Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2023
* * *
И даже если невзначай
Влюбленность легкая коснется
Теперь, спокойно примечай,
Как учащенно сердце бьется,
Как, едучи домой в такси,
Ты улыбаешься невольно,
Как ждешь… Но хватит, не проси,
Уже и этого довольно!
Ласкает юный ветерок,
И сумрак расправляет плечи…
Душа, какой тебе-то прок
От этой мимолетной встречи?
Что это: старой раны зуд,
Предчувствие последней дремы? —
Неважно. Я не знаю, кто мы,
Куда нас грезы унесут…
* * *
Сентябрь. И опять холодает.
Но поздние розы как раз
Цвести собрались. Догоняет
Неосуществленное нас
Под занавес. Правда, теперь уж
Скорей в забытье, в полусне.
Ты сам в свои чувства не веришь,
Им не доверяешь вполне.
Но все же, вот видишь — и розы
Колышутся алой волной,
Не предвосхищая угрозы
Пришествия мглы ледяной,
Бутоны в росе раскрывая,
Доверившись солнцу вполне,
Как будто их примет вторая
Жизнь. Может, решиться и мне?
* * *
На позднюю любовь ни времени, ни силы
Не хватит мне. Прости! Уже не хватит, нет…
Ах, молодость моя, ты дальше, чем Курилы,
Ты призрачнее, чем прозрачный лунный свет!
Но в полузабытье глухом мне так приятно
Вдруг ощутить волну влюбленности твоей,
Когда всё впереди еще и необъятна
Жизнь. Летний ветерок, хмельной и нежный — вей!
И, знаешь что, — закат ведь тайно схож с рассветом:
Волнует душу нам и красками богат.
Хотя бы и во сне, еще на свете этом…
Хотя бы и во сне… Тебе я буду рад.
* * *
Не сейчас — это значит уже никогда,
Ибо с нами лишь это сейчас.
Жизнь… она, как колеблющаяся вода,
Но не там, на заливе, — а в нас.
Встречи миг заповедный не перенести,
И влюбленности не растянуть.
Мне тебя не дождаться, наверно. Прости!
Одинокий у каждого путь.
Может, так даже к лучшему: любишь сильней
То, что в руки тебе не далось.
Жизнь могла бы сложиться иначе. О ней
Потоскуем, прожив ее врозь.
Но тот привкус несбывшейся близости нас
Тайно сблизит в безликой дали,
Чтобы жгучее, горькое это сейчас
Навсегда мы в себе обрели.
* * *
И уже никому-никому-никому
Не разбить мое сердце. Увы!
В жгут один безнадежность и душу саму
Не сплести, в глубину синевы
Обожженных небес за собой не увлечь,
Упованье и страх не сопрячь…
Ты всему, что случится еще, не перечь
И набухшие слезы не прячь.
Этой жизни так мало, так сладостен вкус
Всех даров ее, поздних плодов.
Но уже не дает то ли опыта груз,
То ли у′мерших тяжесть годов
Так наивно довериться хрупким мечтам,
Что растают, как кубики льда
В горьком вермуте. Сердце — увы! — не отдам
Я уже никому, никогда.
* * *
Говорит, что скучно ему. А мне
Непонятно: скучать — это как?
Я жалею о каждом ушедшем дне,
Подающем мне тайный знак,
Что мы с ним не успели побыть, прожить
Все часы его в полноте.
А теперь? О следующем тужить,
Той же отданном суете?
Мне и этого хочется и того,
Дольним миром я ослеплен,
Как в романе (помнишь его?) Прево
Кавалер де Грие — Манон.
И со счастьем собственным не совпасть —
Лишь отслеживать его след…
Наглядеться бы, надышаться всласть
За недолгий остаток лет!
* * *
За лето так и не притронулся к заветным
Мелкам, и кисти взять и краски не посмел.
И шли за днями дни под нашим небом бледным,
Безликие, крошась, как белый школьный мел.
Душа уже дерзать боится, и пусто`ты
Оставив за собой, бредет себе… Куда?
Ведь больше узнавать не требуется, кто ты? —
Всего лишь тот, кого изгладят без следа.
Рисуем на песке и на песке же строим…
Зачем? Я так люблю искрящийся рассвет!
Но даже если мы однажды жизнь утроим,
Все будет не хватать слипающихся лет.
И потому, что всё останется лишь в этом
Мгновении, лишь в нем, я больше не хочу
На заданный тобой вопрос спешить с ответом
И мыслей размножать дурную саранчу.
* * *
На восемьдесят семь что` дарят человеку —
Бокал какой-нибудь? Вермеера альбом?
Зачем ему они? Досадную опеку
Нести над тем, что здесь оставить при любом
Раскладе предстоит? Ведь все уже понятно.
И мир вещей, что нас переживут, томит.
А соблазняют ум расплывчатые пятна
Прошедшего. Увы — у памяти лимит.
И то ли сны зовут остаться, то ли тени
Из сумрачных краев приходят невзначай…
Зачем ему развал той человечьей хрени,
Которой заняты мы с вами? — Не скучай!
Но, помнится, Алкей, которого пучина
Не поглотила лет, советовал зимой
Наполнить кубки нам. ？Брунелло Монтальчино？ —
Италии привет — подарок будет мой.
* * *
Почему слова то цепляются друг за друга,
То почти рассыпаются в какой-то бессвязной фразе,
То по строке распространяется звук упруго,
То налипает на местоименья, подобно грязи?
Мир наш какими-то сполохами мерцает:
Разуму ничего не понятно, потом все предельно ясно.
Жизнь то тебя принимает, то полностью отрицает,
Хотя, конечно, она все равно прекрасна.
？Бодрствуйте!？ — говорил в Гефсимании Он, а они — проспали.
Господи, я прошу, помоги мне выйти из усыпленья:
Слышать листвы перешептыванья, дальние видеть дали,
Легкие строки соединять в золотые звенья!
* * *
Все думал: с кем бы я из той когорты славной
？Серебряной？ певцов поговорить хотел?
Но неприветлив вид у Музы своенравной
И этой, и того… Открытость — не у дел.
Хотя с одним из них, ты знаешь, как ни странно,
Мне кажется, нашел бы круг горячих тем.
Вниманье лестно нам, участие желанно,
А ложный пиетет утрачен насовсем.
？Не музыка моя, а музычка？, — сказал он.
Не оды — упаси Создатель — а стишки.
Отдавший дань бегам, балетам, кинозалам,
Всех человечих чувств вершки и корешки
Изведавший, в своих соблазнах предсказуем,
Но умудрен в любви и в простоте глубок…
А потому к нему так часто адресуем
Тот, кто хотел бы знать ？забавный русский слог？.
Счастливец, времена заставши роковые,
Сумел он и от них уйти, опередив
Расстрельные дела и бойни мировые.
Как Крысолов, тянул беспечный свой мотив
И заговаривал, пока возможно было,
Безлюбую тоску все охватившей тьмы.
И выжило его искусство, утолило
Тех жаждущих сердца, среди которых мы.
* * *
Жить с опухолью там, внутри, как будто тело
Захвачено чужим и больше не твое…
А это — чтоб душа свободно захотела
Отринуть наконец земное бытие.
Так бабочка, созрев, свой покидает кокон,
Крылатая, порхать беспечно день-деньской
Среди воздушных струй, меж солнечных волокон,
Не обременена ни страстью, ни тоской.
Сказать начистоту: что устает — устало,
Не только я, но мир, который был моим.
И гаснет небосвод, и пламенеет ало
Последняя заря, в которой мы сгорим.
Рожденные людьми, по воле Интернета
Тела свои забыть уже принуждены,
Летя, как мотылек в жерло огня и света,
Уйдем, перегорев, навек в чужие сны.
* * *
И даже если невзначай
Влюбленность легкая коснется
Теперь, спокойно примечай,
Как учащенно сердце бьется,
Как, едучи домой в такси,
Ты улыбаешься невольно,
Как ждешь… Но хватит, не проси,
Уже и этого довольно!
Ласкает юный ветерок,
И сумрак расправляет плечи…
Душа, какой тебе-то прок
От этой мимолетной встречи?
Что это: старой раны зуд,
Предчувствие последней дремы? —
Неважно. Я не знаю, кто мы,
Куда нас грезы унесут…
* * *
Сентябрь. И опять холодает.
Но поздние розы как раз
Цвести собрались. Догоняет
Неосуществленное нас
Под занавес. Правда, теперь уж
Скорей в забытье, в полусне.
Ты сам в свои чувства не веришь,
Им не доверяешь вполне.
Но все же, вот видишь — и розы
Колышутся алой волной,
Не предвосхищая угрозы
Пришествия мглы ледяной,
Бутоны в росе раскрывая,
Доверившись солнцу вполне,
Как будто их примет вторая
Жизнь. Может, решиться и мне?
* * *
На позднюю любовь ни времени, ни силы
Не хватит мне. Прости! Уже не хватит, нет…
Ах, молодость моя, ты дальше, чем Курилы,
Ты призрачнее, чем прозрачный лунный свет!
Но в полузабытье глухом мне так приятно
Вдруг ощутить волну влюбленности твоей,
Когда всё впереди еще и необъятна
Жизнь. Летний ветерок, хмельной и нежный — вей!
И, знаешь что, — закат ведь тайно схож с рассветом:
Волнует душу нам и красками богат.
Хотя бы и во сне, еще на свете этом…
Хотя бы и во сне… Тебе я буду рад.
* * *
Не сейчас — это значит уже никогда,
Ибо с нами лишь это сейчас.
Жизнь… она, как колеблющаяся вода,
Но не там, на заливе, — а в нас.
Встречи миг заповедный не перенести,
И влюбленности не растянуть.
Мне тебя не дождаться, наверно. Прости!
Одинокий у каждого путь.
Может, так даже к лучшему: любишь сильней
То, что в руки тебе не далось.
Жизнь могла бы сложиться иначе. О ней
Потоскуем, прожив ее врозь.
Но тот привкус несбывшейся близости нас
Тайно сблизит в безликой дали,
Чтобы жгучее, горькое это сейчас
Навсегда мы в себе обрели.
* * *
И уже никому-никому-никому
Не разбить мое сердце. Увы!
В жгут один безнадежность и душу саму
Не сплести, в глубину синевы
Обожженных небес за собой не увлечь,
Упованье и страх не сопрячь…
Ты всему, что случится еще, не перечь
И набухшие слезы не прячь.
Этой жизни так мало, так сладостен вкус
Всех даров ее, поздних плодов.
Но уже не дает то ли опыта груз,
То ли у′мерших тяжесть годов
Так наивно довериться хрупким мечтам,
Что растают, как кубики льда
В горьком вермуте. Сердце — увы! — не отдам
Я уже никому, никогда.
* * *
Говорит, что скучно ему. А мне
Непонятно: скучать — это как?
Я жалею о каждом ушедшем дне,
Подающем мне тайный знак,
Что мы с ним не успели побыть, прожить
Все часы его в полноте.
А теперь? О следующем тужить,
Той же отданном суете?
Мне и этого хочется и того,
Дольним миром я ослеплен,
Как в романе (помнишь его?) Прево
Кавалер де Грие — Манон.
И со счастьем собственным не совпасть —
Лишь отслеживать его след…
Наглядеться бы, надышаться всласть
За недолгий остаток лет!
* * *
За лето так и не притронулся к заветным
Мелкам, и кисти взять и краски не посмел.
И шли за днями дни под нашим небом бледным,
Безликие, крошась, как белый школьный мел.
Душа уже дерзать боится, и пусто`ты
Оставив за собой, бредет себе… Куда?
Ведь больше узнавать не требуется, кто ты? —
Всего лишь тот, кого изгладят без следа.
Рисуем на песке и на песке же строим…
Зачем? Я так люблю искрящийся рассвет!
Но даже если мы однажды жизнь утроим,
Все будет не хватать слипающихся лет.
И потому, что всё останется лишь в этом
Мгновении, лишь в нем, я больше не хочу
На заданный тобой вопрос спешить с ответом
И мыслей размножать дурную саранчу.
* * *
На восемьдесят семь что` дарят человеку —
Бокал какой-нибудь? Вермеера альбом?
Зачем ему они? Досадную опеку
Нести над тем, что здесь оставить при любом
Раскладе предстоит? Ведь все уже понятно.
И мир вещей, что нас переживут, томит.
А соблазняют ум расплывчатые пятна
Прошедшего. Увы — у памяти лимит.
И то ли сны зовут остаться, то ли тени
Из сумрачных краев приходят невзначай…
Зачем ему развал той человечьей хрени,
Которой заняты мы с вами? — Не скучай!
Но, помнится, Алкей, которого пучина
Не поглотила лет, советовал зимой
Наполнить кубки нам. ？Брунелло Монтальчино？ —
Италии привет — подарок будет мой.
* * *
Почему слова то цепляются друг за друга,
То почти рассыпаются в какой-то бессвязной фразе,
То по строке распространяется звук упруго,
То налипает на местоименья, подобно грязи?
Мир наш какими-то сполохами мерцает:
Разуму ничего не понятно, потом все предельно ясно.
Жизнь то тебя принимает, то полностью отрицает,
Хотя, конечно, она все равно прекрасна.
？Бодрствуйте!？ — говорил в Гефсимании Он, а они — проспали.
Господи, я прошу, помоги мне выйти из усыпленья:
Слышать листвы перешептыванья, дальние видеть дали,
Легкие строки соединять в золотые звенья!
* * *
Все думал: с кем бы я из той когорты славной
？Серебряной？ певцов поговорить хотел?
Но неприветлив вид у Музы своенравной
И этой, и того… Открытость — не у дел.
Хотя с одним из них, ты знаешь, как ни странно,
Мне кажется, нашел бы круг горячих тем.
Вниманье лестно нам, участие желанно,
А ложный пиетет утрачен насовсем.
？Не музыка моя, а музычка？, — сказал он.
Не оды — упаси Создатель — а стишки.
Отдавший дань бегам, балетам, кинозалам,
Всех человечих чувств вершки и корешки
Изведавший, в своих соблазнах предсказуем,
Но умудрен в любви и в простоте глубок…
А потому к нему так часто адресуем
Тот, кто хотел бы знать ？забавный русский слог？.
Счастливец, времена заставши роковые,
Сумел он и от них уйти, опередив
Расстрельные дела и бойни мировые.
Как Крысолов, тянул беспечный свой мотив
И заговаривал, пока возможно было,
Безлюбую тоску все охватившей тьмы.
И выжило его искусство, утолило
Тех жаждущих сердца, среди которых мы.
* * *
Жить с опухолью там, внутри, как будто тело
Захвачено чужим и больше не твое…
А это — чтоб душа свободно захотела
Отринуть наконец земное бытие.
Так бабочка, созрев, свой покидает кокон,
Крылатая, порхать беспечно день-деньской
Среди воздушных струй, меж солнечных волокон,
Не обременена ни страстью, ни тоской.
Сказать начистоту: что устает — устало,
Не только я, но мир, который был моим.
И гаснет небосвод, и пламенеет ало
Последняя заря, в которой мы сгорим.
Рожденные людьми, по воле Интернета
Тела свои забыть уже принуждены,
Летя, как мотылек в жерло огня и света,
Уйдем, перегорев, навек в чужие сны.
Рассказ