Есть фигуры в российской истории, воспринимающиеся на уровне массового сознания в сугубо негативной коннотации. К таковым представляется возможным отнести, скажем, Святополка, прозванного Окаянным. Вопрос: заслуженно ли? Ибо нет прямых доказательств его вины в убийстве братьев Бориса и Глеба. Или вот другой яркий пример: золотоордынский беклярбек Кичиг-Мухаммад, более известный на Руси как Мамай, и в данном случае религиозный и идеологический штамп затмил собой незаурядную личность между прочим российской истории. В этом же ряду жертв идеологической конъюнктуры – императрица Анна Иоанновна, ассоциирующаяся – спасибо школьным учебникам и ненаучной литературе, в том числе и художественной, – по большей части с бироновщиной и засильем иностранцев.
Примечательно, что термин ？бироновщина？ был введен в обиход отнюдь не ученым, а малоизвестным писателем позапрошлого столетия Иваном Лажечниковым. Негативных красок к облику императрицы добавил весьма популярный в СССР писатель Валентин Пикуль. Его глупости про Анну Иоанновну даже цитировать не хочется, притом что они как раз сыграли немалую роль в формировании негативного и гротескного образа императрицы.
Что касается упомянутой фигуры Эрнста Бирона, то она, безусловно, требует отдельного разговора, но трудно не согласиться со взвешенной оценкой, которую дал деяниям Анны Иоанновны Николай Карамзин в своей знаменитой записке ？О старой и новой России？: ？Не самая плохая государыня пала жертвой неуважения просвещенных россиян？. К сожалению, взгляд Карамзина в данном случае не разделяли маститые ученые XIX столетия – Сергей Соловьев и Василий Ключевский, давшие уже эмоционально уничижительные и не подкрепленные в должной мере источниками характеристики императрице. Иначе думал другой историк того же века – Николай Костомаров, но его взгляд на деяния Анны Иоанновны я приведу в конце статьи.
Считаю нужным подчеркнуть: упоминая имена данных незаурядных исторических деятелей, я отнюдь не оцениваю их в парадигме ？хороший или плохой？, а обращаю внимание на необходимость беспристрастного изучения их деяний в контексте эпохи с последующей популяризацией на уровне массового сознания именно научных взглядов и оценок.
У нас же, увы, долгое время разного рода клише и уничижительные характеристики заслоняли собой личность, формировали о ней даже не миф (напомню, по словам философа Алексея Лосева, миф как раз таки наиболее яркая и самая подлинная действительность), а навязывали какое-то гротескное и подчас уродливое восприятие оной.
“ Начиная со времен царя Михаила Федоровича, Россия все больше втягивалась в орбиту европейской международной политики. При этом в сознании западной элиты Московия продолжала оставаться полуазиатской страной с варварским населением ” Подлинный облик исторического деятеля можно разглядеть разве что на страницах монографий, в постсоветский период издающихся мизерными тиражами и о существовании которых в курсе узкий круг ученых. Справедливости ради замечу: пусть с некоторым скрипом, но ситуация меняется. И больше других, на мой взгляд, повезло тем же Мамаю и Анне Иоанновне. Первому посвятил свою блестящую научно-популярную работу историк права Роман Почекаев ？Мамай. История ？антигероя？ в истории？. Ну а завесу над искореженным, скажем, тем же Пикулем, историческим обликом Анны Иоанновны приоткрыли Евгений Анисимов и Игорь Куркин.
Названные работы вышли из-под пера профессионалов и в этом их научная и научно-популярная ценность. К слову сказать, труд Куркина начинается с эпиграфа, принадлежащего какому-то школьнику и свидетельствующего о нелепом восприятии императрицы в общественном сознании.
И Игорь Владимирович на богатом документальном материале подобные представления разрушает. Позволю себе несколько цитат из его замечательной книги: как и работа Анисимова, она вышла в серии ЖЗЛ, в которых он приводит слова немецкого офицера на русской службе Г. Х. Манштейна: ？Государыня сия была умна, судила о вещах здраво и сообразно с тем поступала во всех случаях, когда предубеждение и пагубная страсть к наперснику (Бирону. – И. Х.) не препятствовали действиям ея. Красноречие украшало уста императрицы, разговор ея был приятен и весел？.
Исследователь отмечает, далее цитируя Манштейна: ？Она щедро награждала заслуги, не только регулярно слушала государственные дела, представляемые министрами, но даже всегда осведомлялась об отправлении и исполнении решенных ею и никогда не обременила народ новым налогом; заботилась о строительстве новой столицы, поощряла науки и художества？.
Апология и субъективное мнение? Второе – вне сомнений. Но оно принадлежит современнику Анны Иоанновны, человеку, непосредственно наблюдавшему за ней, в отличие от уничижительной характеристики не заставших эпоху деятелей. Впрочем, еще одна характеристика, уже не апологетическая, но, насколько это возможно, беспристрастная и также приведенная в работе Куркина: ？Оппозиционно настроенный к режиму Екатерины II министр и историк князь М. М. Щербатов считал: ？Императрица Анна не имела блистательного разуму, но имела сей здравый рассудок, который тщетной блистательности в разуме предпочтителен？.
В свете приведенных цитат мне видится риторическим вопрос: справедливы ли навешиваемые на Анну Иоанновну ярлыки? Конечно, нет. Ярлыки вообще редко справедливы, особенно на фоне прописной истины: историю пишут победители. Фаворит же царицы Бирон был свергнут генерал-фельдмаршалом Христофором Минихом – ему, замечу, тоже от потомков досталось, а сформированный в общественном сознании негативный, если говорить современным языком, имидж курляндского герцога лег мрачной тенью и на его покровительницу. Но при этом данная статья не является и апологией императрицы, скорее – предложение читателям сделать акцент на эпохальных по своим геополитическим последствиям событиях, связанных с ее правлением.
А события были действительно значимыми. Отчасти они неразрывны с именем, в общем-то, малоизвестного, и если известного, то опять же скорее в негативной коннотации, Готлиба Зигфрида Байера, коллеги историка Герхарда Миллера. Байер был полиглотом, правда, так и не выучившим русский язык, и историком-синологом.
Портрет императрицы Анны Иоанновны
Неизвестный художник. XVIII век Совершенно нелепую и несправедливую тень к его образу добавляет приверженность строго научной норманнской теории, им сформулированной и поддержанной позже упомянутым выше Миллером, активно и с дилетантско-идеологических позиций критиковавшейся Михаилом Ломоносовым. При всех своих достоинствах Михаил Васильевич в отличие от Байера и Миллера профессиональным историком не был и не владел методологией научного исследования в данной области.
Дальнейшие археологические исследования, прежде всего Гнездовских курганов, доказали правоту Байера. Да, в качестве небольшого, но важного отступления: по поводу норманнов и упомянутых курганов, а также роли скандинавов в формировании древнерусской государственности рекомендую научно-популярную работу ведущего военного археолога и специалиста по истории викингов на наших землях Сергея Каинова, написанную в соавторстве с историком Вероникой Мурашевой, ？Викинги. Путь на Восток？.
Возвращаюсь к Байеру: сформулированная им норманнская теория не прибавила ученому, я бы сказал, положительной известности в общественном сознании, которое, впрочем, с конца 80-х переживает разброд и шатание, утопая в море антинаучной макулатуры, среди которой антинорманизм являет собой замешанный на идеологии символ интеллектуального невежества, подчас выражаемого в безапелляционной форме.
Так вот, за год до своей смерти – в 1738-м Байер пишет посвящение Анне Иоанновне. Подробно изучивший данный документ историк Артем Попов замечает: ученый не просто пишет царице, а обращается к ней с намеком на ее святость и, подчеркивая богоизбранность, сравнивает ее с Карлом Великим. Байер хвалит племянницу Петра I за совместные с войсками Священной Римской империи успехи русской армии в борьбе с османами, прежде всего за взятие Крыма – по его словам, колыбели античной цивилизации на российской земле.
И далее ученый предлагает Анне Иоанновне основать военно-морскую базу на месте древнего Херсонеса, то есть ровно там, где спустя сорок пять лет будет воздвигнут Севастополь. Напомню, тогда шла Русско-турецкая война 1735–1739 годов и российские войска ненадолго занимали Крым. В том противостоянии Стамбулу Петербург и Вена объединили свои военные усилия. Да и по поводу военно-морской базы: полагаю, эта идея в целом была созвучна желанию императрицы, практически сразу по восшествии на престол занявшейся восстановлением флота, пришедшего в плачевное состояние после смерти Петра I.
Попов подчеркивает: в отличие от своих предшественников в лице Екатерины I и Петра II Анна Иоанновна логически завершила деяния своего дяди на Каспии и в Причерноморье. В чем это выразилось?
Прежде, чем ответить на поставленный вопрос, несколько слов о восточной политике Петра I. Вообще в нашем общественном сознании император предстает убежденным западником, якобы прорубившим окно в Европу. Про то, что именно якобы, полагаю, большинству читателей известно.
Ибо в последние десятилетия вышло достаточно работ, равно как и было записано, что может быть более важно для массовой аудитории – роликов на YouTube, повествующих о развитии русских Вооруженных сил и активной военной политики царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича на западном направлении. Речь о русско-польских и русско-шведских войнах 1632–1634, 1654–1667 и 1656–1658 годов соответственно. Наконец, появилась целая плеяда блестящих военных историков – специалистов по XVII веку: Олег Курбатов, Алексей Лобин, Александр Малов, Николай Смирнов.
Но Петр I уделял немалую долю своего внимания и Востоку. В самом широком смысле этого слова. Вот только несколько примеров. В 1695 году купец Семен Маленькой отправляется с торговой миссией в Индию. В результате своего путешествия он попал в столицу великих моголов и, если не ошибаюсь, получил в подарок слона. Обратно Семену вернуться не довелось – смерть настигла его в Шемахе.
В 1714 году сподвижник царя подполковник Иван Бухгольц, исследуя в поисках золота бассейн реки Иртыш, попутно основал Омск. Упомянутый год оказался богат на события: напомню, что в 1714-м состоялось Гангутское морское сражение, ознаменованное первой в истории победой только-только рожденного российского военно-морского флота. Тогда же отправился в свой Хивинский поход капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка князь Александр Бекович-Черкасский. Позже он получил от государя приказ исследовать путь в Индию, в поисках которого и погиб от рук заманившего его в ловушку хивинского хана в 1717 году.
Однако неудачная вроде бы миссия Бековича не прошла напрасно, активизировав контакты с Бухарой, посол которой – к слову, сын сохранившей православие русской пленницы Дарьи, – Кули топчи-баши (Кулибек) в том же 1717-м прибыл в Москву и сподобился аудиенции лично Петра I. Кулибек посетил с торгово-дипломатической миссией также Петербург.
Обратно бухарского эмиссара сопровождал российский дипломат итальянского происхождения Флорио Беневени. Миссия проследовала через Тегеран. После долгих приключений – бухарский хан все никак не хотел отпускать дипломата – Беневени возвратился в Россию, по сути даже бежал. Причем следовал он через земли хивинского хана – того самого, разгромившего отряд Бековича. Хан опасался мести со стороны российских войск и поэтому оказал Беневени всяческую помощь, попутно отпустив русских пленных. Вернувшись домой, Беневени уже не застал Петра I в живых (в Москву он прибыл в 1725 году).
На данном фоне интереса России к Востоку стоит ли удивляться популярности среди образованной публики петровской эпохи романа ？Александрия？, повествующего о жизни и деяниях Александра Македонского.
И наконец, Персидский поход Петра I, предпринятый им против Сефевидского Ирана, почти сразу после завершения Северной войны и в том числе для восстановления торгового пути в Индию. Результат – присоединение Дербента и Баку.
После смерти императора интерес политической элиты к Востоку в значительной степени сходит на нет и возрождается только при его племяннице. Попов обращает внимание на следующие любопытные детали: Петр I пытается восстановить путь ？из варяг в греки？, Анна этот процесс завершает, ибо согласно Белградскому мирному договору 1739 года с Османской империей Россия закрепляет за собой Азов.
Да, пускай это было только побережье Азовского моря, без контроля над Керченским проливом, но важнейший геополитический шаг Россия сделала. И проницательным политикам что в Петербурге, что в Стамбуле становилось понятно: предрешавшее судьбу Крымского ханства закрепление русских в Причерноморье – вопрос времени, причем ближайшего.
Ибо равновесие в противостоянии Российской империи и Оттоманской Порты в XVIII столетии нарушилось, что со всей очевидностью и продемонстрировала вспыхнувшая спустя двадцать девять лет война, завершившаяся Кючук-Кайнарджийским миром, в результате которого мы получили выход к Черному морю и через несколько лет наконец-то включили в состав империи последний осколок Золотой Орды. Но скажем так – вектор данных геополитических устремлений был заложен Петром I, а реанимирован Анной Иоанновной и озвучен в упомянутом послании Байера.
Далее: Петр I, подчеркивает Попов, выстраивает путь ？из варяг в арабы？, то есть возрождает некогда проложенный норманнами Волжско-Балтийский торговый путь, и Анна Иоанновна также этим занимается, включив в состав Российской империи первые казахские жузы. То есть императрица, замечает историк, восстанавливает Киевскую Русь в период ее могущества – ведь при ней вошли в состав России некогда составлявшие Тмутараканское княжество земли.
И речь может идти ведь не только о Киевской Руси. Там же, в Приазовье, по мнению историка Георгия Вернадского, располагался Русский каганат, о котором мы узнаем из написанных в середине IX века Бертинских анналов. Впрочем, данное протогосударство норманнов в указанном регионе – только гипотеза, хоть и имеющая под собой определенные основания, но далеко не всеми исследователями разделяемая.
Наконец, при Анне Иоанновне мы сделали благодаря добравшейся до Аляски в 1732 году экспедиции геодезиста Михаила Гвоздева первый шаг к превращению в евразийско-американскую державу. Да и знаменитая вторая камчатская экспедиция Витуса Беринга, в результате которой капитан-командор и его спутники добрались до Северной Америки, готовилась в период царствования племянницы Петра I и увенчалась успехом менее чем через год после ее смерти.
Что ж, теперь настало время процитировать характеристику – вполне, на мой взгляд, справедливую, данную императрице Костомаровым: ？Во многих отношениях царство Анны Иоанновны может назваться славным продолжением царствования ее великого дяди？. Так ведь и было.
Добавлю: племянница Петра I восстановила роль правительствующего Сената взамен распущенного по ее указу Верховного тайного совета, грозившего превратить Россию с точки зрения политического устройства в подобие Речи Посполитой, вступившей в XVIII столетии в стадию фактического государственного распада, завершившегося тремя разделами и утратой независимости в 1795 году.
И именно по указу Анны Иоанновны в столице открылся Сухопутный шляхетский корпус, в стенах которого дворяне проходили подготовку к государственной службе и из которого вышли Александр Сумароков и Михаил Херасков. То есть и здесь императрица стала продолжательницей дела своего дяди, много сил положившего на воспитание дворянства.
Подводя итог, предлагаю читателям обратить внимание на следующую деталь: начиная со времен царя Михаила Федоровича, Россия все больше втягивалась в орбиту европейской международной политики. При этом в сознании и западной элиты, и обывателей Московия продолжала оставаться полуазиатской страной с непросвещенным варварским населением. Подобное положение дел существовало со времен еще великого князя Василия III. Это убедительным образом доказано в блестящей и посвященной данному правителю монографии Александра Филюшкина. Не изменилось оно и после превращения России в империю.
Однако и интерес Петра I к Средней Азии, и попытка Байера привлечь внимание императрицы к лежавшим там землям свидетельствуют о возможности еще в XVIII столетии, используя в своих целях технологический потенциал Запада, переориентировать вектор геополитических усилий России на Восток или придерживаться курса ？Блестящей изоляции？, сформулированного британскими дипломатами во второй половине XIX века.
В сущности то же самое спустя столетие после Байера будут предлагать некоторые декабристы, о чем довольно подробно писал выдающийся отечественный ученый и геополитик Вадим Цымбурский на страницах своей посмертно изданной монографии ？Морфология российской геополитики？.
Наконец, если перебрасывать мостик из XVIII века в нынешнее столетие, то нельзя не увидеть актуальность посвящения Байера Анне Иоанновне для дня сегодняшнего. Речь все о том же: о переформатировании усилий отечественной геополитики с Запада на Восток, о чем я также уже писал (？Дети каганата？).
Да, наивно среди хитросплетений мировой политики искать друзей, но к сближению с Ираном и Китаем нас призывает сама логика истории. Речь именно о сближении с названными странами, но не о военном союзе с ними.
Да, разумеется, в религиозно-культурном плане мы, равно как и Запад, наследники единой цивилизации Pax Romana, фундаментом которой был эллинизм, – отсюда интерес русской читающей публики к той же написанной во II–III веках ？Александрии？. Конечно, надо принимать во внимание единое культурное пространство Европы, частью которой была наша интеллектуальная элита, следует учитывать колоссальное влияние на русскую мысль XIX века немецкой философии, а еще ранее, если говорить об образованном обществе, – французской культуры.
Однако политический истеблишмент Запада, начиная с XVI века, сочетал по отношению к России плохо скрываемое презрение, а зачастую и страх со стремлением использовать военную мощь Петербурга во внутренних бесконечных распрях. Наиболее яркий здесь пример – прославленный Итальянский поход фельдмаршала графа Александра Суворова, явившийся следствием некоторой политической наивности Павла I и рыцарского строя его души, отчасти уместного на международной арене в эпоху Крестовых походов. Что же делал русский полководец на Апеннинах? По большому счету освобождал их от французов… для австрийцев. И это не единственный пример, когда Россия для других таскала каштаны из европейского огня.
Так может быть, нам пора обратить взор на Восток, следуя по пути, некогда начертанному нам Готлибом Байером и частично осуществленному при Анне Иоанновне? И да, немецкий ученый интересовался историей Греко-Бактрийского царства, располагавшегося в том числе на территории нынешнего Афганистана, который, как и почти два столетия назад, снова в центре большой геополитической игры, в которой мы с Пекином и Тегераном объективно на одной стороне против англосаксов.
Игорь Ходаков,
кандидат исторических наук
Опубликовано в выпуске № 47 (910) за 7 декабря 2021 года