Стихи

       Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2024

       Мария Леонтьева (1988) — поэт, археолог. Младший научный сотрудник ИИМК РАН, участница Староладожской археологической экспедиции. Публиковалась в журналах ？Аврора？, ？Звезда？, ？Урал？ и др. Финалист конкурса ？А вы могли бы?？. Живёт в Санкт-Петербурге.

       ***

       Зачем всё это, думаешь, всё зря.

       В любую неугодную погоду

       Вокруг раскопа землю матерят:

       Идёт вразнос чумазая пехота.

       В иной земле забрезжат семена

       Зелёными побегами и злыми

       Борщевиками, время до темна

       Стареет и гниёт, всё тлен и силос.

       В горсти лежит печальный уголёк,

       И слово непечатное, срываясь

       С губ человеческих, как малый мотылёк

       Летит во тьму, к земле не прикасаясь.

       ***

       А если говорят другое,

       Имея что-нибудь в виду…

       Фонарик. Вечер в Волховстрое.

       Потрескивает, как в аду.

       Хотя сравнение нелепо,

       Да кто там был, в моем аду.

       Там стол стоит, летает слепень,

       Скворец дудит в свою дуду.

       Там происходит постоянно

       Совсем не адский, мирный движ —

       Обрывки песен полупьяных,

       Ты в сообщениях молчишь.

       Закат, восход, звезды мерцанье —

       Лирический вполне букет.

       И умолкает восклицанье,

       Что рая нет и ада нет.

       В мой ад с ревизией нагрянут

       Однажды ангелы толпой

       И ничего менять не станут,

       И посмеются надо мной.

       ***

       Вот и месяц прошёл, точно жизнь, точно не было

       Облаков цвета шёлка и солнца стекла.

       Преломлялось тугое холодное небо.

       Вышка связи — обломок весла.

       Подгулявший июль, как чужой верноподданный,

       Неизвестной страны представитель лихой,

       Всё тепло разбазарил, добыл где-то сотню и

       Подавился моим неудобным стихом.

       Не осталось пути для обратного хода,

       Из раскопа не видно окончанья пути.

       Подвели — непомерно плохая погода

       И последний квадрат, что недобран почти.

       ***

       Смотрю на Волховскую ГЭС,

       Что за окошком проплывает,

       По берегам высокий лес

       Стоит от края и до края.

       Спят пассажиры, ровный гул

       Колёс, железных перекрытий.

       Тот человек, смотри, уснул,

       Ему плевать на ход событий.

       Как поезд клонится, несясь

       В неведомую тьму по рельсам,

       Ночь опускается как мазь

       На тонкий край реки и леса.

       А вдалеке — всё тот же лес,

       Иначе выкрашенный мглою

       В оттенок ночи на земле,

       И ночь сомкнулась надо мною.

       А ты посмотришь на рассвет,

       Пурпурный, лёгкий, невесомый,

       И думаешь, меня в нём нет,

       Но еду я, без сна и дома.

       ***

       Естественное: грязное кольцо

       Из слоя, где смешались супесь с глиной.

       Текущее на Ладогу с повинной

       Реки шершавой мутное лицо.

       Из поля вырастают сорняки,

       Корнями пробирая позвоночник.

       А вечером скрипит или хохочет

       Маг коростель и бредят мотыльки.

       Пятная свет, луна идёт вослед

       Несбывшемуся, тонкому, земному.

       Встают века, их время по-иному

       Течёт и пригибается к земле.

       Его найдёт в стекляшках и гвоздях

       Чудила археолог, над раскопом

       Стоят студенты, начитавшись Проппа,

       Сжимая молодость в обугленных руках.

       Археологи

       Нашли дирхем, ещё нашли дирхем,

       Не знали и кричали ？алюминий？,

       А было — серебро, а надо всем

       Гремело в небе, собирался ливень.

       Лежали мы в палатках, а они

       В земле, и крепче не было сцепленья

       Людей и сна, сверкало, и огни

       Взлетали в облаках, ходили тени

       Под тентом, вдоль раскопа, по углам.

       Замеченные кем-то — исчезали.

       Мы им приснились, лето — снилось нам,

       Расцвеченное в разные детали:

       Проросший корень — через позвонок,

       Укус осы под равнодушным взглядом.

       Как будто мы снимаемся в кино,

       Как будто те, другие, — с нами рядом.

       Безымянный район

       Кран капает, и тикают часы:

       В районе спальном время понарошку

       Идёт себе, и тикает в усы,

       И гладит, непременно гладит кошку.

       Потом ко мне звонится в домофон,

       А я ему не отвечаю, словно

       Я занята, а может, вижу сон

       Обманчивый, нелепый, невесомый.

       Где я сама — один глухой район,

       Уже не город, но и не промзона.

       На долгостроях крошится бетон,

       Летают птицы, в целом обречённо.

       А на мосту, вы знаете тот мост,

       Над железнодорожной лёгкой веткой,

       Рассвет встаёт и смотрится в трюмо —

       В трюмо глядит, как старая кокетка.

       Я, кажется, не съеду никогда

       Отсюда, доброволец заключенья.

       Здесь по ночам не спят лишь провода,

       Гудят и просят у земли прощения.

       За поздние автобусы зимой,

       За кошек, спящих в клумбах кособоких,

       За спальный неуют и неустрой,

       За свет, забытый в окнах одиноких.

       ***

       Остановка ？Кладбище по требованию？:

       В темноте не видно ни фига,

       Если ты автобусом последним

       Едешь, стало быть, издалека.

       В темноте водителя рука

       Будто бы за пультом звездолёта.

       Движется, незрима и легка,

       В космосе отважная пехота:

       Малый героический отряд,

       Я да Муза, рыбаки и тётки,

       С виду далеко не космонавт

       Завсегдатай репинской каптёрки.

       Через серый вихрь пустоты, —

       Вот такой эпитет неумелый,

       Мы летим, как ветер сквозь кусты.

       На востоке небо почернело,

       Предвещая где-нибудь рассвет

       Над иными, лучшими мирами.

       Наш автобус мчит под номерами,

       Отражающими свет.

       ***

       Сталинская высотка,

       Ржавый восход огня.

       Жизнь, точно мятая сотка,

       Пропитая без меня.

       Город не из картона,

       Катится голова

       Моя с высоты Поклонной,

       Рябые жуёт слова.

       Ветер перед глазами,

       Нить основная — жгут.

       Строительными лесами

       Небо сжимают тут.

       Кто сторожит столицу,

       Пока её демон спит?

       Разные небылицы

       Придумываю от тоски.

       ***

       Липовый шелест и цвет,

       Море асфальта и гравий.

       Города серые грани,

       Пепельный, влажный рассвет.

       Доктор в котомке несёт,

       Переходя через площадь,

       В книжке — цветочные мощи,

       Старых рецептов блокнот.

       Школьник несёт что-нибудь,

       Пенсионер — что-то тоже,

       Самый печальный прохожий

       Света приносит чуть-чуть.

       На перекрёсток спешит

       Белый пушок — одуванчик.

       Звонкой июльскою сдачей

       Он в чью-то память зашит.

       ***

       На месте кого-то другого

       Решенья, конечно же, нет.

       Закованный в медное слово,

       Болит и качается свет.

       А я прохожу синей крышей,

       Над городом я прохожу.

       А песню, что каждый услышит,

       Вот прямо сейчас и сложу.

       Пускай одиночество вязко,

       И страшно один на один.

       Я — шарик сиреневый в связке,

       И каждый мне скажет: ？Лети？.

       Но нет ничего в том плохого,

       Весь город увижу внизу.

       Сияние медного слова

       Тебе на руках принесу.

       ***

       В промежутке между звуком и созвучьем —

       Шорох снегопадного крыла,

       Беглый взгляд над вечностью колючей,

       Над тем местом, где она была.

       Между речью и молчащим богом

       Слово заполняется твоим

       Сумраком и канет за порогом,

       Чтобы не принадлежать живым.

       Уходящий не сказал ？уйду？,

       Растекался мыслями по ветру,

       Трогал снег и дул себе в дуду,

       Принимая музыку на веру.

       ***

       О.Р.

       Есть только свет, который проявлять

       На фото, может, даже и неловко.

       Есть разговор — последняя уловка,

       Слова в нём невозможно поменять.

       Есть свет, в лучах его двоится мир.

       Двоится, преломляется слезами

       Бескрайними июньскими часами,

       В которых мы друг с другом говорим.

       Мир состоит из невозможных дел.

       Летает пух, запомним лето: пухом,

       Рекой, прощаньем, золотистым слухом,

       В который камнем небосвод летел.

       На этом свете всё переживём.

       Не вместе, врозь. Не вместо — а иначе.

       Летящий пух, он точно что-то значит,

       И что-то знает спящий водоём.

       Мария Леонтьева (1988) — поэт, археолог. Младший научный сотрудник ИИМК РАН, участница Староладожской археологической экспедиции. Публиковалась в журналах ？Аврора？, ？Звезда？, ？Урал？ и др. Финалист конкурса ？А вы могли бы?？. Живёт в Санкт-Петербурге.

       ***

       Зачем всё это, думаешь, всё зря.

       В любую неугодную погоду

       Вокруг раскопа землю матерят:

       Идёт вразнос чумазая пехота.

       В иной земле забрезжат семена

       Зелёными побегами и злыми

       Борщевиками, время до темна

       Стареет и гниёт, всё тлен и силос.

       В горсти лежит печальный уголёк,

       И слово непечатное, срываясь

       С губ человеческих, как малый мотылёк

       Летит во тьму, к земле не прикасаясь.

       ***

       А если говорят другое,

       Имея что-нибудь в виду…

       Фонарик. Вечер в Волховстрое.

       Потрескивает, как в аду.

       Хотя сравнение нелепо,

       Да кто там был, в моем аду.

       Там стол стоит, летает слепень,

       Скворец дудит в свою дуду.

       Там происходит постоянно

       Совсем не адский, мирный движ —

       Обрывки песен полупьяных,

       Ты в сообщениях молчишь.

       Закат, восход, звезды мерцанье —

       Лирический вполне букет.

       И умолкает восклицанье,

       Что рая нет и ада нет.

       В мой ад с ревизией нагрянут

       Однажды ангелы толпой

       И ничего менять не станут,

       И посмеются надо мной.

       ***

       Вот и месяц прошёл, точно жизнь, точно не было

       Облаков цвета шёлка и солнца стекла.

       Преломлялось тугое холодное небо.

       Вышка связи — обломок весла.

       Подгулявший июль, как чужой верноподданный,

       Неизвестной страны представитель лихой,

       Всё тепло разбазарил, добыл где-то сотню и

       Подавился моим неудобным стихом.

       Не осталось пути для обратного хода,

       Из раскопа не видно окончанья пути.

       Подвели — непомерно плохая погода

       И последний квадрат, что недобран почти.

       ***

       Смотрю на Волховскую ГЭС,

       Что за окошком проплывает,

       По берегам высокий лес

       Стоит от края и до края.

       Спят пассажиры, ровный гул

       Колёс, железных перекрытий.

       Тот человек, смотри, уснул,

       Ему плевать на ход событий.

       Как поезд клонится, несясь

       В неведомую тьму по рельсам,

       Ночь опускается как мазь

       На тонкий край реки и леса.

       А вдалеке — всё тот же лес,

       Иначе выкрашенный мглою

       В оттенок ночи на земле,

       И ночь сомкнулась надо мною.

       А ты посмотришь на рассвет,

       Пурпурный, лёгкий, невесомый,

       И думаешь, меня в нём нет,

       Но еду я, без сна и дома.

       ***

       Естественное: грязное кольцо

       Из слоя, где смешались супесь с глиной.

       Текущее на Ладогу с повинной

       Реки шершавой мутное лицо.

       Из поля вырастают сорняки,

       Корнями пробирая позвоночник.

       А вечером скрипит или хохочет

       Маг коростель и бредят мотыльки.

       Пятная свет, луна идёт вослед

       Несбывшемуся, тонкому, земному.

       Встают века, их время по-иному

       Течёт и пригибается к земле.

       Его найдёт в стекляшках и гвоздях

       Чудила археолог, над раскопом

       Стоят студенты, начитавшись Проппа,

       Сжимая молодость в обугленных руках.

       Археологи

       Нашли дирхем, ещё нашли дирхем,

       Не знали и кричали ？алюминий？,

       А было — серебро, а надо всем

       Гремело в небе, собирался ливень.

       Лежали мы в палатках, а они

       В земле, и крепче не было сцепленья

       Людей и сна, сверкало, и огни

       Взлетали в облаках, ходили тени

       Под тентом, вдоль раскопа, по углам.

       Замеченные кем-то — исчезали.

       Мы им приснились, лето — снилось нам,

       Расцвеченное в разные детали:

       Проросший корень — через позвонок,

       Укус осы под равнодушным взглядом.

       Как будто мы снимаемся в кино,

       Как будто те, другие, — с нами рядом.

       Безымянный район

       Кран капает, и тикают часы:

       В районе спальном время понарошку

       Идёт себе, и тикает в усы,

       И гладит, непременно гладит кошку.

       Потом ко мне звонится в домофон,

       А я ему не отвечаю, словно

       Я занята, а может, вижу сон

       Обманчивый, нелепый, невесомый.

       Где я сама — один глухой район,

       Уже не город, но и не промзона.

       На долгостроях крошится бетон,

       Летают птицы, в целом обречённо.

       А на мосту, вы знаете тот мост,

       Над железнодорожной лёгкой веткой,

       Рассвет встаёт и смотрится в трюмо —

       В трюмо глядит, как старая кокетка.

       Я, кажется, не съеду никогда

       Отсюда, доброволец заключенья.

       Здесь по ночам не спят лишь провода,

       Гудят и просят у земли прощения.

       За поздние автобусы зимой,

       За кошек, спящих в клумбах кособоких,

       За спальный неуют и неустрой,

       За свет, забытый в окнах одиноких.

       ***

       Остановка ？Кладбище по требованию？:

       В темноте не видно ни фига,

       Если ты автобусом последним

       Едешь, стало быть, издалека.

       В темноте водителя рука

       Будто бы за пультом звездолёта.

       Движется, незрима и легка,

       В космосе отважная пехота:

       Малый героический отряд,

       Я да Муза, рыбаки и тётки,

       С виду далеко не космонавт

       Завсегдатай репинской каптёрки.

       Через серый вихрь пустоты, —

       Вот такой эпитет неумелый,

       Мы летим, как ветер сквозь кусты.

       На востоке небо почернело,

       Предвещая где-нибудь рассвет

       Над иными, лучшими мирами.

       Наш автобус мчит под номерами,

       Отражающими свет.

       ***

       Сталинская высотка,

       Ржавый восход огня.

       Жизнь, точно мятая сотка,

       Пропитая без меня.

       Город не из картона,

       Катится голова

       Моя с высоты Поклонной,

       Рябые жуёт слова.

       Ветер перед глазами,

       Нить основная — жгут.

       Строительными лесами

       Небо сжимают тут.

       Кто сторожит столицу,

       Пока её демон спит?

       Разные небылицы

       Придумываю от тоски.

       ***

       Липовый шелест и цвет,

       Море асфальта и гравий.

       Города серые грани,

       Пепельный, влажный рассвет.

       Доктор в котомке несёт,

       Переходя через площадь,

       В книжке — цветочные мощи,

       Старых рецептов блокнот.

       Школьник несёт что-нибудь,

       Пенсионер — что-то тоже,

       Самый печальный прохожий

       Света приносит чуть-чуть.

       На перекрёсток спешит

       Белый пушок — одуванчик.

       Звонкой июльскою сдачей

       Он в чью-то память зашит.

       ***

       На месте кого-то другого

       Решенья, конечно же, нет.

       Закованный в медное слово,

       Болит и качается свет.

       А я прохожу синей крышей,

       Над городом я прохожу.

       А песню, что каждый услышит,

       Вот прямо сейчас и сложу.

       Пускай одиночество вязко,

       И страшно один на один.

       Я — шарик сиреневый в связке,

       И каждый мне скажет: ？Лети？.

       Но нет ничего в том плохого,

       Весь город увижу внизу.

       Сияние медного слова

       Тебе на руках принесу.

       ***

       В промежутке между звуком и созвучьем —

       Шорох снегопадного крыла,

       Беглый взгляд над вечностью колючей,

       Над тем местом, где она была.

       Между речью и молчащим богом

       Слово заполняется твоим

       Сумраком и канет за порогом,

       Чтобы не принадлежать живым.

       Уходящий не сказал ？уйду？,

       Растекался мыслями по ветру,

       Трогал снег и дул себе в дуду,

       Принимая музыку на веру.

       ***

       О.Р.

       Есть только свет, который проявлять

       На фото, может, даже и неловко.

       Есть разговор — последняя уловка,

       Слова в нём невозможно поменять.

       Есть свет, в лучах его двоится мир.

       Двоится, преломляется слезами

       Бескрайними июньскими часами,

       В которых мы друг с другом говорим.

       Мир состоит из невозможных дел.

       Летает пух, запомним лето: пухом,

       Рекой, прощаньем, золотистым слухом,

       В который камнем небосвод летел.

       На этом свете всё переживём.

       Не вместе, врозь. Не вместо — а иначе.

       Летящий пух, он точно что-то значит,

       И что-то знает спящий водоём.