Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2025
Об авторе | Александр Валерьевич Переверзин (3 февраля 1974 года, Рошаль, Моск. обл.) окончил Московский институт химического машиностроения и сценарный факультет ВГИКа, учился в Литературном институте. Участник творческого объединения ？Алконостъ？. Автор трех книг стихов. Был главным редактором издательства ？Воймега？, сейчас главный редактор журнала поэзии ？Пироскаф？. Публиковался в журналах ？Арион？, ？Новый мир？ и других. Предыдущие публикации стихов в ？Знамени？: ？Старое слово？ (№ 11, 2020); ？Гутенберг на полставки？ (№ 12, 2022), ？Антонина Даниловна？ (№ 2, 2024). Живет в Люберцах.
I
В тот жаркий день, рассказывала мама,
из Химок ？Иж Юпитер-три？ с коляской
отец пригнал и весел был и счастлив:
четыре передачи, два цилиндра,
руль с зеркалом и фарой посредине,
спидометр сто сорок. Он принёс
бутылку водки, разливного пива,
позвал соседа Витю, брата Юру
и в гаражи поехал — обмывать
девятисотрублёвую покупку.
II
Мне было три, я этого не помню.
В тот жаркий день, рассказывала мама,
я заболел. Озноб, температура:
сначала тридцать восемь, а под вечер —
за сорок. Ни таблетка аспирина,
ни марлевый компресс не помогали.
Отказывался пить компот из яблок,
лежал, бессильно плача. Мама вдруг
оцепенела в ужасе, увидев,
что судороги в ножках начались.
III
О, паника, дочь страха и тревоги!
Кого-то она делает безумным,
лишая разум ясности, кого-то
невольно заставляет ошибаться,
но знала мама: что бы ни случилось,
нельзя одной паниковать. Она
окно открыла, — хорошо, что первый —
и как была, босая и в ночнушке,
на клумбу прыгнула и побежала
искать отца в ночные гаражи.
IV
Из полумрака доносился смех,
и песня, что уходит прочь тревога,
что впереди у жизни только даль,
и мама в песню ворвалась рыданьем
и закричала: ？Саша умирает!？
Нависла гробовая тишина.
Отец поставил на траву бутылку,
вскочил на мотоцикл и кикстартер
ногой ударил, — рыкнул ？Иж Юпитер？
и выкатился вмиг из гаража.
V
— Не всё допили, — сокрушался Витя, —
когда вернёшься? Так не обмывают.
— Шлем не забудь, — напутствовал брат Юра, —
гаишники стоят у горсовета.
А мама закричала: ？Ты куда?
Нельзя тебе! Ты пьян, ты разобьёшься,
угробишь и себя и мотоцикл!
О сыне хоть подумай!？, но отец
не слышал никого, он к дому гнал,
и волосы под ветром развевались.
VI
Спала необжитая коммуналка,
одно окно раскрытое светилось.
Отец ворвался в душную квартиру
и, с грохотом пройдя по лабиринту,
поднял меня, укутал в покрывало
и вынес в электрическую ночь.
Ах, как он гнал! По яркой Пионерской
по уходящей в темноту Советской,
по Третьего Интернационала —
за Воймегу по новому мосту.
VII
Мелькали вдоль обочины деревья,
танцующие ветви зазывали
в свои нетерпеливые объятья.
Дрожали листья, и на повороте
прозрачный путник в саване застыл.
На горизонте осветилось небо,
отец увидел ледяной корабль,
затерянный среди огромных сосен,
покрытый мхом, осыпанный цветами
и светом озарённый изнутри.
VIII
Под девяносто километров в час
мы к кораблю лучистому летели,
всё больше становился он, всё ярче,
но ЗИЛ-130 выскочил навстречу,
сигналя, дальним светом ослепляя
и возвращая нас на путь земной.
Рассказывала мама, в те минуты
она в слезах сидела над альбомом
с Мадонной и Младенцем Рафаэля.
Икон в те годы дома не держали.
IX
Когда мы оказались у больницы,
я с рук отца свисал, он барабанил
ногой в глухие двери. Пациенты
включали свет в разбуженных палатах.
Пришла сестра, сказала ？прекратите？
и всё без объяснений поняла.
Она несла меня по коридору,
по долгому пустому коридору,
отец смотрел ей вслед, ему казалось,
она меня уносит навсегда.
X
Наутро дождь, рассказывала мама,
заморосил: сначала еле-еле,
потом сильней и превратился в ливень,
который не кончался восемь дней.
А на девятый к городской больнице
подъехал ？Иж Юпитер-три？ с коляской.
Два человека в бело-красных шлемах
по лужам шли к приёмному покою.
И первое моё воспоминанье —
два бело-красных шлема на столе.
XI
Отец сама серьёзность был, а мама
с коробочкой зефира в шоколаде,
смущённо улыбаясь, у палаты
благодарила доктора Хрипкова.
А он сказал отцу: ？вы молодец,
сообразили и не испугались.
Ещё бы полчаса… А посмотрите,
как кубики он ловко собирает:
на красный — красный, а на синий — синий.
Он будет архитектором у вас？.
XII
Жизнь пролетела, я к архитектуре
имею отношение такое:
когда в квартире вешали картину,
я показал, куда вкрутить шуруп.
Я книги издавал, набрёл на лодку
на Цыпиной горе, под Тверью видел,
как время превращает в лес погосты.
Я ту любил, которой не бывает,
с поэтами читал стихи в Смоленске,
из Сочи возвращался в чёрный день.
XIII
Я дважды смерть той ночью обманул,
но третий не обманешь, и когда
она вернётся, я скажу ？встречайте,
отец и мама, скоро выезжаю？.
Я сяду на отцовский ？Иж Юпитер？,
и пусть шатурский байкер на запчасти
его купил в две тысячи четвёртом,
он заведётся и помчит меня,
в бескрайнюю долину, где река
и старый мост, и мама молодая.
Январь 2025
Об авторе | Александр Валерьевич Переверзин (3 февраля 1974 года, Рошаль, Моск. обл.) окончил Московский институт химического машиностроения и сценарный факультет ВГИКа, учился в Литературном институте. Участник творческого объединения ？Алконостъ？. Автор трех книг стихов. Был главным редактором издательства ？Воймега？, сейчас главный редактор журнала поэзии ？Пироскаф？. Публиковался в журналах ？Арион？, ？Новый мир？ и других. Предыдущие публикации стихов в ？Знамени？: ？Старое слово？ (№ 11, 2020); ？Гутенберг на полставки？ (№ 12, 2022), ？Антонина Даниловна？ (№ 2, 2024). Живет в Люберцах.
I
В тот жаркий день, рассказывала мама,
из Химок ？Иж Юпитер-три？ с коляской
отец пригнал и весел был и счастлив:
четыре передачи, два цилиндра,
руль с зеркалом и фарой посредине,
спидометр сто сорок. Он принёс
бутылку водки, разливного пива,
позвал соседа Витю, брата Юру
и в гаражи поехал — обмывать
девятисотрублёвую покупку.
II
Мне было три, я этого не помню.
В тот жаркий день, рассказывала мама,
я заболел. Озноб, температура:
сначала тридцать восемь, а под вечер —
за сорок. Ни таблетка аспирина,
ни марлевый компресс не помогали.
Отказывался пить компот из яблок,
лежал, бессильно плача. Мама вдруг
оцепенела в ужасе, увидев,
что судороги в ножках начались.
III
О, паника, дочь страха и тревоги!
Кого-то она делает безумным,
лишая разум ясности, кого-то
невольно заставляет ошибаться,
но знала мама: что бы ни случилось,
нельзя одной паниковать. Она
окно открыла, — хорошо, что первый —
и как была, босая и в ночнушке,
на клумбу прыгнула и побежала
искать отца в ночные гаражи.
IV
Из полумрака доносился смех,
и песня, что уходит прочь тревога,
что впереди у жизни только даль,
и мама в песню ворвалась рыданьем
и закричала: ？Саша умирает!？
Нависла гробовая тишина.
Отец поставил на траву бутылку,
вскочил на мотоцикл и кикстартер
ногой ударил, — рыкнул ？Иж Юпитер？
и выкатился вмиг из гаража.
V
— Не всё допили, — сокрушался Витя, —
когда вернёшься? Так не обмывают.
— Шлем не забудь, — напутствовал брат Юра, —
гаишники стоят у горсовета.
А мама закричала: ？Ты куда?
Нельзя тебе! Ты пьян, ты разобьёшься,
угробишь и себя и мотоцикл!
О сыне хоть подумай!？, но отец
не слышал никого, он к дому гнал,
и волосы под ветром развевались.
VI
Спала необжитая коммуналка,
одно окно раскрытое светилось.
Отец ворвался в душную квартиру
и, с грохотом пройдя по лабиринту,
поднял меня, укутал в покрывало
и вынес в электрическую ночь.
Ах, как он гнал! По яркой Пионерской
по уходящей в темноту Советской,
по Третьего Интернационала —
за Воймегу по новому мосту.
VII
Мелькали вдоль обочины деревья,
танцующие ветви зазывали
в свои нетерпеливые объятья.
Дрожали листья, и на повороте
прозрачный путник в саване застыл.
На горизонте осветилось небо,
отец увидел ледяной корабль,
затерянный среди огромных сосен,
покрытый мхом, осыпанный цветами
и светом озарённый изнутри.
VIII
Под девяносто километров в час
мы к кораблю лучистому летели,
всё больше становился он, всё ярче,
но ЗИЛ-130 выскочил навстречу,
сигналя, дальним светом ослепляя
и возвращая нас на путь земной.
Рассказывала мама, в те минуты
она в слезах сидела над альбомом
с Мадонной и Младенцем Рафаэля.
Икон в те годы дома не держали.
IX
Когда мы оказались у больницы,
я с рук отца свисал, он барабанил
ногой в глухие двери. Пациенты
включали свет в разбуженных палатах.
Пришла сестра, сказала ？прекратите？
и всё без объяснений поняла.
Она несла меня по коридору,
по долгому пустому коридору,
отец смотрел ей вслед, ему казалось,
она меня уносит навсегда.
X
Наутро дождь, рассказывала мама,
заморосил: сначала еле-еле,
потом сильней и превратился в ливень,
который не кончался восемь дней.
А на девятый к городской больнице
подъехал ？Иж Юпитер-три？ с коляской.
Два человека в бело-красных шлемах
по лужам шли к приёмному покою.
И первое моё воспоминанье —
два бело-красных шлема на столе.
XI
Отец сама серьёзность был, а мама
с коробочкой зефира в шоколаде,
смущённо улыбаясь, у палаты
благодарила доктора Хрипкова.
А он сказал отцу: ？вы молодец,
сообразили и не испугались.
Ещё бы полчаса… А посмотрите,
как кубики он ловко собирает:
на красный — красный, а на синий — синий.
Он будет архитектором у вас？.
XII
Жизнь пролетела, я к архитектуре
имею отношение такое:
когда в квартире вешали картину,
я показал, куда вкрутить шуруп.
Я книги издавал, набрёл на лодку
на Цыпиной горе, под Тверью видел,
как время превращает в лес погосты.
Я ту любил, которой не бывает,
с поэтами читал стихи в Смоленске,
из Сочи возвращался в чёрный день.
XIII
Я дважды смерть той ночью обманул,
но третий не обманешь, и когда
она вернётся, я скажу ？встречайте,
отец и мама, скоро выезжаю？.
Я сяду на отцовский ？Иж Юпитер？,
и пусть шатурский байкер на запчасти
его купил в две тысячи четвёртом,
он заведётся и помчит меня,
в бескрайнюю долину, где река
и старый мост, и мама молодая.
Январь 2025