Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2024
Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор многих книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского федерального университета. Живет и работает в Екатеринбурге.
А. В. Р.
1
Обнимешь ли охапку дров
на снежный случай, на Покров —
она сожмётся и застынет,
она тебя ещё обнимет
и белый дым с небес откинет,
и догорит, и не умрёт:
она золой — земли коснётся,
целуя корни, и проснётся
и ветвью душу обовьёт …
2
Синицы скачут по ресницам,
насыплю семечек синицам
и сало мёрзлое качну
на ледяной и сивой нитке,
и в небе спящие улитки
твою услышат тишину,
и сердце сна, и сердце сада —
гроздь ледяного винограда —
молчит, как бог, на всю страну…
3
Говори, говори о простом:
после слова — и слова не скажешь,
в белом поле на чистое ляжешь
перезябшим крестом —
ликом к небу чужими очами
молодое увидишь молчанье —
золотое под Млечным Мостом…
4
Снегом тебя обниму:
тронешь ли белую тьму —
небо наполнится духом,
музыка — небом и слухом.
Шумно в казённом дому —
не говори никому:
любит тебя заоконный…
Слушаешь белую тьму —
снег прилетает знакомый
бога — на плечи ему…
5
Дышит сажа. В трубе вороньё.
Или снега хлопчатое мыло.
Силой слова дыханье твоё
заоконную тьму просквозило.
Это музыки свет и душа
мучат плоть. Шевельнулась заноза,
чтобы мощью тоски и мороза
стать душой. Хороша-хороша:
восстаёт, поспевая за дымом,
словно сажа бела и свежа
в этом мире незрячем, но зримом.
6
Ноябрьских созвездий недобрый народ
морозу — мороза с похмелья нальёт,
и нежно и страшно оплавится лёд,
в саду не споткнётся стекольный завод:
шуршало, шуршало — и рухнуло озеро,
рассохшейся жидкости долгий полёт
устами с небес пустоту недопьёт,
чтоб вечно звенело, мерцало, морозило.
И снег ниоткуда куда-то идёт —
куда его память забросила.
7
Со всех сторон
летит ночная птица.
И снится сон,
где сон тебе не снится.
Где мимо глаз
скользят чужие руки —
и долго нас выводят
из разлуки.
Смотри — огонь:
в печи пылает время —
и, как ладонь, —
себя кладёт на темя
себе…
8
В деревянную лодочку лечь —
незнакомая птица оплечь
прошумит, как река и как речь:
в деревянную лодочку лечь.
Выше зренья убитых и мёртвых
и ещё не рождённых легли
и восстали в берёстах потёртых
деревянные взоры земли.
Деревянные мысли и слёзы,
деревянный стеклянный озноб:
выше глины летают берёзы,
переплакав до глины сугроб.
Деревянное слово бессмертно,
деревянный струится огонь
незаметно
с янтарём в лубяную ладонь.
Деревянный дымок, деревянный —
выдыхаемый пар изо рта,
неприкаянный и окаянный
и, как бог без любви, постоянный —
от креста до креста,
где спешит деревянная речь
в деревянную лодочку лечь.
9
Где ельник тянется обозом,
где речка вымерзла до дна.
Тепло, хранимое морозом,
бледнеет в доме без окна,
где ты поёшь в душе незвучно,
как гоголь, глухо — глубоко,
где пишет бог собственноручно
письмо — и дышится легко:
письмо — себе, Анастасии
и снегу, павшему в России,
где мы на соснах припасли
Кассиопеи пепел белый,
Кассиопеи пепел спелый,
не долетевший до земли.
Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор многих книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского федерального университета. Живет и работает в Екатеринбурге.
А. В. Р.
1
Обнимешь ли охапку дров
на снежный случай, на Покров —
она сожмётся и застынет,
она тебя ещё обнимет
и белый дым с небес откинет,
и догорит, и не умрёт:
она золой — земли коснётся,
целуя корни, и проснётся
и ветвью душу обовьёт …
2
Синицы скачут по ресницам,
насыплю семечек синицам
и сало мёрзлое качну
на ледяной и сивой нитке,
и в небе спящие улитки
твою услышат тишину,
и сердце сна, и сердце сада —
гроздь ледяного винограда —
молчит, как бог, на всю страну…
3
Говори, говори о простом:
после слова — и слова не скажешь,
в белом поле на чистое ляжешь
перезябшим крестом —
ликом к небу чужими очами
молодое увидишь молчанье —
золотое под Млечным Мостом…
4
Снегом тебя обниму:
тронешь ли белую тьму —
небо наполнится духом,
музыка — небом и слухом.
Шумно в казённом дому —
не говори никому:
любит тебя заоконный…
Слушаешь белую тьму —
снег прилетает знакомый
бога — на плечи ему…
5
Дышит сажа. В трубе вороньё.
Или снега хлопчатое мыло.
Силой слова дыханье твоё
заоконную тьму просквозило.
Это музыки свет и душа
мучат плоть. Шевельнулась заноза,
чтобы мощью тоски и мороза
стать душой. Хороша-хороша:
восстаёт, поспевая за дымом,
словно сажа бела и свежа
в этом мире незрячем, но зримом.
6
Ноябрьских созвездий недобрый народ
морозу — мороза с похмелья нальёт,
и нежно и страшно оплавится лёд,
в саду не споткнётся стекольный завод:
шуршало, шуршало — и рухнуло озеро,
рассохшейся жидкости долгий полёт
устами с небес пустоту недопьёт,
чтоб вечно звенело, мерцало, морозило.
И снег ниоткуда куда-то идёт —
куда его память забросила.
7
Со всех сторон
летит ночная птица.
И снится сон,
где сон тебе не снится.
Где мимо глаз
скользят чужие руки —
и долго нас выводят
из разлуки.
Смотри — огонь:
в печи пылает время —
и, как ладонь, —
себя кладёт на темя
себе…
8
В деревянную лодочку лечь —
незнакомая птица оплечь
прошумит, как река и как речь:
в деревянную лодочку лечь.
Выше зренья убитых и мёртвых
и ещё не рождённых легли
и восстали в берёстах потёртых
деревянные взоры земли.
Деревянные мысли и слёзы,
деревянный стеклянный озноб:
выше глины летают берёзы,
переплакав до глины сугроб.
Деревянное слово бессмертно,
деревянный струится огонь
незаметно
с янтарём в лубяную ладонь.
Деревянный дымок, деревянный —
выдыхаемый пар изо рта,
неприкаянный и окаянный
и, как бог без любви, постоянный —
от креста до креста,
где спешит деревянная речь
в деревянную лодочку лечь.
9
Где ельник тянется обозом,
где речка вымерзла до дна.
Тепло, хранимое морозом,
бледнеет в доме без окна,
где ты поёшь в душе незвучно,
как гоголь, глухо — глубоко,
где пишет бог собственноручно
письмо — и дышится легко:
письмо — себе, Анастасии
и снегу, павшему в России,
где мы на соснах припасли
Кассиопеи пепел белый,
Кассиопеи пепел спелый,
не долетевший до земли.