Материал из номера

       Май 2014

       Скачать номер

       в PDF формате

       Мы привыкли думать, что окно в Европу прорубил для нас Петр I. Уверенность эту ввел в широкий обиход еще Пушкин. Наша художественная литература последующего времени с готовностью эту уверенность поддержала.

       Роль Петра в истории России грандиозна и ревизии не подлежит. Если же говорить о торговом мореплавании на Балтике, то никаких эпитетов хватить здесь не может. И оговорка у нас есть только одна.

       Так же как нельзя, впадая в крайность, считать, что до Петра в России не было ни одного европейски образованного человека, так же как нельзя думать, что до начала XVIII века не было у нас никого, кто знаком бы был с античной литературой, искусством Возрождения или не знал бы нескольких иностранных языков, — в той же мере было бы ошибкой думать, что намерение "ногою твердой стать при море" впервые возникло лишь у Петра I. Это, конечно, не так. Просто Петр окончательно прорубил окно в том самом месте, где надлежало ему быть и где оно неоднократно прорубалось и раньше. И за полтораста лет до того. И за пятьсот. И за семьсот. Русь прорубалась сквозь ближних соседей, боявшихся ее усиления, к Западу. Запад прорубался торговать с Востоком. И Западу эта торговля была не менее нужна.

       Фото: Александр Бурый Первое летописное упоминание о Новгородском Детинце датируется 1044 годом

       ТОРГОВЫЙ ПУТЬ

       Повесть о начале Русской земли, лишь перечислив славянские племена, осевшие на Восточно-Европейской равнине, сразу говорит о торговом пути, на котором обжились восточные славяне. "Путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, по Ловоти внити в Ильмень озеро великое, из него же озера потечеть Волхов и втечеть в озеро великое Нево и того озера внидеть устье в море Варяжское, и по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити в Понт море, а неже втечеть Днепр река".

       Еще не рассказано ни одно из древних преданий, еще ни слова не произнесено ни о князьях, ни о войнах, а о торговом пути летописец уже торопится заявить. Столбит в своей повести главную тему. Повесть о начале Русской земли не говорит о том, как возникли на Руси первые города, во времена летописца, видно, уже никто этого не помнит, но достаточно даже беглого взгляда на карту, чтобы убедиться, насколько возникновению каждого из них содействовала внешняя торговля. Киев, Смоленск, Новгород, Чернигов, Переяславль, Любеч — цепь этих древнейших наших городов вытянулась вдоль великого торгового пути, и лишь некоторые расположились восточнее, указывая еще на одно ответвление — Волги—Каспия.

       Города возникали как места меновой торговли. В городах садились князья с дружинами, из городов рассылались отряды воевать врагов и держать в повиновении уделы, в города стекалась дань. Но споры из-за данников, несогласия в торге, алчность одних князей и нежелание выполнять договоры другими ставили торговлю под постоянную угрозу. Сильная и единая по всему пути власть становилась все более необходима торговле. В ней нуждались купцы, она была предпочтительней черному люду, который бедствовал при любой войне втрое, единоличная власть была мечтой любого мелкого князя. Все они были за сильную власть. Каждый этого хотел. Но только сильной власти собственной. Усиления же власти соседа князек претерпеть не мог. И князья проводили свои дни в беспрерывных, но почти не имеющих результата войнах. Имена этих первых наших князей вплоть до начала IX века история нам не сохранила. Существует, правда, туманное предание о князе Гостомысле, которому удалось будто бы, правя разумно и справедливо, собрать под своей рукой кое-какие земли и переженить соседних князей на своих четырех дочерях, чтобы не было от соседей вражды; но ни границы княжества Гостомысла, ни порядки в нем нам неизвестны. Одно достоверно — что путь "из варяг в греки" как торговая артерия уже существовал. Византии были нужны воск, мед, льняное волокно. Славянские купцы могут смело считаться основателями международных пушных аукционов. Изнеженные византийские царевны, ни разу не видя живого горностая, прекрасно знали горностаевые мантии на ощупь. Скандинавия же нуждалась в золоте, винах, восточном шелке... Князья по всей длине великого пути взимали пошлины с каждой идущей через их владения ладьи. Взимал каждый. Вероятно, иногда князь задавал себе самому вопрос: "А почему не взять все?" Везти дальше после такого вопроса было уже нечего, и купца за полной его ненадобностью отправляли на корм рыбам. Вообще-то князья поступали бы так с каждым купцом. Но они понимали, что тогда купцы больше через их владения не поедут. И по берегам распускался слух, что опять шалили половцы. Или литовцы. Или чудь. Теперь же путь снова безопасен. И купцы плыли, запасаясь охранными грамотами, но и топорами. Встретив другого купца, случайно забывшего захватить оружие, купец с топором загадочно улыбался: предстояла самая выгодная торговая операция. Может быть, уже тогда это называлось чистой прибылью.

       Фото: Александр Бурый Детинец — крепость Великого Новгорода — расположен на левом берегу реки Волхов

       В это же время (мы говорим сейчас о начале IX века) на речных путях, заселенных восточными славянами, стали появляться целые отряды заморских пришельцев. На Руси они получили название варягов.

       Варяжские дружины, сплоченные кровавой круговой порукой и свирепыми языческими обычаями как по отношению к врагу, так и по отношению к собственным провинившимся собратьям, не всегда появлялись перед нашими предками в виде военного противника. Иногда, особенно предвидя возможность боевого отпора, варяги подступали к славянским городам в виде вооруженных, но имеющих мирные цели купцов. Завязывался меновой торг, варяги неделями и месяцами жили в славянских городах, славяне наблюдали за обычаями пришельцев и начинали понимать выгоду, которую может принести торговле сильная власть и спрятанное под платьем оружие. В другое же время иные или те же самые варяги шли на славянские поселения с огнем и мечом, и славяне бились с ними, прогоняя пришельцев. Летопись только раз или два упоминает о том, что варягам удалось зацепиться на славянской земле, "срубив города". Но и эти "города" долго удержаться не могли. Славяне отбирали захваченное, а уцелевшие викинги уплывали обратно, с трудом припоминая путь к своей с такой охотой оставленной ранее родине.

       Но на Руси на освобожденной от пришельцев земле мира не наступало. Плохо было купцу — собственные князья не знали удержу в ссорах, всячески мешая торговле, плохо дружиннику — недолог был в те поры его век, плохо черному люду — с него, как водится, драл дань и свой князь, и чужой, пока опять не появлялся собственный. Так подготовлялось знаменательное для всех славян событие.

       Устав от собственных междоусобиц, волховские и ильменские славяне, то есть именно те, которые больше всех других племен Восточно-Европейской равнины были заинтересованы в существовании великого торгового пути, позвали к себе княжить князей "из-за моря". Может быть, тут самым важным было воспоминание о порядке и дисциплине внутри варяжских дружин, хотя теперешний человек, читая о подобном приглашении, едва ли найдет в себе силы не улыбнуться. Потому что наши предки уж выбрали, так выбрали. До такой степени угадать, чего больше всего хотели бы варяги, могли только люди, близко их знавшие.

       Фото: Александр Бурый Святая София — главная святыня Великого Новгорода

       Варяги, понятно, не отказались. Но, должно быть, поверили в серьезность приглашения не сразу. Во всяком случае, поначалу варяжские князья сели на берегах так, чтобы, если дело обернется круто, поскорее уйти на балтийскую воду: один сел на Белом озере, другой принялся строить крепость у озера Псковского, третий укрепился на Ладожском. Княжить варяги не отказывались, но, сев на княжеских столах, тут же забыли, что пригласили их как военных специалистов, нужных обороне торговых путей, а вовсе не за привлекательные нравственные качества. Качества эти и у пришельцев, и у пригласивших были в те времена сходны. Славяне, к примеру, могли высказать свое неодобрение князю, разорвав его надвое пригнутыми к земле деревьями, — так поступили древляне с Игорем, сыном призванного ими Рюрика. Варяжская же дружина, заняв вышедшее из повиновения славянское селение, вела себя так, как повел бы себя через триста лет отряд Батыя.

       Однако нравы в Европе уже в скором времени начинают сравнительно мягчать. Западная Европа уже давно была христианской. Государства одно за другим чувствовали необходимость не только в войнах, но и в мирной торговле. Значительным подспорьем для достижения этого предприятия оказывалась общая религия. В конце Х века христианство было принято и на Руси. Правнуки варяжских военспецов, осевшие в славянских землях, приняли крещение лет на тридцать раньше, чем пришлось бы им покориться ему у себя в родной Скандинавии. В начале XI века обширная страна базальтовых скал, фиордов и островов, заселенная в предшествующие века враждующими между собой кланами викингов, уже окончательно оформилась в три королевства — Швецию, Данию и Норвегию. Королевства эти одно за другим не без некоторого кровопролития, но централизованно приняли христианство.

       Торговая, теперь уже полностью христианская (то есть почти свободная от пиратов нехристианских) Балтика, грезившая о восточных рынках, жадно ждала появления узлового торгового центра в землях Северо-Западной Руси. Остро нуждалась в таком центре и сама Русь. Современному исследователю может почудиться, что тут в ходе истории что-то замешкалось — узел нужен, а его все нет. Должно быть, наши предки какое-то время просто выбирали место. Чтобы когда выберут, оно уж было удобнейшим наверняка. И такое место нашли. Древнейшее поселение волховских славян стало стремительно превращаться в огромный торговый город.

       Так на Руси возник Новгород Великий, центр мощной и многовековой торгово-военной республики.

       ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД

       Но как бы древни и сколь бы часты ни были торговые сношения скандинавских языческих народов с Русью, все же их вряд ли можно считать в полном смысле торговым движением. Связям этим еще недоставало правильности, определенности и, конечно, письменного договорного начала. Этот правильный характер новгородско-балтийская торговля приобретает с возникновением купеческого государства на острове Готланд.

       Фото: Александр Бурый Вид на Ярославово дворище и Торг Великого Новгорода

       Торговому возвышению Готланда способствовало, несомненно, его выгоднейшее географическое положение. От Готланда было близко до любой балтийской страны, и все главные торговые пути Балтики шли через этот остров. Северное купечество взирало на Готланд как на свой главный опорный пункт. В истории Европы наступало то время, когда купеческие объединения, или "ганзы", все укрупняясь, стали дорастать до масштабов (мы говорим о финансовой мощи и военных силах) настоящих государств. Самой мощной вскоре оказалась так называемая Немецкая Ганза. Под власть купеческих общин полностью или частично подпали почти все крупные немецкие города, стоящие на реках, впадающих в Северное и Балтийское моря: Гамбург на Эльбе, Любек в устье Траве, Кёльн на Рейне, Данциг (нынешний Гданьск) в устье Вислы, Магдебург, Бремен, Висби на Готланде. Позднее в Ганзу вступили города фландрские и ливонские.

       Ганзейскому союзу в Новгороде принадлежал укрепленный торговый двор.

       Новгород к тому времени был огромным культурным городом Северной Европы. О том, что он представлял собой в Средние века и каким стал потом, когда потерял торговое значение, могут, вероятно, дать представление цифры. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона утверждает, что к концу XIV века в Новгороде было до 400 тысяч жителей, в 1545 году лишь 50 тысяч, а по ревизии 1719 года в городе оставалось податного населения 2303 души. И хотя первая из приведенных цифр, несмотря на серьезность источника, может вызвать у нас сомнение — преувеличение здесь почти очевидное, все же можно с уверенностью предположить, что особенно в "торговые" месяцы и недели наезд торгового люда бывал здесь таков, что ничего подобного не знал ни один город нашей Древней Руси. Должно быть, и гордое название "Господин Великий Новгород" возникло именно под влиянием того впечатления, которое производил этот город на приезжих чужестранцев. Над сотнями боярских теремов возвышались стены бесчисленных церквей и монастырей, улицы и площади города были вымощены тесаными плахами, уже с XII века в городе действовал водопровод, чего не было тогда ни в одном городе Европы, кроме тех немногих, что получили водопроводы в наследство от Римской империи.

       Щупальца Ганзы протянулись в Новгород в надежде на полную монополию своей торговли. Но здесь Ганза встретила русское купечество, нисколько не уступающее ей ни в понимании собственных интересов, ни в средствах, которыми эти интересы можно поддержать.

       Новгород издавна жил по иным законам, нежели остальные русские княжества. Уже с XI века в Новгороде правят князья, призванные на княжение самими новгородцами, а если и появляются среди них близкие родственники киевского князя, то собрание горожан — знаменитое новгородское вече — сохраняет при этом свое право и власть соглашаться на княжение этого князя или отстранить его и найти себе другого, который будет лучше защищать интересы города. Интересами же города, конечно, неизменно оказывались интересы бояр и новгородских купеческих общин. Ганза видела в Новгороде своего друга-врага. Сотрудничать с ним было необходимо, но взять его голыми руками не удавалось. И первое, что сделала Ганза, — приняла меры к тому, чтобы развивающаяся торговля по возможности не усиливала военной мощи Новгорода. Безусловному запрещению Ганзой к ввозу в Новгород со стороны Европы подвергались в первую очередь такие товары, как оружие всякого рода, годные к военному употреблению лошади и хлеб.

       Однако прежде, чем перейти к торговым условиям и договорам, непосредственно регулирующим коммерческие отношения Новгорода и европейского купечества, коснемся вопроса о торговом флоте. Был ли у древнего Новгорода такой флот, а если нет, то каким образом удавалось Новгороду оставаться равноправным партнером столь могучего судовладельческого союза, как Ганза?

       Фото: Александр Бурый Памятник "Ганзейский знак" установлен в 2009 году на Ярославовом дворище

       БУСЫ-КОРАБЛИ

       Летописи прямо указывают на то, что в 1130 году семь новгородских судов, возвращавшихся с "Готского берега" (то есть с Готланда), были захвачены бурей, при этом часть новгородцев погибла, а другая воротилась домой, но с пустыми руками. А в 1142 году напавшие на шедших по морю новгородцев шведы потеряли три ладьи и 150 человек. В привилегиях же Генриха Льва, данных городу Любеку в 1163 году, между разными народами, имевшими право пользоваться освобождением от пошлин, упоминаются и русские, в том числе на первом плане. "А Новгородцам в становищи на Гоцком береге бес пакости в старый мир", — говорится в древнем переводе этих привилегий на русский язык. Не предположить существование у новгородцев собственных, построенных их же силами или отбитых в бою мореходных судов, читая эти строки старинных источников, слишком трудно. Есть доказательства и другого рода. Некоторые из них весьма весомы. Для того чтобы увидеть одно из них, нужно войти внутрь самого знаменитого новгородского собора — Святой Софии. В западном портале собора мы можем увидеть замечательные бронзовые двери — так называемые Сигтунские врата. Врата эти были привезены в Новгород в 1187 году в качестве военного приза после захвата новгородцами древней столицы Швеции — Сигтуны. Военный же поход в Швецию мог быть только морским, и когда начинаешь размышлять о практической выполнимости таких дел, как взятие за морем чужой столицы, хотя бы и очень в то время небольшой, и транспортировка морем бронзовых соборных ворот, то невольно приходишь к выводу, что новгородцы, во всяком случае в какие-то периоды, были вполне конкурентоспособны по отношению к западным морякам в своих транспортных передвижениях по морю.

       Фото: Александр Бурый Трофей новгородцев — Сигтунские врата

       Помимо приведенных сведений из летописей до нас дошли еще былины, и в былинах мы встречаем выражение "бусы-корабли". Трактуют это обычно как лишнее доказательство утлости и незащищенности торговых судов новгородцев перед стихией. Мол, кораблики мелкие, как бусы, и идущие цепочкой, объясняют исследователи. Разве непонятно, что автору былины и самому страшно за отважных корабельщиков, набравшихся смелости плавать на таких скорлупках-бусинках в бурную погоду? Однако поэзия поэзией, но новгородцы были профессионалами во всем, что касалось торговли, профессионализм же повсеместно рождает точную терминологию. Недаром до нас дошло множество слов древних новгородцев из лексикона чисто судоводительского. Открываем "Словарь русского языка XI–XVII вв.". "Буса, — написано в словаре, — род мореходного судна". "Бусник — тот, кто водит бусу, владелец бусы". Для сравнения ищем подобное слово в морской литературе. "Бусс, — читаем в труде контр-адмирала профессора А.П. Шершова, — усовершенствованный в отношении ходкости неф. Буссы были в большом употреблении как в Средиземном, так и в северных морях в Средние века". Ищем, что сказано о нефе. Читаем: "Попутно с галерами (длинными судами) развивались и руглые суда, нефы (итальянское nаvе, норманнское nеvе). Словом "неф" в Х—XII веках обозначались исключительно парусные высокобортные суда. Таковые существовали во времена Римской империи и продолжали преемственно строиться и в последующие эпохи с теми или иными видоизменениями. Неф имел обыкновенно две мачты и возвышенные надсройки в носу и корме. В XIV–XV веках иногда строились нефы, имевшие три палубы. При экипаже в 120 человек они могли перевозить до полутора тысяч людей или 20 тысяч кантаров (120 тонн) груза".

       Фото: Александр Бурый Неф — средневековое торговое и военно-транспортное судно

       Итак, вот какими были (или могли быть) эти "бусы-корабли" — двоюродные братья прославленных галиотов.

       В былинах же бусы упоминаются не раз. В "Смерти Василия Буслаева", например, идет прямое перечисление — бусы, галеры, червлены корабли, то есть просто по типам судов, в "Садко" же есть такие строки:

       А сине море всколебалося,

       А и быстры реки разливалися,

       Топят много бусы, корабли,

       Топят души напрасныя того народу православнаго!..

       Помимо поэтических образов в этих строках есть и информация. Определен район плавания. Определен тип судов. А также — чьи это суда. Естественно, имея дело с поэтической сказкой, мы далеки от того, чтобы относиться к напетому в былине как к точному адресу. Однако разгул фантазии наших предков имел всегда некие пределы, и чаще всего именно детали и объекты быта — изба, ухват, ворота, колодец — избегали искажений. Появлялись змеи горынычи, кощеи и морские цари, но за исключением каких-нибудь особенных бород, зубов, одежд и кушаний все остальное в обиходе сказочных персонажей оставалось самым привычным. И былина — это песня о привычном и знакомом, лишь приправленная выдумкой. В новгородских же былинах, стоит только раз их прочесть, бросается в глаза привычная, видимо, и голосу, и слуху наших предков скороговорка о кораблях. Строки, посвященные кораблям, не выпирают, напротив, повествующий как бы норовит их миновать поскорее, как нечто хотя и обязательное, но всем известное — тоже, мол, невидаль, корабль. Но без корабля не обойтись. Новгородцы Василий Буслаевич и Садко с ним связаны как крестьянин с избой.

       Побежала дружина с той Сорочинской горы

       На свой червлен корабль,

       Подымали тонки парусы полотняные,

       Побежали ко Новугороду,

       И будут у Новагорода,

       Бросали с носу якорь и с кормы другой,

       Чтобы крепко стоял и не шатался он...

       Много позднее такой вид постановки на якоря называли фертоинговым.

       История не оставила нам, кажется, точных и подробных изображений принадлежавших новгородцам буссов. Но отсутствие изображений — еще не доказательство, что этих судов у новгородцев не было. Древний Новгород вообще не слишком много оставил нам графических изображений того, что в нем происходило. Это и неудивительно. Город был деревянным и горел десятки раз — только между 1054 и 1228 годами упоминается в летописях 11 больших пожаров.

       ТОРГОВЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ

       До нашего времени дошло от тех отдаленных времен множество письменных свидетельств того, что правовая и юридическая основы торговли имели в Новгороде такой вес, что уже в самое раннее время многие представители торгового мира западных стран почли необходимым держать в Новгороде своих постоянных представителей.

       Фото: Александр Бурый Так, скорее всего, выглядело средневековое новгородское судно

       Первыми среди них были, скорее всего, готландцы. Летопись говорит, что в 1128 году, например, во время голода в Новгороде, новгородцы отдавали своих детей в ладьи к готландским гостям, чтобы те развозили их по чужим землям ("отецъ и мати чадо свое въсажаше въ лодью даром гостьмъ"), в городе постоянно присутствуют готландские священнослужители, более того, готландцы строят в Новгороде свою церковь, в летописи за 1152 год говорится о ее пожаре. В 1217 году эта церковь горит снова: "а в Варязьской божници изгоре товаръ весь Варязьский, безъ числа".

       Вместе с готландцами появились в Новгороде XII века и представители других народов Балтики. Особенно по своим последствиям важно появление в Новгороде немцев. Некоторые историки полагают, что немцы вообще были в Новгороде первыми после набегов варяжских дружин и, уж во всяком случае, известны в Новгороде со времен Ярослава I. Вероятно, то были жители Шлезвига или Юлина. Однако первоначальная торговля эта с немцами не была ни крепка, ни налажена: во-первых, много товаров уходило на Белое море — в Биармию, а во-вторых, и Шлезвиг, и Юлин в XI веке без конца подвергались ударам воинственных соседей. Только с XII века, когда шведский король Магнус начал способствовать своими действиями возвышению Готланда и немецкие купцы заключили с Готландом торговый союз — немецкая купеческая колония в Новгороде получает зачатки той правильной и долговременной организации, которая укреплялась и упорядочивалась впоследствии неоднократными договорами. К этому времени немцы успели уже пробиться через славян к южному берегу Балтийского моря и обзавелись в Любеке собственной гаванью. Возвышению Любека много способствовал крупнейший феодал XII века, имперский князь Генрих Лев. Привилегии, которые даровал он городу, вскоре выдвинули Любек на первое место среди немецких торговых городов, и на долгое время три торговых центра — Любек, Висби (на Готланде) и Новгород — образуют треугольник, который определяет коммерческую погоду Северной Европы и Балтики.

       Готландское и немецкое купечество прочно осело в Новгороде, а новгородское — на Готланде и в Любеке.

       Продолжение читайте в журнале "Русский мир.ru" № 6 за 2014 год.

       Послать

       ссылку письмом

       Распечатать

       страницу