Материал из номера
Ноябрь 2008
Скачать номер
в PDF формате
В то время как на Украине скромными мероприятиями отметили 120-летие со дня рождения одного из вождей русского анархизма, Нестора Махно, в серединной части России вспомнили о его жене — матушке Галине. В музее Управления ФСИН по Республике Мордовия в экспозиции выставлено лагерное дело Галины Кузьменко, которая отбывала тут наказание полвека назад.
Пожелтевшие страницы с лохматыми краями, записи стальными перьями, на каждом углу листа оттиск печати "совершенно секретно", фотографии, которые напоминают рисунки с кладбищенского надгробия. Надо всем тень батьки Махно — символа русской лихости и удачи, символа презрения к своей и чужой жизни. Открывается дело жены знаменитого атамана квитанцией: "Всего подшито 53 страницы. Заполняется при сдаче дела в архив". Биографы, во всех подробностях описавшие деятельность Нестора Махно, не оставили белых пятен и в жизни его жены. И только ее пребывание в лагере и обстоятельства освобождения по понятным причинам не были доступны их взору.
В конце января 1946 года в тюремный поселок Потьма прибыл новый этап. Среди осужденных находилась женщина 47 лет. Седые волосы, две горькие складки у губ и прищуренные надменные глаза свидетельствовали о драматических событиях в ее прошлой жизни. Но появление Галины Кузьменко в мордовских лагерях ажиотажа не вызвало. Здесь и не таких особ видали. А когда-то о ее знаменитом муже слагали легенды. Героический атаман наводил ужас на весь Юг России. В историю же Нестор Махно вошел больше созданием слова "махновец", которым обычно награждают неряшливого и пестро одетого человека...
Фото: Фото автора
Галину Кузьменко арестовали в Европе, куда она сбежала с Нестором Ивановичем после Гражданской войны. Среди осужденных женщин не выделялась. Тихая, незаметная. Носила очки, которые очень берегла. Говорила певучим голосом. И только иногда в минуту крайней усталости от нее могли услышать имя какой-то Маруськи. Поминала ее зэчка недобрыми словами. Но в тесном бараке, где у каждой осужденной свои беды, никто к этому бормотанию не прислушивался. А исповедоваться о прошлой жизни Галине было ни к чему. Сколько она лично перестреляла из пулемета белых офицеров и красных командиров! Лучше не говорить об этом бабам, попавшим в лагерь за украденное мыло, неосторожное слово или спекуляцию... По сравнению с ними она была в свое время царицей. И если бы не принципы Нестора, то ездила бы сейчас по Елисейским Полям на роскошном "роллс-ройсе", а не слушала звон рельса, зовущий к работе в мордовском лесу. И зачем она связалась с анархистом, который довел ее до лагерной баланды? Тем, чем начинал ее муж, она теперь заканчивала свою жизнь.
Помучившись с таким мужем, первая супруга сбежала, а Махно арестовали и приговорили к каторге. Освобожденный амнистией Временного правительства, в 1917 году Нестор приехал на родную Екатеринославщину, где его ждала подруга по переписке, Анастасия Васецкая. Она и стала второй женой Махно, который превратился в знаменитого атамана. Постоянные разъезды, нападения на поезда, ранения кончаются для него потерей Анастасии. Новую подругу Нестора его соратники уважительно называют атаманшей Марусей, а своего предводителя величают батькой. В тот момент, когда даже эмиссары новой, советской власти вынуждены заключить с Махно договор и признать его славу и влияние, в жизни Махно появляется она. Новая женщина, его личный секретарь, а затем, как оказалось, последняя жена — Галина Кузьменко, учительница русского языка по образованию, называвшая себя дочерью железнодорожного служащего, но на самом деле — царского жандарма.
Фото: Фото автора
Первая встреча Нестора Махно и Галины Кузьменко не предвещала создания семьи. Атаман заглянул в одну из школьных библиотек и, желая блеснуть эрудицией перед молодой учительницей и боевыми товарищами из своего эскорта, попросил книгу какого-то мудреного автора. Галина отказалась выдать на руки редкую книгу, которая запросто могла бы пойти на папиросы. На угрозы Махно револьвером будущая невеста швырнула книгу под ноги такому читателю. Нестор ушел, хлопнув дверью, но красивую учительницу не забыл. В следующую встречу он показал себя галантным кавалером девушке, которая тоже оценила преимущества жены знаменитого на всю Россию и Украину атамана. Эту красивую брюнетку часто видели верхом, в атаке, за пулеметом. Когда один из махновцев изнасиловал женщину, Галина собственноручно расстреляла негодяя. И так она поступала часто. Галина все дальше и дальше отодвигает свою предшественницу — Марусю Никифорову — от Махно. И в итоге побеждает. Маруся уходит, осыпая соперницу проклятиями, которые та так часто потом вспоминала в лагере на лесоповале.
Но и помимо этого было что вспомнить в часы горьких раздумий. Муж ввел Галину в состав главного судебно-карательного органа махновщины, ей поручили вести подробный дневник, в котором детально описывались рейды махновских отрядов, грабежи и казни. Свое передвижение по захваченной территории Нестор Иванович обставлял поистине царскими почестями — насколько хватало воображения. На пустую железнодорожную платформу в середине поезда ставили изящное княжеское ландо, украшенное золоченой резьбой. Проносясь мимо станций, супруги развлекались стрельбой из револьверов по людям, собравшимся посмотреть на атамана и его "матушку". Но через полтора года такой веселой жизни ландо сменила телега, а от большой армии осталось только сорок преданных людей. Сам Махно мучился ранением в ногу и туберкулезом. И если бы не преданность жены, выходившей его, то закончил бы батька свои дни в Бутырке, как многие его соратники.
В августе 1921 года Махно с женой и небольшим отрядом спасается от красных в Румынии. Затем супруги бегут в Варшаву и попадают в тюрьму по обвинению в подготовке заговора по отделению Галиции. Здесь, в неволе, Галина родила единственную дочь, Елену. В Париже, где они оказываются после оправдательного приговора польского суда, Галина впервые выражает сожаление о ее не оправдавшихся расчетах на те богатства, которые Нестор Махно захватил во время многочисленных боевых рейдов. Об этих сокровищах ходили легенды. Но оказалось, атаман, в отличие от своих сподвижников, не вывез за границу ни рубля! Семье Махно пришлось перебиваться случайными заработками. Знаменитый атаман был признателен даже за место рабочего на киностудии. Но и там долго продержаться не смог из-за плохого здоровья. Он часами гулял по парижским улицам, не спеша возвращаться домой, где его ждала раздраженная и недовольная Галина. Она уже давно перестала смотреть с восторгом и обожанием на своего кумира. Когда они познакомились, Махно поклонялись 3 млн украинских крестьян, в его распоряжении была армия до 25 тыс. человек. Галина тогда и представить не могла, что через годы ей придется жить в бедности и обивать пороги в поисках грубой работы. И все потому, что ее муж оказался настоящим анархистом, ничего не скопил, не спрятал.
Нестор Иванович Махно. 1919 год
Стоя в очереди за лагерной баландой, Галина часто вспоминала голодную жизнь в Париже. В ту пору у парижанок вошли в моду тапочки из разноцветных веревок. Махно плел их на квартирке, которую они снимали. Там же Махно писал свои воспоминания. Но больше всего Нестор переживал из-за дочери, которую был вынужден отдать на воспитание в другую семью: украинского языка девочка не знала вовсе, а русский быстро забыла. Галина уже тогда задумывалась над последствиями своей семейной жизни с Нестором Махно, опасалась вечного клейма жены "бандита и анархиста". Она развелась с мужем незадолго до его смерти в 1934 году, но новой семьи завести не смогла. Никто не желал связываться с дамой, которой приписывались расстрелы русских дворян. Дневники Галины попали в руки красных, и они раструбили о ее "подвигах" на весь мир. Единственным человеком, который был расположен к ней, оказался тоже соратником Махно — анархист Волин... До начала Второй мировой войны все шло еще благополучно, но после взятия Парижа германским вермахтом немцы вывезли дочь Галины в Берлин на работы. Мать нашла возможность поехать за Еленой в Берлин и даже снять там квартиру. Из этой квартиры их и увели летом 1945 года русские солдаты на допрос, который кончился арестом и отправкой в Киев. В мордовский лагерь Галина Кузьменко прибыла с приговором, который лишал ее свободы на 8 лет за участие в анархистской банде и вступление в брак с Нестором Махно. Ее дочь получила 5 лет ссылки.
В лагере Галина шила тапочки, клеила коробки, ходила на уборку территории, работала на швейной фабрике контролером в закройном цехе. В свое время Нестор Махно вызвал у Галины чувство сострадания тем, что показал у себя на ногах следы каторжных оков, которые получил при царском режиме. Теперь она лично могла познать все "прелести" тюремной жизни. Но сначала лагерь все-таки проявил интерес к Галине. Некоторые сотрудники Дубравлага специально приходили, чтобы посмотреть на жену Махно, которую видели в суперпопулярном тогда фильме "Александр Пархоменко". Подругу батьки там играла кинокрасотка Цесарская. Однако между высокой сутулой женщиной в ватнике и блистательной дамой на экране не находили ничего общего.
И все-таки жена Махно казалось опасной. Согласно заключению от 13 апреля 1948 года, составленному комиссией из заместителя начальника Дубравлага МВД подполковника Чебана, представителя МГБ СССР подполковника Никольского и прокурора лагеря младшего советника юстиции Гулякова, которые, рассмотрев личное дело и материалы на заключенную Кузьменко, осужденную 16 августа 1946 года Особым совещанием сроком на 8 лет за то, что она являлась женой Нестора Махно и одновременно участницей анархистской банды в 1919–1921 годах в борьбе против Советской власти, установили, что, находясь в лагере, Кузьменко проводит антисоветскую агитацию среди заключенных, пытается устанавливать связи с волей. На основании совокупности просмотренных материалов и руководствуясь специальными приказами МВД, МГБ и Генпрокуратуры СССР, комиссия предлагала заключенную Кузьменко Галину Андреевну как социально опасную по своим антисоветским связям и вражеской деятельности перевести из общего исправительно-трудового лагеря в особый лагерь под номером 10.
До прибытия туда осужденных женщин там раньше жили мужчины. Начальство решило их куда-то перевести. Когда этап, в котором была Кузьменко, вводили в зону, мужчин выводили. Кто-то из них уже знал о жене Махно. "Анархия — мать порядка!" — кричали ей и махали руками. Эта зона была больше предыдущей. В каждом бараке помещалось человек двести. Более здоровые девушки ходили за зону — чинить железную дорогу, рубить лес для топки печей. Посещать чужие бараки запрещалось, обедать ходили строем, каждая бригада в определенное время. Возле бараков висели корыта с водой для умывания. В этой обстановке жена Махно, должно быть, не раз недобрым словом вспомнила ошибки своей молодости. Через год после перевода в особый лагерь Галина Кузьменко добивается справки об инвалидности и освобождения от работ по причине гипертонической болезни. Большую часть времени Галина предпочитала оставаться в одиночестве, живя только ожиданием писем от дочери. Та жила в городе Джамбуле, в казахских степях. В письмах дочь часто жаловалась на свое бедственное положение. Писатель Сергей Семанов, исследователь жизни и деятельности Нестора Махно, в книге "Под черным знаменем" цитирует письмо Елены матери, подчеркивая, что Елена Нестеровна "русский знала совсем плохо, а грамматические и всякие иные ошибки ее, недавней парижанки, дают дополнительный оттенок к ее образу и несчастной судьбе".
Фото: Фото автора
В письмах за 1950 год Елена описывает свою работу в качестве буфетчицы, посудомойки в железнодорожном ресторане, домработницы, свинарки. А также пишет о болезни, которая закончилась распродажей последних вещей. В одну из зим она голодала так сильно, что лазила по паровозам на станции и выпрашивала у машинистов уголь для продажи. Раздетая и босая, она мечтала устроиться работать официанткой, но из-за отсутствия хорошей одежды ее взяли только посудомойкой. "В каждой отрасли можно продвинуться, но не мне с моей фамилией и происхождением", — жаловалась она матери и приводила новые подробности своего тяжелого существования. Найти средство помочь своей единственной дочери Галина Кузьменко не могла, но и молча ронять слезы над письмами было не в характере жены свирепого батьки Махно. Предпринятые ею действия больше походили на лихой кавалерийский набег.
После одного из жалостных писем дочери в лагерном деле Галины Кузьменко появилась запись о том, что 13 февраля 1952 года из мордовских лагерей отправился закрытый пакет в ЦК КПСС на имя И.В. Сталина от заключенной Кузьменко Г.А. с приложением справки по личному делу и с припиской: "О результатах просим сообщить нам для объявления заключенному". Судя по контрольной печати, поступило оно в Общий отдел ЦК КПСС 19 февраля 1952 года. Наверное, это письмо было, по мнению Галины Кузьменко, единственной возможностью повлиять на улучшение материального положения своей дочери в далеком Джамбуле. Помня о роли своего мужа в Гражданской войне и его значении в разгроме белогвардейских частей, жена Нестора Махно ни слова не говорит о своих обидах и своей невиновности, а наоборот, обвиняет. Жена Махно писала Сталину: "14 августа 1945 года я была арестована в Берлине, месяц спустя была арестована и моя дочь Елена Нестеровна Михненко 1922 года рождения. Комната, в которой мы с дочерью жили, находилась в части Берлина, называемой русскими Александр Пляс. На Линиен-штрассе номер 58–59 мы снимали комнату в квартире Макса Шольце. Ключ от комнаты был взят лицом из следственной части. В ноябре 1945 года я в сопровождении одного офицера НКВД, одного штатского писаря и одного конвоира была привезена на квартиру Шольце с целью переписать уцелевшие, как подчеркнул офицер, наши вещи. Здесь офицер обнаружил, что у него нет ключа от комнаты. Тогда он оставил меня с конвоиром у Шольце на квартире, а сам отправился отыскивать ключи. Вернулся он не скоро, без ключей, злой и раздраженный, и принялся взламывать дверь. Разбив дверь, мы все в сопровождении жены Шольце вошли в комнату. При быстром и поверхностном осмотре я обнаружила отсутствие целого ряда лучших вещей: недоставало золотых вещей, часов на руку и браслетов, трех дамских пальто и целого ряда других вещей. На мой вопрос — куда же девались недостающие здесь наши с дочерью вещи, хозяйка Ольга Шольце ответила: почти каждый вечер приходили с ключом офицеры с Клайне-Александринен улицы со своими дамами, проводили несколько часов в вашей комнате и уходили всегда с пакетами (на Клайне-Александринен помещалось тогда арестное помещение, я там и находилась в первый месяц ареста). Слышавший это офицер, перебивая хозяйку, прикрикнул на меня, чтобы поскорее просматривала оставшиеся вещи, так как было много потеряно времени и ему некогда со мною возиться. Под злобные крики этого офицера под мою диктовку кое-как наспех был составлен краткий неточный список вещей. Записывалось примерно так: в шкафу 25 штук одежды, пять чемоданов полных одежды, пять картонных коробок полных... Так перечень наших с дочерью вещей был составлен в трех экземплярах и подписан присутствующими здесь офицером, писарем, квартирною хозяйкою и мною. Небольшой шкаф за отсутствием ключей не был открыт, и его содержимое не попало в список. Один экземпляр этого документа вручен квартирной хозяйке Ольге Шольце с поручением хранить оставшиеся вещи, другой предназначался для приложения к моему личному делу, а третий должен был остаться у следственных властей. К 1 января 1946 года мы с дочерью были доставлены в Киевскую тюрьму, а в августе 1946 года нам было зачитано постановление ОСО о том, что я осуждена на 8 лет ИТЛ, а дочь на 5 лет вольной высылки без поражения в правах и конфискации. Много раз с тех пор в разное время я обращалась к разным начальствующим лицам по поводу наших с дочерью вещей, на что в конечном результате из МГБ получила сообщение о том, что в настоящее время у Шольце никаких вещей больше нет, кем и когда они унесены, за давностью времени установить невозможно. Такой ответ меня не удовлетворяет. Дочь моя, не будучи практичной, не обратилась вовремя к высшим следственным органам с просьбой о выдаче ей необходимых носильных вещей и других предметов первой необходимости, принадлежавших ей и мне и оставшихся в Берлине, и выехала в чем была. В данный момент срок высылки моей дочери закончился. Подорванное здоровье дочери крайне нуждается в восстановлении. Считаю, что поскольку нас осудили без конфискации имущества и тем самым не лишили права иметь принадлежащие нам вещи, не отданные нам в свое время (по чьей вине трудно установить), то дочь имеет право получить наши вещи теперь. Поэтому обращаюсь к Вам, Иосиф Виссарионович, с просьбой распорядиться о том, чтобы все наши с дочерью вещи были бы, наконец, в скорейшем времени возвращены или возмещены деньгами. Ожидаю мудрого и справедливого ответа. Список наших вещей при сем прилагаю".
Фото: Фото автора
Можно только представить, как уговаривали в лагере Галину Кузьменко не отправлять такое письмо на имя Сталина, но и нарушить права жены Махно тоже побоялись.
За время нахождения в лагере и под влиянием горьких писем дочери о голодной жизни Галина Кузьменко вспомнила все пропавшее вплоть до золотых брошек и колье, шпилек и коробок с булавками. Немалое место в перечне пропавших вещей заняли предметы женского белья: рейтузы, панталоны, чулки, тапочки. Конечно, только бедственное положение единственной дочери заставило Галину Кузьменко развязать войну за возвращение отнятых вещей и обратиться с таким письмом к Сталину, повторив хрестоматийную сцену из пушкинской "Капитанской дочки", где преданный слуга Савельич просит Емельяна Пугачева возместить своему барину ущерб, нанесенный тому молодцами самозванца. Неизвестно, делилась ли Галина Кузьменко с соседками по бараку своим планом, попал ли на стол к Сталину перечень женского белья, расхищенного советскими офицерами в Берлине, но даже сейчас, спустя полвека, этот поступок вызывает и смех, и слезы. "Что ж, анархия — мать порядка!" — отвечала она с иронией на вопросы администрации по поводу своего письма. С таким обитателем лагеря, конечно, надо было что-то делать.
Немедленно составляется очередное медицинское заключение на жену Махно. Врачи записывают жалобы на головную боль, на общую слабость, на головокружение, на раздражительность, на боль в суставах. Из перенесенных заболеваний отмечают: скарлатину, воспаление почек, сухой плеврит, ревматизм, дважды зафиксировано кровоизлияние в мозг. И вот диагноз: гипертоническая болезнь, постоянное расстройство мозгового кровообращения. Заключение комиссии: является стойким инвалидом, материально обеспечить себя не может. Постороннего ухода не требует.
Закончился этот поход на Москву жены Махно в июне 1952 года. Ответ Галина Кузьменко получает казенный, но исчерпывающий. Из него видно, что проверку произвели. Министерство государственной безопасности сообщило начальнику спецотдела Управления Дубравного лагеря МВД, что "просим довести до заключенной Кузьменко сведения о том, что у немки Шольце Ольги, проживающей по адресу город Берлин Линиен-штрассе 58–59, в настоящее время никаких вещей, принадлежащих Кузьменко, не имеется за исключением мебели. По объяснению немки Шольце, в квартире Кузьменко после ее ареста было обнаружено имущество, приобретенное Кузьменко. Это имущество было описано, а спустя некоторое время изъято. Установить, какое имущество Кузьменко находилось на квартире Шольце, кто производил его опись и изъятие, за давностью времени не представляется возможным".
Помочь своей дочери у Галины Кузьменко не получилось. Но и бесследно для жены Махно такой поступок не прошел. После возвращения с лечения из центральной лагерной больницы она вдруг при очередной проверке узнает, что срок ее заключения заканчивается не 15 августа 1953-го, как было определено ранее, а в январе 1954 года. В то время как ее соседки при подобной ошибке или несправедливости молчат и плачут, жена Махно садится и пишет заявление: "Я арестована в городе Берлине 15 августа 1945 года. Сидела в Берлине в разных арестных помещениях и в пересыльном лагере. В ночь на 1 января 1946 года была под конвоем привезена в Киев и посажена в тюрьму на ул. Короленко. В августе месяце 1946 года мне было зачитано постановление ОСО о том, что я осуждена на 8 лет ИТЛ, считая срок со дня ареста. Точно помню, что мне зачитали, что концом срока будет 15 августа 1953 года, на всех проверках до сих пор моих бумаг и моего дела концом моего срока считалась эта дата".
Откуда и как вкралась такая страшная ошибка, Галина Кузьменко понять не может и в многочисленных обращениях просит ее исправить. В том, что это ошибка, у нее нет сомнений. Ее уверенность подтверждается даже ответом из Москвы: "Сообщаем, что осужденной Особым совещанием при МВД 1946 года Кузьменко начало срока наказания следует исчислять согласно решению Особого совещания с 15 августа 1945 года, то есть с момента ее задержания". Это ее победа, которой она с гордостью делится с соседками по бараку, а те, должно быть, шипят на нее: "Анархистка!" Галина отвечает им своей шуткой: "Анархия — мать порядка!"
Напрасно обрадованная полученным сообщением Галина Кузьменко считает дни. В назначенный срок никто не объявил ей заветных слов о свободе. У многих соседок по бараку срок кончился три года назад, а их не освобождали. Вместе с женой Махно в одном лагере находились жена Якира (репрессированный советский маршал), работала бригадиром; жена генерала Власова (перешел на сторону гитлеровской Германии), работала швеей. Жаловаться дальше Галина посчитала ненужным из опасения накликать беду на себя и свою дочь, положение которой в Джамбуле она так и не смогла поправить. Последний год Галина Кузьменко борется за разрешение уйти под опеку своей дочери. Он уже слышала, что освобожденных лиц без гражданства (каким она и была на момент ареста) по состоянию здоровья оставляют в местном доме инвалидов на пожизненное содержание. Поэтому она пишет письмо начальнику Спецчасти Дубравлага: "Сим довожу до Вашего сведения, что у меня есть дочь Елена Нестеровна Михненко 1922 года рождения, проживающая в городе Джамбуле Казахской СССР, которая могла бы взять меня на иждивение по окончании мною срока".
Следом за этим документом в лагерном деле идет письмо начальнику УМГБ Джамбульской области города Джамбула от 11 марта 1953 года: "Из Дубравлага МВД подлежит освобождению по отбытии срока наказания заключенная Кузьменко Галина Андреевна. В соответствии с распоряжением МГБ СССР Кузьменко может быть освобождена только по получении от ее дочери Михненко Елены Нестеровны заявления о том, что она согласна взять под опеку на иждивение освобождающуюся Кузьменко. Просим дать указание вызвать гражданку Михненко, проживающую по адресу Джамбул, ул. Малая Карабакирская, дом 43, и при ее согласии получить от нее заявление по прилагаемой форме, заверенное печатью местных органов власти и ее подписью, и выслать нам. Срок предоставления материала в 9-е управление МГБ СССР истекает 20 марта 53 года, а потому просим высылку этого заявления не задерживать".
Заявление, в котором Елена соглашается взять мать под опеку, приходит быстро. Но без разрешения Москвы лагерное начальство все равно не решается выпустить жену Махно на свободу. Ее выходка с письмом Сталину, легенды о ее боевом прошлом с батькой Махно пугают администрацию. Решает вопрос присланное заключение, которое составил инспектор 5-го отделения Отдела П МВД СССР подполковник Волков.
"Рассмотрев поступившие из Управления Дубравного лагеря МВД материалы с заключением лагеря и прокуратуры о передаче под опеку родственникам Кузьменко, уроженки г. Киева, из семьи жандарма царской охранки, со средним образованием, нашел, что она была осуждена на 8 лет ИТЛ за участие в анархической банде в борьбе против советской власти и брак с Махно, после разгрома контрреволюции Кузьменко вместе с Махно сбежала за границу. По решению центральной комиссии МВД, МГБ и Прокуратуры СССР Кузьменко отнесена в категорию особо опасных государственных преступников и содержится в особом лагере МВД. В соответствии с указом ПВ СССР от 21 февраля 1948 года подлежит высылке на поселение, но так как она медкомиссией признана стойким инвалидом не могущей себя обеспечить средствами существования, а дочь Михненко Елена Нестеровна, проживающая в городе Джамбуле, изъявила согласие взять ее под свою опеку, полагал бы Кузьменко по отбытии срока наказания в ссылку не направлять, а передать под опеку дочери и надзор органов МВД".
Только после этого начальнику УМВД Джамбульской области подполковнику Джандильдинову в город Джамбул было направлено учетное дело на Кузьменко вместе с заключением из Москвы и просьбой проследить за своевременным ее прибытием и взятием под надзор органов МВД. А вскоре в далеком Джамбуле получили и новый документ: "Сообщаем, что освобожденная из Дубравлага 7 мая 1954 года Кузьменко Галина Андреевна выбыла в город Джамбул, при освобождении выдана справка, паспорт при освобождении не выдавался".
Галина Кузьменко пересидела свой срок на 9 месяцев. "Сама себе не верила", — писала она в своих воспоминаниях. На вокзале в Джамбуле, куда пришла встречать ее дочь, они прошли мимо друг друга. За 8 лет разлуки жена и дочь легендарного атамана неузнаваемо изменились.
Фото: Фото автора
Но лагерное дело на этом не заканчивается. Сразу после прибытия Галины Кузьменко в Джамбул оттуда приходит запрос на подтверждение сообщаемых Кузьменко о себе сведений и просьба указать ее гражданство. По документам она лицо без гражданства, вид на жительство в Берлине, выданный еще гитлеровскими властями, только пугает чиновников. В Джамбуле с трудом верят своим глазам: перед ними супруга самого батьки Махно, кровожадного персонажа многих фильмов и книг. Их уже тогда появилось немало.
"Компрометирующими ее материалами мы не располагаем", — отвечают в Джамбул, и инспектор, ведущий лагерное дело одной из самых интригующих женщин XX века, подшивает последнюю бумагу: "При освобождении Галина Кузьменко расписалась, что принадлежащие ей вещи и деньги при освобождении получила сполна, претензий к администрации не имеет". Можно только представить, с каким чувством жена Махно подписывала этот документ, который полностью и окончательно лишал ее всех прав на расхищенное в Берлине добро. Было ли оно куплено на заработанные деньги или все-таки на припрятанные драгоценности, накопленные во время расцвета махновской вольницы, — неизвестно. Неровная линия букв выдает дрожание руки, но может, это была радость от освобождения, а не клокочущее негодование?
Скончалась Галина Андреевна 23 марта 1978 года в Джамбуле на руках у дочери, которая в 1992 году получила справку о посмертной реабилитации матери. Перед смертью Галина Андреевна часто рассматривала копию перечня расхищенных в Берлине вещей, наверное, с таким же чувством, с каким полководцы рассматривают карты с завоеванными, но утраченными территориями. Никогда больше она не имела возможности надеть золотую брошь, шелковые чулки и меховую накидку, как это делали киноактрисы, воссоздающие ее образ в кинолентах. Всматриваясь в лицо Галины Кузьменко на лагерной фотографии, невольно думаешь: что же так привлекло свирепого и беспощадного вождя русского анархизма батьки Махно в этой женщине? И только прочтя перипетии ее лагерной жизни, понимаешь. Упрямая воля к свободной жизни и какая-то удивительная любовь к порядку.
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу