Стихотворения

       Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2022

       Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор, доктор филологических наук. Живет и работает в Екатеринбурге.

       * * *

       Кто-то плачет и плачет во мне,

       сквозь меня отражаясь в окне:

       он, конечно, стоит за спиной.

       Оглянусь в темноте ледяной —

       и глядит, проливаясь, слеза

       на летящие в небо глаза, —

       прозревает слеза на лету,

       продлевая твою высоту…

       Нагреваются слезы во рту.

       * * *

       В большой воде иного бытия,

       где в лед входила трещина копья

       и щелкала железом мотоцикла,

       когда вода сама к себе привыкла

       и выглянула вечность из нее,

       ушел туман — и зеркало возникло,

       всем сердцем опираясь на копье.

       Дрожало зеркало и в слезы целовало,

       и простиралось медленным огнем,

       и время отступало,

       последней мыслью вспыхивая в нем.

       * * *

       Куст шмелей, гнездящийся в снегу,

       пахнущий, как жизнь, воздушной кровью,

       я к тебе прижаться не могу —

       ты меня огладишь вербной бровью.

       Озеро глотает высоту

       с птицей из просветов ледохода

       и катает пуговку во рту

       на этапе жажды. И свобода

       спит на пересылке глубже тьмы,

       открывает очи на минутку

       затянуться горечью зимы,

       сжатой в ледяную самокрутку.

       * * *

       Туманы вывесили флаги, —

       и в натяженье влаги,

       как из тайги скрипит кровать,

       как ночью в рыжие овраги

       уходит время умирать,

       как в океане трутся фляги

       и чокаются молоком

       разледенившимся, но твердым,

       как бы грозя моржовым мордам

       торосом, торсом, топором…

       А над костром сидят бродяги

       и умываются костром.

       * * *

       К.

       Птицы с глазами женскими хладное небо пьют:

       вечно они летают — как их теперь зовут?

       Медленный зверь сирени, белый, встает во мне,

       в заморозках мерцая, словно окно в окне.

       Космос не тронет птичку, в небо стряхнет сирень —

       и лепестки струятся ночью как белый день.

       * * *

       Море плачет навстречу

       всему, что еще не плачет,

       сбросит шкуру свою овечью

       на берег, переиначит

       мифы о превращенье

       путешествий — в чужую бездну,

       и почувствует жженье

       в глубине, если я исчезну.

       * * *

       Пока не ослепнешь —

       звезду не услышишь:

       замрешь и окрепнешь,

       и небо надышишь,

       где, шапку забросив

       за вечность, за зверя,

       придумает Осип,

       что знал Алигьери.

       * * *

       Люблю и шорох, и шипенье,

       и шум листвы с другого света,

       последнее сердцебиенье

       деревьев. Смерть или терпенье —

       успенье лета.

       Сосульки первая комета —

       ее прилет, ее горенье:

       она с того, с другого, света,

       где шелестит стихотворенье.

       * * *

       В небе у берез немеют ноги.

       Пустота полопалась в стекле —

       пузырьки прозрели, недотроги:

       Ночью возвращаются дороги,

       прижимаясь, твердые, к земле.

       Разгребаешь звездную лузгу:

       там, где по любовь ходили боги, —

       дырочки от валенок в снегу…

       * * *

       Отражаясь в себе, каменея навеки,

       видят лед и свеченье крещенские реки.

       Вещество пустоты приморозило веки,

       и цветы из себя истекают, к стеклу

       прижимаясь и освобождаясь во мглу.

       На полу воскресают во сне человеки,

       неостывшие ружья поставив в углу.

       * * *

       Птичка на воздухе, небо на птичке,

       птичка на сердце сидит и сидит:

       лед уплывающий шоркает спички —

       спички ломаются, время шипит

       не узелком — угольком угловатым,

       гоголем, загнутым вниз на конце;

       небо седьмое бывает девятым —

       гоголем или глаголом пернатым

       в первом, единственном, главном лице.

       * * *

       Губами ловишь нитку с неба,

       живую шерстяную нить —

       и вспыхивает рифма ？хлеба？,

       и не с кем рифму преломить…

       * * *

       Душу душой не тронь —

       можешь в огонь окунуть ладонь,

       можешь погладить свет.

       Смотришь в огонь, смотришь в огонь,

       которого нет.

       * * *

       За деревней тополь обезножил

       добрести до жизни мочи нет

       сквозь себя пророс и прожил

       триста лет

       и упал в сырую пропасть лета

       выше неба к богу в пустоту

       и летит в себя усильем света

       с тополиным яблоком во рту.

       * * *

       Что-то качнет крыльцо

       ночью, звезду кроша,

       это болит душа:

       выпьешь свое лицо

       медленно из ковша.

       Сам себе смерть и бог,

       снега не видно, нет…

       Сделать глубокий вдох —

       выдохнуть белый свет.

       * * *

       Слезинка на игле,

       граненая приснится:

       не трещинка в стекле —

       а сивая ресница.

       Когда не взгляд, а звук,

       отбившийся от рук,

       от уст, не выживает…

       С какой такой версты —

       страшнее не бывает —

       не зрячий сон, а ты

       последние кранты

       кричит из немоты —

       и голос не срывает.

       * * *

       Мотылек лохматит лампу,

       солнце пробует на вес,

       шлепает собачью лапу,

       свесившуюся с небес.

       Тщетным воздухом разлуки

       дует, как на уголек,

       дабы свет не дался в руки,

       как последний мотылек.

       * * *

       Два лика — неба и воды

       заводят зябкие сады —

       узлы зернистого сближенья

       с лицом земным и отраженье

       зрачков — до яблока, до жженья,

       до слез, до головокруженья,

       до золотой в листве орды —

       очей небесные следы —

       целует жизни разрешенье.

       Стихотворения