Материал из номера
Апрель 2009
Скачать номер
в PDF формате
В ротных и эскадронных шеренгах русской армии женщинам места не было. Оно и правильно. Судьбы кавалерист-девицы Надежды Дуровой в начале ХIХ века и командира ударного женского батальона Марии Бочкаревой сто лет спустя лишь исключение из правила, руководившего людьми на протяжении столетий: война — для военных. Но в повседневной жизни этих самых военных место женщине находилось всегда. Что тоже правильно. И к тому же — совершенно естественно.
Сегодня продолжаются споры о том, как лучше комплектовать Вооруженные силы России: по призыву или по контракту. Причем сторонники второго варианта почему-то называют контрактную армию профессиональной. Словно профессионализм военного определяется наличием у него договора с Министерством обороны. На самом деле солдатами и офицерами становятся не сразу. Сначала учатся ими быть. И не важно, как при этом молодой человек называется: призывник или контрактник, курсант или студент. Важно — как учат.
Русская армия всегда была призывной. И почти всегда — здорово обученной, профессиональной. Прежде всего потому, что солдатами и офицерами становились надолго. А во время Петра вообще навсегда. Рекруты уходили на службу, прощаясь с жизнью мирного человека. Это определяло и все принципы армейской жизни, формировало ее уклад.
В призывной армии СССР "женатики" среди солдат были редкостью. К 18 годам юноши попросту не успевали побывать в ЗАГСе. Молодые офицеры, напротив, находили подруг и женились с торопливостью, многие — еще в курсантах, понимая, что иначе в гарнизонах придется одиноко.
СОЛДАТКИНО СЧАСТЬЕ
В Крымскую войну командование приказало женам нижних чинов покинуть осажденный Севастополь. Солдатка Анна Любчук объяснялась потом: "Прожили мы столько лет дружно, и брошу я его теперь в такое страшное время? Уж лучше остаться на власть Божью..." И осталась. До последнего дня осады. Вместе с родной сестрой Анастасией, тоже женой солдата.
Миф о прекрасной Советской армии сооружали на остатках взорванной истории армии русской. Облик несчастного, забитого шпицрутенами, неграмотного гренадера — что в Петровскую эпоху, что в век Николая Первого — стал расхожим благодаря кино, беллетристике и исследованиям идеологически грамотных историков. На фоне суворовских чудо-богатырей, измученных суровой действительностью крепостной России, стрельцы в алых кафтанах, мирно жившие с семьями в собственных домах на Москве (которая находилась в той же крепостной России. — Прим. авт.), казались образчиками счастья. И если бы не Петр, любивший рубить не только фрегаты и окна в Европу, но и стрелецкие головы... Все было не совсем так.
При создании регулярной армии царь Петр и не думал отнимать у солдата право иметь семью. В царских указах говорится, что новобранец может отправляться к месту службы "с женой и робятишками". Вольную получал и становился свободным гражданином не только солдат, но и члены его семьи. Жили солдаты XVIII века в полковых слободах, напоминавших деревню, иные — на постое в частных избах. Показательна в этом смысле слобода лейб-гвардии Семеновского полка в Петербурге. По берегу реки Фонтанки стояли избы с 300 светлицами для солдат и офицеров и деревянные дома побольше — для административных нужд. В переулках бегали куры, играли дети. Летом пищу готовили на улице, страхуясь от пожаров. Запрещалось, правда, торговать водкой и гнать самогон — наказывали строго. Приобретать вид армейского гарнизона Семеновская слобода начала лишь с 1766 года.
Государство того времени вообще стремилось сохранить тотальный контроль над всеми подданными Его Величества. Быт регламентировали жестко и дотошно. Солдатская жена, или солдатка, как официально назывались женщины, состоявшие в церковном браке с нижним чином, обязана была жить вместе с мужем в гарнизоне и работать ради пропитания. Причем "прописка", по инструкции от 1764 года, распространялась и на жен офицеров и унтер-офицеров. Исключение делалось только для дворянок. Если солдатка не горела желанием жить при полку, ей приходилось оформлять специальный паспорт у командира полка. В документе оговаривалось, чья жена и куда отпущена. Само собой, паспорт выдавался только в том случае, если имелось согласие мужа. Судя по статистике тех лет, проблем с получением "открепительного талона" у женщин не было. Но они и не шибко стремились жить за гарнизонным забором.
Больше от разлуки страдали те солдаты, что женились до рекрутства. В XVIII веке вместе с новобранцами в полк приходило не более 20% жен. Остальные предпочитали оставаться дома, обрекая себя порой на положение вдовы при живом муже. А иногда — и жены при муже погибшем. Таких солдаток общественное мнение считало вдовами потому, что солдатские отпуска были крайне редки. Сохранились заявления от 1704 года пяти шлиссельбургских солдат, просивших отпустить их в Москву к семьям, с которыми не виделись по восемь лет. Нередки были истории, когда объявившийся после многолетнего отсутствия супруг подавал в суд и раньше времени "похоронившую" его жену возвращали из новой семьи. Помимо обычных для подобной ситуации неприятностей женщину ждало и церковное наказание — 7-летняя епитимья. В 1804 году так, например, пострадала жена солдата Васильева, успевшая завести вторую семью в Тамбовской губернии.
Виновницами подобного положения можно назвать неграмотность и почту. Немногие нижние чины в XVIII веке умели писать, а если письма и писались, то не факт, что они приходили в отдаленные деревни. Отцам-командирам вменялось в обязанность сообщать о гибели мужа-солдата в семью, но делалось сие по известной "расейской" привычке не всегда. В любом случае женщины-солдатки, жившие не при мужьях, по традиции носили черное траурное платье.
Число женщин в полку увеличивалось за счет тех, кто выходил замуж уже за солдат и унтер-офицеров. Но редко когда число "жен в строю" достигало половины от списочного состава.
Что делала военная власть, чтобы удержать жен при мужьях? Обеспечивала жильем — по нормативам своего времени, когда на семью из нескольких человек полагалась четверть избы. Увеличивала денежное и пищевое довольствие солдата. Так, еще в 1704 году вышел указ, по которому женатый получал хлеба на две пятых больше, чем холостой. Обеспечивала женщин работой в полку, благо, всегда имелось, что постирать, сшить, починить, заштопать. Отдельное внимание уделялось детскому вопросу. Государство не скрывало, что видит в мужском потомстве солдатских семей будущий армейский кадр. До семи лет мальчики еще могли жить вне полка, с матерью или в родительской деревне. Но затем приступали к обязательному обучению в полку, а годам к 14–15 получали первые — нестроевые — должности. Считалось, что из мальчишек, родившихся и выросших в казарме, получатся отменные солдаты и унтер-офицеры. И надо признать, считалось справедливо. Рожденными в солдатских семьях девочками начальство вовсе не интересовалось. Жизнь на людях, частые разлуки, смерть и тяжелые ранения мужей на поле брани — все это сказывалось на уровне рождаемости. В солдатских семьях вплоть до начала XIX века хорошо, когда выживало один-два ребенка. К 1850 году ситуация выправилась: на семью приходилось уже 5,5 ребенка в среднем, в 1858 году — 9 детей. В 1798 году Павлом Первым был учрежден Императорский военно-сиротский дом с филиалами в различных гарнизонах. Туда отправляли полковых сирот. Что важно — место в приютах находили и для девочек, потерявших родителя-солдата и мать.
Военная реформа графа Милютина резко сократила срок выслуги, и в 1866 году вступило в силу решение, запрещавшее солдатам жениться во время срочной службы. Как всякий закон на Руси, указ действовал формально, и при желании делались из него исключения. Но принцип солдатской семьи поменялся: солдатка больше не делила с супругом тяготы службы, теперь она ждала.
ПОЛКОВЫЕ ДАМЫ
На Бородинском поле погибли 23 русских генерала. Один из них — шеф Ревельского пехотного полка Александр Тучков. Тело генерала так и не нашли. Спустя несколько лет вдова генерала Тучкова Маргарита Николаевна поселилась в считанных метрах от Багратионовых флешей, на которых погиб ее муж, пообещав поставить здесь церковку в его память, что и исполнила в 1820 году. В 1839 году на Бородинском поле побывал Николай Первый. Увидев скромный храм Спаса Нерукотворного и возникшую обитель вокруг, император обратился к принявшей постриг Тучковой: "Здесь вы опередили меня, Ваше превосходительство..."
В веке осьмнадцатом офицерская семейная жизнь предметом обсуждения не являлась. Причина проста: среди офицеров почти не было женатых. Отсутствовала какая-либо мотивация для столь серьезного по меркам того времени поступка. Обязательность службы в молодые годы, причем не за деньги, а по долгу дворянской чести, походная жизнь, частые войны — с одной стороны. Возможность в любой момент выйти в отставку, независимость от офицерского жалованья — с другой. Ну и зачем жениться? А раз непременно нужно, то отставка по "домашним обстоятельствам" и с молодой женой — домой, в поместье. Ранняя женитьба не приветствовалась и на официальном уровне. В регламенте об управлении Адмиралтейства и верфи, выпущенном в 1722 году, написано: "Запрещается гардемаринам жениться без дозволения Адмиралтейской коллегии и до достижения ими 25 лет от роду".
В 1764 году в "Инструкции полковнику пехотного полка" писано: "Полковник долг имеет наперед рассматривать сходствие о женитьбе офицера, а потом, когда усмотрит пристойность онаго, то дозволяет. Ибо ежедневная практика показывает ясно, сколь много добрых молодых офицеров от причины таковых браков в косность приходят".
Жизнь шла своим чередом: армия росла, офицерское сословие размывалось представителями мелкого дворянства, а после милютинских реформ — и недворянством вовсе. Так, к 1912 году дворян по происхождению в офицерском корпусе насчитывалось немногим более 53%. Все сильнее поручики и ротмистры начинали зависеть от профессии, все реже стремились в молодые годы на "пенсию", где делать было нечего и жить не на что. Стремились начиная со второй половины XIX века по большей части к карьерному росту и теплому семейному очагу. А эти понятия, как мы увидим вскорости, были тесным образом взаимосвязаны.
В 1858 году доля женатых офицеров в армии — 29%. Сдерживающий фактор — скромные доходы младших офицеров, особенно в простых армейских пехотных полках, кои и составляли большинство русской армии. Вместо того чтобы поднять денежное довольствие в армии, власти решили пойти административным путем. 3 декабря 1866 года в силу вступили правила, по которым офицерам вообще запретили жениться до 23 лет. До 28 лет офицер мог вступить в брак только по разрешению начальства и представив доказательства финансовой состоятельности. Правила сохранились вплоть до Первой мировой войны, но выполнять их в начале века стало проще. После Русско-японской войны армия получила не только новые модели парадного обмундирования в стиле победного 1812 года, но и ощутимые финансовые вливания, том числе в фонд оплаты труда.
А что невесты? К невестам требования предъявлялись больше по нравственной части. Категорически запрещалось жениться на актрисах и разведенных женщинах, взявших в Синоде вину на себя. Известно письмо командира лейб-гвардии Преображенского полка великого князя Константина Константиновича императору Николаю Второму: "У нас очень огорчены тем, что общий в полку любимец Казакевич должен уходить. Я тебе сказывал про его женитьбу. Она состоялась на днях, а я не могу допустить, чтобы офицер вступил в брак с разведенной, которая при разводе добровольно взяла вину на себя. Казакевич в отчаянии, все мы тоже..." Полковое общество также выступало против избранницы, занимающейся какой-либо партийно-политической деятельностью, даже работающей в присутствии и уж тем более в банке или на фабрике. Максимум, с чем господа офицеры могли согласиться, — место "учительши" в гимназии. Этот кодекс морально-этических норм в отношении офицера был, безусловно, жестковат по сегодняшним меркам. Зато гарантировал чрезвычайно достойное отношение офицеров к женам своих товарищей. Поэтому и в XIX веке, когда число женатых среди офицеров начало расти и к 1913 году достигло 60%, семейная жизнь предметом обсуждения в военной среде не стала.
Если во времена Петра и Екатерины жизнь офицера принадлежала полку, а все остальное воспринималось в лучшем случае прохладно, то во второй половине XIX века статус жены офицера стал очень уважаем, и они — жены — вошли в полковую семью почти на равных. Потому и появилось устойчивое выражение "полковые дамы". Офицер-семеновец Юрий Макаров писал в мемуарах о том, что в офицерском "собрании, по неписаному правилу, поднимать разговор о знакомых дамах, а тем более о женах своих офицеров, считалось верхом неприличия". И еще: "Звание жены Семеновского офицера столь же высоко и почетно, как и звание ее мужа. О будущих женах офицеров нужно собирать справки. Но зато когда все условия выполнены и разрешение получено, жена офицера как бы "принимается в полк", точь-в-точь как в свое время был принят ее муж. С этой поры она вступает в корпорацию полковых дам, становясь к жене командира полка, как ее муж к командиру". Это, кстати, не только русская традиция. В Англии, например, до сих пор требуют, чтобы жена офицера Королевской гвардии была настолько "презентабельна", чтобы ее можно было представить ко двору. Само собой, вскоре возник соответствующий ритуал, в котором большое значение придавалось визитам, поздравлениям, балам, полковым праздникам и т.д. Например, появление однополчанина в театре с женой требовало обязательного подхода и приветствия. Если вместо жены — родственница, подходить было не обязательно. Но если офицер вел под руку "просто знакомую", приветствие исключалось.
Между прочим, о "просто знакомых". Невозможность для корнетов и поручиков жениться не отменяла натурального интереса к женскому полу. Что тут скажешь — волочились! Напропалую! И не только корнеты с поручиками. Но открыто распространяться об одержанных победах не стремились. Честь женщины оставалась святым понятием. Офицеру, что соблазнил девушку, используя обещание жениться, грозил тюремный срок до четырех лет. Конечно, прибегали и к развлечениям попроще. Проституция была легальной. Но и на сей предмет офицеры предпочитали не распространяться. Если кого-то не останавливали соображения приличия, держали в узде прагматические мысли. Ведь не всегда оставаться в холостых поручиках, а у женатого, но излишне болтливого капитана, известного поздними визитами в определенные кварталы, могут возникнуть проблемы с корпорацией полковых дам. Столь уважительное отношение к полковым дамам не исключало и некоторой дискриминации. Так, полковое Собрание (как сказали бы сейчас, офицерский клуб) большинства полков и артиллерийских бригад было для дам закрыто. В том же лейб-гвардии Семеновском полку исключение делалось только на третий день Рождества — на елку в Школе солдатских детей приходили с женами. Разумеется, мужской дух офицерских Собраний нарушался в тех случаях, когда шефом полка являлась женщина. Дочери Николая Второго по статусу были шефами нескольких полков и имели право бывать где угодно. Более того, являясь в подшефный полк, они надевали специально разработанные полковые женские костюмы-мундиры. Традиция шла от царицы Елизаветы Петровны, трон которой обеспечили, как известно, преображенцы, которых она ласково называла "Захарами". Благодарная царица в день собственных именин — на святых Захария и Елизаветы — обязательно посещала слободу лейб-гвардии Преображенского полка. Как-то, желая наградить солдат и приготовив несколько монет, спросила, кого в царевой роте зовут Захаром. И услышала в ответ: "Все мы тут Захары, матушка!" Пришлось Елизавете Петровне посылать во дворец за большим кошелем.
В корпоративном режиме полковые дамы выступали, как правило, в день полкового праздника. В Петербургском гарнизоне такие праздники редко когда обходились без членов императорской семьи. В случае приезда императрицы присутствие полковых дам считалось обязательным. При этом те из них, что имели награды, являлись с шифрами, орденами и медалями.
АМАЗОНКИ
"Встретить императрицу должно было близ Балаклавы, у деревни Кадыковка, и рота под моим начальством была построена в конце аллеи, уставленной апельсиновыми, лимонными и лавровыми деревьями... Не выходя из кареты, императрица подозвала меня к себе и изволила сказать: "Поздравляю вас, амазонский капитан! Ваша рота исправна, а я ей очень довольна!" — вспоминала Елена Сарандова, жена офицера Греческого батальона. Это она по приказу светлейшего князя Потемкина-Таврического в 1783 году составила роту из жен и дочерей благородных греков, принявших подданство Российской империи в Крыму.
Наверное, это первое, пусть и потешное, воинское формирование, составленное в России из женщин.
Батальону амазонок воевать не пришлось. Но первую боевую награду женщине в нашей стране вручала опять-таки Екатерина Великая. В 1789 году крохотный русский катер "Меркурий", ведомый капитан-лейтенантом Романом Кроуном, атаковал и взял в плен 40-пушечный фрегат шведского королевского флота "Венус". Событие беспрецедентное, и награды посыпались на героический экипаж. Но особняком в списке награжденных стоит жена командира катера Марфа Ивановна Кроун, ставшая на время боя сестрой милосердия. Ее доблесть в бою императрица оценила орденом Святой Великомученицы Екатерины.
К этому моменту дочери кавалерийского офицера Надежде Дуровой исполнилось шесть лет. Уже в столь раннем возрасте Наденька проявляла абсолютно мужской характер и живо интересовалась военным ремеслом. Правда, в 1801 году вышла замуж за судебного поверенного в Сарапуле Чернова, родила ему сына и... ушла из семьи. В 1807 году Дурова-Чернова, выдав себя за дворянина Александра Соколова, записалась юнкером в уланский Конно-Польский полк. 22 мая того же года в бою под местечком Гутштадт, в Восточной Пруссии, совершила первый подвиг — спасла жизнь раненого поручика Финляндского драгунского полка Панина.
Второго июня грянуло сражение под Фридляндом (ныне город Правдинск в Калининградской области. — Прим. авт.). Дурова вновь спасает раненого. Но вместо похвалы шеф ее полка генерал Каменский пригрозил отправить рискового улана в обоз. Не успел — война кончилась. А при дворе, дознавшись истины, приняли мудрое решение. Александр Первый встретился с Дуровой и разрешил ей служить, произведя в корнеты Мариупольского гусарского полка. В 1812 году Дурова под фамилией Александров — уже кавалер знака отличия Военного ордена, то есть солдатского Георгия, сражалась под Миром, Романовом, Дашковкой, Смоленском, на Бородинском поле. Получила контузию в ногу. После Бородина корнет, в офицерском формуляре которого записано "лицом смугл, рябоват, глаза карие, волосы русые, холост, к повышению достоин", получает чин поручика и должность ординарца самого Кутузова. Потом был заграничный поход 1813 года в составе Литовского уланского полка и, наконец, в 1816 году — отставка в чине штабс-ротмистра и с правом ношения мундира.
Дурова прожила еще 50 лет. Последние 20 печатала весьма оригинальные литературные повести, дебютировав в 1836 году в пушкинском журнале "Современник" мемуарными записками. Любопытные воспоминания о Дуровой, до конца дней требовавшей обращения к себе в мужском роде, оставил Денис Давыдов: "Она очень уединенна была и избегала общества столько, сколько можно избегать его на биваках. Мне случилось однажды на привале войти в избу вместе с офицером того полка, где служил Александров. Там нашли мы молодого уланского офицера, который только что меня увидел, встал, поклонился, взял кивер и вышел вон. Волков сказал мне: "Это Александров, который, говорят, женщина". Я бросился на крыльцо, но он уже скакал далеко. Впоследствии я ее видел на фронте".
В отличие от Дуровой "не обрела надежной славы" Мария Леонтьевна Бочкарева, поручик русской армии, кавалер всех четырех степеней солдатского Георгиевского креста. Она была расстреляна в мае 1920 года в Красноярске как участник Белого движения.
Распространено мнение, что командир первого добровольческого женского батальона была не из простых. На самом деле Бочкарева — крестьянская дочь из села Никольское Новгородской губернии. В 15 лет сбежала из дома с любимым в Томск. Едва началась мировая война, 25-летняя Мария запросилась на фронт. Писала самому царю. Получила его согласие и поступила сначала в 25-й Томский резервный батальон, затем отправилась на фронт. В окопах — два с лишним года. За это время помимо наград получила четыре ранения. В мае 1917 года отозвана из 28-го пехотного Полоцкого полка в Петроград, где ей поручили сформировать добровольческое женское подразделение. Из 2 тыс. доброволиц испытание в учебке Бочкаревой выдержали не более 300, они-то и поехали на передовую, где приняли боевое крещение в июле. Забракованные Бочкаревой девушки образовали второй батальон. В дни большевистского переворота его рота по распоряжению Керенского оказалась в Питере и пыталась защищать Зимний. После в Петроград вызвали и Бочкареву, кто-то из новых руководителей уговаривал ее принять Советскую власть, но Мария отказалась, сославшись на усталость от войны. Ее отпустили. Бочкарева отправилась в США, где быстро и удачно написала книжку воспоминаний "Яшка" (ее боевая кличка на передовой. — Прим. авт.) и встретилась с президентом Вильсоном, которого агитировала на борьбу с красным Питером. Потом переехала в Англию, где удостоилась приема у короля Георга. В 1918-м вернулась в Россию. Сначала в Архангельск, затем в Сибирь, к Колчаку. Но что-либо существенное сделать уже не успела...
Римма Михайловна Иванова на войне занималась женским делом. Была сестрой милосердия. Но какой сестрой! За полгода службы в легендарном Самурском пехотном полку была представлена к двум Георгиевским медалям. В обоих случаях — за вынос с поля боя раненого офицера. Ей, как и кавалерист-девице Дуровой, пришлось сражаться под мужским именем — санитаром-добровольцем Риммой Михайловичем Ивановым. Иначе на передовую было не попасть... После короткого отпуска летом 1915 года Римма Иванова вернулась на фронт, но уже в 105-й Оренбургский пехотный полк, куда как раз перевели ее брата. За спасение раненого командира полка полковника Граубе девушка получила еще одну награду — солдатский Георгий 4-й степени. Но главное испытание ждало ее 9 сентября 1915 года. Этот год памятен колоссальными потерями и отступлением. Но русская армия, несмотря на снарядный "голод", нехватку винтовок и пулеметов, время от времени огрызалась. Свенцянский прорыв в районе города Пинска — как раз такой случай. Полк поднялся в атаку, но в ураганном огне головная рота потеряла всех офицеров, солдаты потянулись назад. Вперед рванулась только маленькая женская фигурка в черном платье сестры милосердия: "За мной!"... Оренбуржцы остановились только во вражеских окопах. А Римма... Римма умирала, раненная разрывной пулей. Умирала на том самом месте, где остановила растерявшихся и бегущих солдат.
Сестру милосердия Иванову посмертно наградили офицерским боевым орденом — Георгия Победоносца. Редчайший случай в русской армии, когда эту награду получил не офицер. И единственный случай в русской истории, когда эту награду получила женщина. Тело Риммы Ивановой перевезли в ее родной Ставрополь, откуда 20-летняя учительница начальной школы села Петровское отправилась на фронт. При огромном стечении народа похоронили рядом с Андреевским храмом. Император пожаловал семье Ивановых потомственное дворянство. Ходили слухи о намечающейся канонизации Риммы Михайловны. Все это перестало иметь значение спустя два года. Через какое-то время в Ставрополе уничтожали могилы жертв красного террора, погребенных тут же, у Андреевской церкви. Заодно срыли и надгробие Риммы Ивановой. Прошли еще годы — и на этом месте возник общественный туалет.
К слову, о том, когда и где появились первые сестры милосердия. Понятно, что женщины издавна оказывали помощь раненым. Но впервые организованно и добровольно они отправились на фронт во время Крымской (Восточной) войны. Инициативу проявил знаменитый русский военный хирург Николай Пирогов, в 1854 году его поддержала великая княгиня Елена Павловна. Первоначально в Севастополь прибыли сестры из московской Никольской сестринской общины. Всего в Крыму работало более 120 женщин. 68 из них награждены медалью "За оборону Севастополя", 17 — погибли на бастионах и в окопах.
До сих пор не утихают споры по поводу первенства в этом вопросе. Англичане продолжают утверждать, что первыми сестрами милосердия были представительницы британской аристократии, прибывшие в Крым сразу после сражения при Балаклаве 25 октября 1854 года. Там, под Балаклавой, русская артиллерия уничтожила английскую гвардейскую бригаду легкой кавалерии лорда Кардигана, в которой служили по большей части сыновья лордов и герцогов. Остановить потоки голубой английской крови в лазаретах и прибыли женщины во главе с леди Флоренс Найтингейл, которую позже англичане провозгласили первой сестрой милосердия на планете. В конце концов не важно, кто первый. Важно, что жены и дочери солдат и офицеров мирного времени нашли себе достойное применение на случай войны. Что ни говорите, а в женской природе преобладает созидание, а не разрушение.
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу