем в Москве открылось целое ведомство по делам дезертиров. Двадцать восьмого июня одесские "Известия" призывают: "Долой шкурничество, апатию, панику, дезертирство, нам не страшны поражения, мы учимся побеждать!" В том же номере цитируется выступление наркома по военным делам Украины тов. Подвойского на пленарном заседании Реввоенсовета: "Харьков пал, пал Белгород, пали Валки, неприятель около Полтавы, левый берег Екатеринослава в руках врага, и Царицын отрезан от центра". "Сошел с рельс или остановился не локомотив революции, а весь, товарищи, поезд нашей революции потерпел крушение". Дальше Деникин пойдет к Киеву, Одессе, Николаеву, горестно пророчит Подвойский, — и пророчит совершенно верно.
Одесситы, однако, и в такой обстановке остаются верны себе: в этот же день в молодежной студии пролетарского искусства проходит лекция "Сущность поэзии и литературы".
Еще через несколько дней "Известия О. с. р. д" мрачно сообщают: "Бьет последний час революции" — и призывают: "Все на фронт". Григорьев, вроде еще месяц назад окончательно добитый и ликвидированный, наступает на Елисаветград, Ворошилов требует достать его — живого или мертвого. В Одессе: на массовые расстрелы семей красноармейцев деникинцами одесская чрезвычайка отвечает расстрелом "представителей буржуазии" без суда и следствия.
Тон большевистских газет — от панического до торжественно-пророческого: они много твердят о мировой революции, о пламени коммунистического пожара в Венгрии и Германии, скороговоркой сообщают об оставленных городах и призывают сражаться до последней капли крови. По городу продолжают носиться слухи — для кого радостные, а для кого и страшные. Газеты то сообщают, что Харьков, Белгород, Лозовая и Николаев отбиты у врага, то берут свои слова обратно: слухи не подтвердились. В завшивленной прифронтовой полосе начинается и разбегается, как лесной пожар, эпидемия тифа; в Одессу с фронта везут тифозных больных.
Наконец, 23 августа в городе высаживается десант. Ураганный артиллерийский огонь с берега, восстание офицерских организаций в городе — и большевики бегут, оставляя противнику даже походные кухни с готовыми обедами. Красная страница в истории города закрылась, открылась белая — с новыми погромами и арестами, новыми расстрелами и реквизициями, с другими газетами и все теми же объявлениями: утерянные документы, представления варьете, смерти от туберкулеза и тифа, лечение сифилиса, поэтические вечера...
Просто жизнь.
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу