Стихи

       Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2024

       Александр Кушнер (1936) — родился в Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал русскую словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и филологической прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других литературных премий и наград. Главный редактор ？Библиотеки поэта？ (с 1992) и ？Новой библиотеки поэта？ (с 1995). Живет и работает в Петербурге.

       ***

       Летний сад похож зимой на кладбище,

       Словно лето в нем похоронили.

       Что-то в этом роде Мандельштам еще

       Говорил в своем блаженном стиле.

       Мы скромнее скажем, простоватому

       Языку привержены и слогу,

       Что привыкнуть к домику дощатому

       Нелегко ни цезарю, ни богу.

       Можно ли в гробу стоять навытяжку

       День за днем, всю зиму, неподвижно?

       Силу где такую взять и выдержку,

       Ничего ж не видно и не слышно!

       И не всякий бог сумел отважиться,

       Скажем, Пан — пожить в такой могиле.

       Вот и мы с тобой ни разу, кажется,

       В Летний сад зимой не заходили.

       Зимний дворец

       Зимний зеленый, как роща, дворец

       Радует взгляд и зимою и летом.

       Кажется, жить бы в нем мог и скворец,

       И соловей, и довольны при этом

       Были бы статуи пением их,

       Стоя на крыше, и для Тициана

       И Леонардо порханье таких

       Зрителей было бы тоже желанно.

       Кажется, этот зеленый фасад

       С белой его золоченой лепниной,

       Многоколонный, приневскому рад

       Ветру, волнистый, барочный, старинный,

       Как упоителен, как золотист,

       Можно ль смотреть на него без восторга?

       Я в этом смысле, увы, монархист,

       И Петербург мне милее Нью-Йорка.

       ***

       Жизнь — это улица с односторонним движением.

       В прошлое нам не вернуться, пути туда нет.

       Это большое, с одной стороны, утешение,

       Это, с другой стороны, безутешный сюжет.

       Я, между прочим, и жил на упрямице улице,

       Не позволявшей машинам назад повернуть.

       Значит, не стоит по этому поводу хмуриться

       И унывать мне: устроится всё как-нибудь.

       Тучками на небе залюбоваться жемчужными,

       К саду пройти, на скамью рядом с кленом присесть.

       Исстари велено быть нам законопослушными,

       И параллельная улица где-нибудь есть!

       ***

       Знаешь, как держат руки кариатиды,

       Кверху подняв высоко их над головой?

       Знаешь, как давят беды, болят обиды,

       С ними в сравненье не тяжек карниз любой.

       Но, может быть, неземная архитектура,

       Все эти звезды, планеты и Млечный путь,

       Нами любуясь, хотят, чтобы мы понуро

       Жались к стене и держали бы что-нибудь.

       Грустно, конечно, вот так, проглотив обиду,

       Молча стоять в тупике, опустив глаза.

       А пожалел ли хоть раз ты кариатиду?

       Вот и тебя не жалеет созвездье Пса.

       ***

       Все поэты, любимые мной,

       Сомневались в возможности той

       Жизни: Пушкин в заветную лиру

       Душу вкладывал, Вяземский ждал

       Только смерти от смерти, скучал

       Баратынский, не радуясь миру.

       Лишь Жуковский, в балладе своей

       Снам не верить велевший Светлане,

       Обещал пробуждение ей

       В лучшем мире: ни кони, ни сани

       Не нужны там, ни снег, ни луна,

       Мчаться незачем напропалую,

       И уверен был, что не одна

       Жизнь у нас, обещая вторую.

       Я хотел бы поверить тому,

       Что рассветы его и закаты

       Отменяют загробную тьму,

       Да стихи у него скучноваты,

       И нужнее мне пристальный взгляд

       И осмысленно-точное слово.

       Или рай вообще скучноват,

       И к блаженству душа не готова?

       ***

       А Пушкин тем еще так дорог мне, что он

       Легко на жизнь смотрел и смерти не боялся.

       Недаром нравился ему Наполеон,

       Дантес не первым был, с кем храбро он стрелялся.

       ？Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем？.

       Подумай, как проста, спокойна эта фраза!

       А ？Выстрел？ перечти — и всё поймешь о нем,

       О мужестве его из этого рассказа.

       Уж он ли не любил тригорские дубы,

       Кипение волны в уступчатом Гурзуфе?

       Переломить бы ход капризницы судьбы,

       Париж бы посетить, увидеть бы Везувий!

       И что ему петля, опутавшая нас

       И узел с каждым днем сжимающая туже?

       И в Арзамасе был проездом девять раз,

       Ни разу в нем не впав в толстовский смертный ужас.

       Александр Кушнер (1936) — родился в Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал русскую словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и филологической прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других литературных премий и наград. Главный редактор ？Библиотеки поэта？ (с 1992) и ？Новой библиотеки поэта？ (с 1995). Живет и работает в Петербурге.

       ***

       Летний сад похож зимой на кладбище,

       Словно лето в нем похоронили.

       Что-то в этом роде Мандельштам еще

       Говорил в своем блаженном стиле.

       Мы скромнее скажем, простоватому

       Языку привержены и слогу,

       Что привыкнуть к домику дощатому

       Нелегко ни цезарю, ни богу.

       Можно ли в гробу стоять навытяжку

       День за днем, всю зиму, неподвижно?

       Силу где такую взять и выдержку,

       Ничего ж не видно и не слышно!

       И не всякий бог сумел отважиться,

       Скажем, Пан — пожить в такой могиле.

       Вот и мы с тобой ни разу, кажется,

       В Летний сад зимой не заходили.

       Зимний дворец

       Зимний зеленый, как роща, дворец

       Радует взгляд и зимою и летом.

       Кажется, жить бы в нем мог и скворец,

       И соловей, и довольны при этом

       Были бы статуи пением их,

       Стоя на крыше, и для Тициана

       И Леонардо порханье таких

       Зрителей было бы тоже желанно.

       Кажется, этот зеленый фасад

       С белой его золоченой лепниной,

       Многоколонный, приневскому рад

       Ветру, волнистый, барочный, старинный,

       Как упоителен, как золотист,

       Можно ль смотреть на него без восторга?

       Я в этом смысле, увы, монархист,

       И Петербург мне милее Нью-Йорка.

       ***

       Жизнь — это улица с односторонним движением.

       В прошлое нам не вернуться, пути туда нет.

       Это большое, с одной стороны, утешение,

       Это, с другой стороны, безутешный сюжет.

       Я, между прочим, и жил на упрямице улице,

       Не позволявшей машинам назад повернуть.

       Значит, не стоит по этому поводу хмуриться

       И унывать мне: устроится всё как-нибудь.

       Тучками на небе залюбоваться жемчужными,

       К саду пройти, на скамью рядом с кленом присесть.

       Исстари велено быть нам законопослушными,

       И параллельная улица где-нибудь есть!

       ***

       Знаешь, как держат руки кариатиды,

       Кверху подняв высоко их над головой?

       Знаешь, как давят беды, болят обиды,

       С ними в сравненье не тяжек карниз любой.

       Но, может быть, неземная архитектура,

       Все эти звезды, планеты и Млечный путь,

       Нами любуясь, хотят, чтобы мы понуро

       Жались к стене и держали бы что-нибудь.

       Грустно, конечно, вот так, проглотив обиду,

       Молча стоять в тупике, опустив глаза.

       А пожалел ли хоть раз ты кариатиду?

       Вот и тебя не жалеет созвездье Пса.

       ***

       Все поэты, любимые мной,

       Сомневались в возможности той

       Жизни: Пушкин в заветную лиру

       Душу вкладывал, Вяземский ждал

       Только смерти от смерти, скучал

       Баратынский, не радуясь миру.

       Лишь Жуковский, в балладе своей

       Снам не верить велевший Светлане,

       Обещал пробуждение ей

       В лучшем мире: ни кони, ни сани

       Не нужны там, ни снег, ни луна,

       Мчаться незачем напропалую,

       И уверен был, что не одна

       Жизнь у нас, обещая вторую.

       Я хотел бы поверить тому,

       Что рассветы его и закаты

       Отменяют загробную тьму,

       Да стихи у него скучноваты,

       И нужнее мне пристальный взгляд

       И осмысленно-точное слово.

       Или рай вообще скучноват,

       И к блаженству душа не готова?

       ***

       А Пушкин тем еще так дорог мне, что он

       Легко на жизнь смотрел и смерти не боялся.

       Недаром нравился ему Наполеон,

       Дантес не первым был, с кем храбро он стрелялся.

       ？Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем？.

       Подумай, как проста, спокойна эта фраза!

       А ？Выстрел？ перечти — и всё поймешь о нем,

       О мужестве его из этого рассказа.

       Уж он ли не любил тригорские дубы,

       Кипение волны в уступчатом Гурзуфе?

       Переломить бы ход капризницы судьбы,

       Париж бы посетить, увидеть бы Везувий!

       И что ему петля, опутавшая нас

       И узел с каждым днем сжимающая туже?

       И в Арзамасе был проездом девять раз,

       Ни разу в нем не впав в толстовский смертный ужас.

       Истерн