Вступительный текст и перевод Германа Власова

       Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 76, 2021

       Перевод Герман Власов

       Джон Эдвард Уильямс (1929–1994) известен главным образом своими романами ？Август？ (1972) и ？Стоунер？ (1965), последний из которых приобрел широкую славу после переиздания в 2006-м и последовавших переводов — спустя полвека после написания. Русский перевод появился в 2015-м.

       Уильямс также был составителем антологии англоязычной поэзии эпохи Возрождения, литературоведом, основателем, а затем главным редактором ежеквартального журнала университета Денвера Denver Quarterly.

       Роман ？Стоунер？ в известной мере считается биографичным, так как выведенный в нем герой — выходец из американской глубинки — приобщается к таинству поэзии, а затем становится типичным университетским преподавателем, проводником неоперившихся неофитов в ее сокровенные глубины.

       Помимо прозы, Джон Уильямс выпустил два сборника стихов — ？Ломаный пейзаж？ (The Broken Landscape, 1949) и ？Необходимая ложь？ (The Necessary Lie, 1965), которые, как мне представляется, совсем неизвестны широкой публике (в открытом доступе мне пока удалось разыскать всего три стихотворения) и которые, однако, должны представлять интерес. Хотя по столь малому числу опытов трудно судить о характере автора, но, опираясь на прозу, я осмелюсь высказать свои догадки.

       Наверное, главная тема тут (оглядываясь на описание империи Октавиана Августа и сложное устройство вузовской системы образования в ？Стоунере？) — уникальность судьбы отдельной личности, вписанной в сложную и многоэтажную систему общества; ее столкновение с косным и неповоротливым механизмом системы, институтом бюрократии. Иными словами, как нам примирить романтический порыв первооткрывателя с уже сложившейся консервативной картой мироздания, где все уже учтено.

       Казалось бы, Уильямс-поэт должен тут выступить против Уильямса-преподавателя, но он, однако, не ратует за подрыв системы. Прав он или нет — вопрос философский.

       Лично мне кажется, что поэт, скорее, убежал бы из большого и неуклюжего мира ради собственного — такого ясного и управляемого — микрокосма. Кстати, такую попытку (увы, в конечном счёте несчастливую) и предпринимает Стоунер, когда сходится с Кэтрин.

       Между прочим, внутри такого микрокосма оба они с удивлением обнаруживают, что им удается совмещать то, что прежде считали несовместимым — опыт тела легко отдает энергию занятиям интеллектуальным, и наоборот. Ах, если бы и наша повседневность была такой же гибкой!

       Этажность, сложность, разноголосица видны и в стихотворных опытах, и здесь он далеко не одинок — достаточно вспомнить ？Водомерку？ Йейтса (между прочим, речь тут идет об Императоре) или — несколько развивая тему — мотив двойничества в творчестве Александра Межирова.

       Такая игра на двух досках (поэт и учитель), наряду с лиризмом и оглядкой на портреты великих предшественников, возможно, послужат одним из ключей к пониманию черт писателя, поэтические опыты которого, я уверен, российскому ценителю еще предстоит для себя открыть.

       Песня в стиле свинг

       Орава труб ревет ревмя;

       В восторге за рукав

       Ты дергаешь меня, но я

       Ладов открыл состав.

       Их звук — мольба, досада, тишь —

       Не умысел, не зло, а лишь

       Черты людей, их нрав.

       Проворных рук следи полет:

       Раскрытый портсигар —

       Рояля клавиш желтый лед,

       Ночной эбена жар.

       Всмотрись, любовь, внимай, скажи:

       Как музыка приходит в жизнь,

       Куда уходит дар?

       Парад планет — один аккорд,

       Гармоний абсолют,

       Его небесный клавикорд

       Не различает люд;

       Но вслушайся; имея слух —

       Увидишь: пара крепких рук

       Вершит музыки суд.

       Ода единственной девушке

       Как часто я встречал тебя по свету —

       В кино, метро, в толпе; под проливной

       с улыбкой в дождь и слякотной зимой,

       с глазами сотен лиц любого цвета;

       Волос оттенок рыжий был, ночной, —

       Коротких, длинных — бронзовый, льняной.

       Вмиг полюбив, не смог раскрыть и рта;

       Сменился свет, проехал грузовик,

       Дверь хлопнула — в отместку в тот же миг

       Исчезла ты — исчезла красота.

       Единая во всем, как часто я

       Встречал тебя, но больше встреч с тобой

       Ждет в будущем — в горах, в глуши лесной,

       На людной улице, на берегу ручья;

       Когда и где — узнать нам не дано,

       Свою любовь узнать нам не дано.

       Благословение воздуха

       В каждом присутствии есть отсутствие.

       Когда мы вместе, пробелы между нами

       Грозятся оградить наши тела

       И обособить души.

       Зеркало отражает то, чем мы не являемся,

       Интересно, что будет, если наша пара

       Заподозрит роковое ложное толкование

       Оригинала,

       Не говоря уже о жутковатом подтексте.

       Реальность, опасаемся мы, потешается над внешним видом.

       Или же заперта в зеркальном зале,

       Где бесконечный регресс препятствует

       Благодатному исходу. Иными словами,

       Нам не дано понять, в чем смысл

       Бытия двух-в-одном,

       И возможно ли быть одним-в-двух.

       То-Что-Я-Есть печалуется о Том-Чем-Я-Не-Являюсь.

       То-Чем-Мы-Должны-Быть, сковано Тем-Что-Мы-Есть.

       Да, я играю в словесные игры

       С самой идеей брака,

       Размышляя о том, а допустима ли вообще

       Секуляризация Священного союза.

       Или, если представить с другой стороны,

       Интересуюсь, отчего два телевизора

       Под одной крышей служат явным указанием

       На разлад в семье.

       И, все же, сейчас ты присутствуешь рядом со мной.

       Я живо ощущаю, как ты хлопочешь по дому:

       Согнувшись и покраснев лицом, тянешься

       К последнему дерзкому желтому пятнышку

       На этом страшном кухонном гарнитуре.

       Твои медовые волосы испачканы краской;

       Твои большие, мягкие закрытые груди

       Выпирают из-под рубашки.

       А полушария ягодиц

       Изогнуты в неприступные бедра.

       Обнять тебя — все равно, что ухватить

       Самую суть моей жизни.

       Скажу без лишней лирики:

       Если бы мне пришлось разобрать себя на части

       И раскидать их наугад, —

       Они бы собрались

       В твою форму.

       Хотя, думаю, это и есть лирика;

       Попытка втиснуть два тела

       В одно пространство —

       Старая мистификация.

       Аминь!

       Наше разделение преподнесло мне следующий урок:

       Пребывая в сознании,

       Материальность партнеров

       Обладает духовной массой,

       Выраженной такой формулой:

       Память умножает желание на расстояние,

       Направляя тело вперед.

       Таким способом я проецирую

       В мертвое пространство между нами

       Коронный разряд, вызываю языковые Пульсации,

       Которые пробьются к тебе

       В прохладе сна

       С бестелесностью

       Столь неистовой, что оставят свою влагу

       На утренних простынях;

       Или же — с такой нежностью,

       Что повеют тебе на лоб,

       Пока ты красишь кухню.

       Тело, подобно дыханию,

       шепчет аксиому,

       Каковой наделены все религии:

       В каждом отсутствии есть присутствие.

       Благо

       Благо

       Благословение.

       Вступительный текст и перевод с английского Германа Власова

       Вступительный текст и перевод Александра Бараша