Стихи

       Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2025

       Об авторе | Алексей Валентинович Улюкаев в журнале ？Знамя？ печатается со стихами одиннадцатый раз, предыдущие публикации: ？Я из вселенной Гутенберга？ (№ 10, 2011); ？Семь стихотворений？ (№ 4, 2012); ？Площадной гранит？ (№ 3, 2013); ？Полграна правды？ (№ 1, 2014); ？Восемь строк о свойствах？ (№ 1, 2015); ？Не гул пространств, не божий суд…？ (№ 1, 2016); ？Пометь на карте: за рекой Аид…？ (№ 11, 2022); ？Возобновление иллюзий？ (№ 4, 2023); ？Подальше от злосчастных мест？ (№ 1, 2024); ？Умение приспособиться к несвободе？ (№ 10, 2024).

       * * *

       Мерный ход, мерный звук

       Словно тыщи верблюдов

       Сквозь пустыню идут. Словно тыщи овец

       Дали шерсть свою, любую местному люду,

       Чтоб верблюдов украсить. Под самый конец

       Января в когнитивном живу диссонансе:

       Цельсий врёт, Фаренгейт — как статистик в эРэФ.

       Человек это место присутствием красит?

       Или место его? Я русалок от дев

       Отличить не берусь здесь. Берусь за бутылку:

       Пеной пену морскую хоть раз уравнять.

       Море мокрое, пена, как водится, мылкая,

       Овцы — словно в богатых совсем деревнях.

       Отщипи мне чуть-чуть на сукно и сувлаки*:

       Плоть морская не хуже, чем в стаде земном.

       Мне волна подаёт свои тайные знаки,

       Я шифровкой в ответ говорю о своём.

       Будет вечер, и кормчие звёзды увидят

       Нас, друг друга зовущих до пары на пир.

       Волны слижут следы и беды, и обиды,

       Утверждая в душе моей временный мир.

       * Сувлаки — от слова ？сувла？, ？вертел？, национальная греческая ？быстрая？ еда: маленький шашлычок на деревянной шпажке.

       * * *

       Зима из первой половины

       Заглядывает во вторую.

       Природы северной картина

       Не хуже, чем во время Трои

       И Спарты. Там, где в южной — лужи, —

       Кристаллы. Понимаешь: снег.

       И ходит поступью натруженной

       Совсем иначе человек.

       То заскользит, то остановка,

       То остановится, то в путь,

       То скособочится неловко,

       То снова расправляет грудь

       Штандартом временной победы

       Над временами крыс и псов.

       Огонь, вода и трубы медные

       И что осталось от лесов,

       Степей и прочего пейзажа

       Ему сопутствует. И он

       Морозней воеводы даже,

       Не хуже бравших Илион

       Свою подчёркивает самость:

       Сусанин! Сам с усами! Мнит,

       Что пригодятся летом сани

       И подрастут к июню дни.

       И власть, и руки брадобрея

       Смягчатся градусом тепла.

       По эту ж сторону Борея

       Скользят и падают тела.

       И он заглядывает робко:

       Январь, февраль, а там и… что ж,

       Зима, налей немного водки,

       Чтоб отогнать от тела дрожь.

       * * *

       Пройдя кругами безобразий

       И получив с полсотни клизм,

       Не будет ли резонно разве

       Впасть, как впадает Волга в Каспий,

       В особо крупный пессимизм?

       В пасть? В глубину голодной глотки?

       В отчаянья последний дюйм?

       Ионой (не в ките — в селёдке)

       Укрыться за сенями струй?

       Стакан и пуст наполовину,

       И треснул, и содержит яд.

       Обманет воробья мякина —

       Ей он побрезгует навряд.

       Нас с ярмарки покатят дрожки,

       Хотя и некуда спешить.

       И не унять постыдной дрожи

       Во членах тела и души.

       Вотще! Дрожи, пока живётся!

       Дыши, пока дрожит душа.

       Хотя окрошка из эмоций

       И не плоха, не хороша.

       Хотя к ногам — четыре гири,

       А дважды два, похоже, пять,

       Но в этом беспросветном мире

       Есть и любовь, и благодать.

       Ты оптимиста информируй,

       А пессимиста пожалей.

       Дрожит струна в заветной лире.

       И ничего не сделать с ней!

       * * *

       Одиночество — божеский дар.

       Одиноки ли боги?

       Или это лежалый товар,

       Купленный по дороге?

       Без потребности явной,

       А лишь бы спалить

       Накопленья годов безотрадных.

       Одиночество — тонкая нить,

       За которой не быть Ариадне.

       Это возраст сдающих права —

       Всё по перечню, всё без остатка.

       Грязно-белая голова,

       Чуть пониже — ума палатка.

       Чуть повыше — терновый венец

       А расцвёл ли тёрен?

       Одиночество — это конец

       Тропкам торным.

       Колею полевей оставляй.

       Астролябию — в скупку.

       Пусть приходят за ней сыновья,

       Заселив капитанскую рубку.

       Через тёрен лежит в георгин

       Путь — не в астры.

       Одиночество — то есть один,

       То есть власти,

       Предержащей дрожащих уж нет над тобой.

       И не будет.

       Одиночество — это отбой.

       Это после полудня.

       * * *

       Бежит волна вослед

       Волне, как дети в школу.

       Лежит вечерний свет

       На городах и сёлах.

       Грядёт ночная мгла,

       Но утро вновь настанет,

       И с левого угла

       Как знамя над рейхстагом

       Весь вспыхнет небосвод

       И поплывёт направо

       От средиземных вод

       До северной державы.

       И хватит синевы

       На всех под этим небом,

       И тыщи половин

       Отыщутся, и хлебом

       И мёдом будет сыт

       Любой и счастлив даже

       Обломками корыт

       На каждой распродаже.

       * * *

       Там вечный покой. Здесь вечное,

       Как вечен сей мир, беспокойство.

       Иди, Левитан, навстречу мне,

       Готовь под марину холст свой.

       ？Клико Матрадура!？ — особенный клик,

       В бутылку волну не загонишь,

       Стоп-краном не остановишь сей миг.

       Не пустит меня, как Воронеж,

       Под нож двадцать первого мой Лимассол,

       Мой мало солёной ли, круто

       Волны, возращающий утро, рассол.

       Ныряй с головой в это утро!

       В ноздрёвский любимый напиток: шипит

       Волна — год змеи наступает.

       А пену бежавший из плена пиит

       Отбросит как мех горностая:

       Одна в мире мантия только и есть,

       Которой колеблется суша.

       И я, как Мария благую весть,

       Волну в упоении слушаю.

       * * *

       Наблюдай расходящиеся круги,

       Жёлчный камень в море бросая. Кажется —

       Закричишь от счастья. Но не моги:

       Расплескаешь рот заполнявшую кашицу.

       Что слова, что слюна? И морально ли

       То оральное, что отрыгнёт оратор?

       Наблюдай: там вдали ожидаются корабли.

       Чем их встретить — овациями или матом?

       Наблюдатель? Деятель? Где межа,

       Разделившая поле: субъекту пол, пол объекту?

       Ходишь берегом, где песчинки лежат,

       Принимая пространство внутрь словно Смекту.

       Ходишь берегом моря как Демосфен:

       Вырабатывай речь, а не то — замолкни.

       Онемей уже, наконец, совсем.

       Чтоб остались здесь только песок да волны.

       * * *

       Застигнутый в кантоне Ури

       Декабрьским снегом запоздалым,

       Бездельем мучась, с полной дури

       Влез в большевистские анналы,

       Чтоб Цюрихом и Циммервальдом

       Заполнить паузу, антракт

       Снегопаденья в 10 баллов.

       Без всякой цели. Просто так.

       Отсюда двинулась лавина.

       Там орки? Орды орков там?

       Остатки английского сплина

       По сёлам или городам

       Разбросанным — орало в меч

       Перековать. И вместо мира

       Нести его — о чём и речь —

       Поверженных топтать кумиров.

       Пришла лавина — и отхлынет,

       Снега сойдут. Утихнет боль.

       Декабрьской ночью самой длинной

       Людей спасает алкоголь

       Забвения. Да был ли мальчик?

       Картавил ли, блестя макушкой?

       Известный больше — не иначе

       Чем Александр Сергеич Пушкин.

       Да был ли век, несчастий полный?

       Или его под Рождество

       Бесчисленные снега волны

       Засыпали — и нету боле

       Той, поразившей большинство

       Народа нестерпимой боли?

       На том сойдёмся. Концы в Лету.

       Начала за бугор закинув,

       Сидеть, забытым в Ури где-то,

       Смотреть, как боги рвут перину,

       Её клочки скрывают землю

       Без бури. В Ури всё возможно.

       Зима всего меня приемлет

       И усыпляет осторожно…

       Открытка с видом

       Вечный город который уж век

       Принимает паломников:

       Вот Аттила готовит набег,

       Гунны, готы колоннами ровными

       Наступают — волна за волной

       Лижут пятки застрявшему в вечности

       Островку моего человечества,

       Поглупевшего вместе со мной.

       Я в трёхзвёздочной Pace Helvezia

       На постое. Я слушаю лекции

       Шин, подмёток, потёртых подошв

       И дыханий то forte, то mezzo

       И дождя, если вдруг в Риме дождь.

       В Риме место для всех. Лишь отчаянию

       Места нет. В Pace — нет. Паче чаяния

       И превыше концепций и вер

       Столп Траянов. Здесь знают авгуры,

       Кто герой, кто подлец, просто ль сдуру,

       И возможен ли мир в мире мер

       Высших, всяческих спецопераций:

       Колизеи ведь не для оваций

       Воздвигались — для крови, для рек

       Крови. Всё же есть пицца и паста —

       Плотским созданный высшею властью

       Ест и это и то человек,

       Проживающий в мире трёхзвёздочном.

       Звёзды есть и кромешною полночью.

       Вечен Рим. Хрупок мир. Долог век.

       * * *

       Атавизм — разжиганье огня.

       Отгоняющий духов

       Пламень манит меня

       Словно рыбка старуху,

       Словно сам я закидывал сеть,

       Разжигая поленья,

       Заговаривал смерть

       Обходить стороною селенья,

       Населённые русской душой

       И телами родными.

       Разжиганье огня хорошо,

       Без него нет ни дыма,

       Ни уюта в родимой стране,

       Обойдённой уютом.

       Вспоминайте, друзья, обо мне,

       Но, конечно, не ежеминутно.

       * * *

       Милый мой век! Из-под век

       Человек своё выкатит яблоко.

       Если слёзы текут сотней рек,

       Так от соли текут иль от паприки?

       Кулинарным томам вопреки

       Всё, что есть, от души приправляет.

       А диеты ему не с руки,

       Как отлично мы знаем.

       Милый век, приглашенье к столу

       Я приму с благодарностью:

       Быть закуской, похмельем в пиру,

       И десертною сладостью —

       Честь по чести, по чину чины.

       Не чинясь, не кручинясь,

       Незнакомое чувство вины

       Не считая причиной

       Responder s’il vous plait*

       Отвергать, полагаясь на трезвость!

       Сим закончим куплет.

       Ибо дальше писать бесполезно.

       * Responder s’il vous plait (франц.) — Пожалуйста, ответьте!

       Об авторе | Алексей Валентинович Улюкаев в журнале ？Знамя？ печатается со стихами одиннадцатый раз, предыдущие публикации: ？Я из вселенной Гутенберга？ (№ 10, 2011); ？Семь стихотворений？ (№ 4, 2012); ？Площадной гранит？ (№ 3, 2013); ？Полграна правды？ (№ 1, 2014); ？Восемь строк о свойствах？ (№ 1, 2015); ？Не гул пространств, не божий суд…？ (№ 1, 2016); ？Пометь на карте: за рекой Аид…？ (№ 11, 2022); ？Возобновление иллюзий？ (№ 4, 2023); ？Подальше от злосчастных мест？ (№ 1, 2024); ？Умение приспособиться к несвободе？ (№ 10, 2024).

       * * *

       Мерный ход, мерный звук

       Словно тыщи верблюдов

       Сквозь пустыню идут. Словно тыщи овец

       Дали шерсть свою, любую местному люду,

       Чтоб верблюдов украсить. Под самый конец

       Января в когнитивном живу диссонансе:

       Цельсий врёт, Фаренгейт — как статистик в эРэФ.

       Человек это место присутствием красит?

       Или место его? Я русалок от дев

       Отличить не берусь здесь. Берусь за бутылку:

       Пеной пену морскую хоть раз уравнять.

       Море мокрое, пена, как водится, мылкая,

       Овцы — словно в богатых совсем деревнях.

       Отщипи мне чуть-чуть на сукно и сувлаки*:

       Плоть морская не хуже, чем в стаде земном.

       Мне волна подаёт свои тайные знаки,

       Я шифровкой в ответ говорю о своём.

       Будет вечер, и кормчие звёзды увидят

       Нас, друг друга зовущих до пары на пир.

       Волны слижут следы и беды, и обиды,

       Утверждая в душе моей временный мир.

       * Сувлаки — от слова ？сувла？, ？вертел？, национальная греческая ？быстрая？ еда: маленький шашлычок на деревянной шпажке.

       * * *

       Зима из первой половины

       Заглядывает во вторую.

       Природы северной картина

       Не хуже, чем во время Трои

       И Спарты. Там, где в южной — лужи, —

       Кристаллы. Понимаешь: снег.

       И ходит поступью натруженной

       Совсем иначе человек.

       То заскользит, то остановка,

       То остановится, то в путь,

       То скособочится неловко,

       То снова расправляет грудь

       Штандартом временной победы

       Над временами крыс и псов.

       Огонь, вода и трубы медные

       И что осталось от лесов,

       Степей и прочего пейзажа

       Ему сопутствует. И он

       Морозней воеводы даже,

       Не хуже бравших Илион

       Свою подчёркивает самость:

       Сусанин! Сам с усами! Мнит,

       Что пригодятся летом сани

       И подрастут к июню дни.

       И власть, и руки брадобрея

       Смягчатся градусом тепла.

       По эту ж сторону Борея

       Скользят и падают тела.

       И он заглядывает робко:

       Январь, февраль, а там и… что ж,

       Зима, налей немного водки,

       Чтоб отогнать от тела дрожь.

       * * *

       Пройдя кругами безобразий

       И получив с полсотни клизм,

       Не будет ли резонно разве

       Впасть, как впадает Волга в Каспий,

       В особо крупный пессимизм?

       В пасть? В глубину голодной глотки?

       В отчаянья последний дюйм?

       Ионой (не в ките — в селёдке)

       Укрыться за сенями струй?

       Стакан и пуст наполовину,

       И треснул, и содержит яд.

       Обманет воробья мякина —

       Ей он побрезгует навряд.

       Нас с ярмарки покатят дрожки,

       Хотя и некуда спешить.

       И не унять постыдной дрожи

       Во членах тела и души.

       Вотще! Дрожи, пока живётся!

       Дыши, пока дрожит душа.

       Хотя окрошка из эмоций

       И не плоха, не хороша.

       Хотя к ногам — четыре гири,

       А дважды два, похоже, пять,

       Но в этом беспросветном мире

       Есть и любовь, и благодать.

       Ты оптимиста информируй,

       А пессимиста пожалей.

       Дрожит струна в заветной лире.

       И ничего не сделать с ней!

       * * *

       Одиночество — божеский дар.

       Одиноки ли боги?

       Или это лежалый товар,

       Купленный по дороге?

       Без потребности явной,

       А лишь бы спалить

       Накопленья годов безотрадных.

       Одиночество — тонкая нить,

       За которой не быть Ариадне.

       Это возраст сдающих права —

       Всё по перечню, всё без остатка.

       Грязно-белая голова,

       Чуть пониже — ума палатка.

       Чуть повыше — терновый венец

       А расцвёл ли тёрен?

       Одиночество — это конец

       Тропкам торным.

       Колею полевей оставляй.

       Астролябию — в скупку.

       Пусть приходят за ней сыновья,

       Заселив капитанскую рубку.

       Через тёрен лежит в георгин

       Путь — не в астры.

       Одиночество — то есть один,

       То есть власти,

       Предержащей дрожащих уж нет над тобой.

       И не будет.

       Одиночество — это отбой.

       Это после полудня.

       * * *

       Бежит волна вослед

       Волне, как дети в школу.

       Лежит вечерний свет

       На городах и сёлах.

       Грядёт ночная мгла,

       Но утро вновь настанет,

       И с левого угла

       Как знамя над рейхстагом

       Весь вспыхнет небосвод

       И поплывёт направо

       От средиземных вод

       До северной державы.

       И хватит синевы

       На всех под этим небом,

       И тыщи половин

       Отыщутся, и хлебом

       И мёдом будет сыт

       Любой и счастлив даже

       Обломками корыт

       На каждой распродаже.

       * * *

       Там вечный покой. Здесь вечное,

       Как вечен сей мир, беспокойство.

       Иди, Левитан, навстречу мне,

       Готовь под марину холст свой.

       ？Клико Матрадура!？ — особенный клик,

       В бутылку волну не загонишь,

       Стоп-краном не остановишь сей миг.

       Не пустит меня, как Воронеж,

       Под нож двадцать первого мой Лимассол,

       Мой мало солёной ли, круто

       Волны, возращающий утро, рассол.

       Ныряй с головой в это утро!

       В ноздрёвский любимый напиток: шипит

       Волна — год змеи наступает.

       А пену бежавший из плена пиит

       Отбросит как мех горностая:

       Одна в мире мантия только и есть,

       Которой колеблется суша.

       И я, как Мария благую весть,

       Волну в упоении слушаю.

       * * *

       Наблюдай расходящиеся круги,

       Жёлчный камень в море бросая. Кажется —

       Закричишь от счастья. Но не моги:

       Расплескаешь рот заполнявшую кашицу.

       Что слова, что слюна? И морально ли

       То оральное, что отрыгнёт оратор?

       Наблюдай: там вдали ожидаются корабли.

       Чем их встретить — овациями или матом?

       Наблюдатель? Деятель? Где межа,

       Разделившая поле: субъекту пол, пол объекту?

       Ходишь берегом, где песчинки лежат,

       Принимая пространство внутрь словно Смекту.

       Ходишь берегом моря как Демосфен:

       Вырабатывай речь, а не то — замолкни.

       Онемей уже, наконец, совсем.

       Чтоб остались здесь только песок да волны.

       * * *

       Застигнутый в кантоне Ури

       Декабрьским снегом запоздалым,

       Бездельем мучась, с полной дури

       Влез в большевистские анналы,

       Чтоб Цюрихом и Циммервальдом

       Заполнить паузу, антракт

       Снегопаденья в 10 баллов.

       Без всякой цели. Просто так.

       Отсюда двинулась лавина.

       Там орки? Орды орков там?

       Остатки английского сплина

       По сёлам или городам

       Разбросанным — орало в меч

       Перековать. И вместо мира

       Нести его — о чём и речь —

       Поверженных топтать кумиров.

       Пришла лавина — и отхлынет,

       Снега сойдут. Утихнет боль.

       Декабрьской ночью самой длинной

       Людей спасает алкоголь

       Забвения. Да был ли мальчик?

       Картавил ли, блестя макушкой?

       Известный больше — не иначе

       Чем Александр Сергеич Пушкин.

       Да был ли век, несчастий полный?

       Или его под Рождество

       Бесчисленные снега волны

       Засыпали — и нету боле

       Той, поразившей большинство

       Народа нестерпимой боли?

       На том сойдёмся. Концы в Лету.

       Начала за бугор закинув,

       Сидеть, забытым в Ури где-то,

       Смотреть, как боги рвут перину,

       Её клочки скрывают землю

       Без бури. В Ури всё возможно.

       Зима всего меня приемлет

       И усыпляет осторожно…

       Открытка с видом

       Вечный город который уж век

       Принимает паломников:

       Вот Аттила готовит набег,

       Гунны, готы колоннами ровными

       Наступают — волна за волной

       Лижут пятки застрявшему в вечности

       Островку моего человечества,

       Поглупевшего вместе со мной.

       Я в трёхзвёздочной Pace Helvezia

       На постое. Я слушаю лекции

       Шин, подмёток, потёртых подошв

       И дыханий то forte, то mezzo

       И дождя, если вдруг в Риме дождь.

       В Риме место для всех. Лишь отчаянию

       Места нет. В Pace — нет. Паче чаяния

       И превыше концепций и вер

       Столп Траянов. Здесь знают авгуры,

       Кто герой, кто подлец, просто ль сдуру,

       И возможен ли мир в мире мер

       Высших, всяческих спецопераций:

       Колизеи ведь не для оваций

       Воздвигались — для крови, для рек

       Крови. Всё же есть пицца и паста —

       Плотским созданный высшею властью

       Ест и это и то человек,

       Проживающий в мире трёхзвёздочном.

       Звёзды есть и кромешною полночью.

       Вечен Рим. Хрупок мир. Долог век.

       * * *

       Атавизм — разжиганье огня.

       Отгоняющий духов

       Пламень манит меня

       Словно рыбка старуху,

       Словно сам я закидывал сеть,

       Разжигая поленья,

       Заговаривал смерть

       Обходить стороною селенья,

       Населённые русской душой

       И телами родными.

       Разжиганье огня хорошо,

       Без него нет ни дыма,

       Ни уюта в родимой стране,

       Обойдённой уютом.

       Вспоминайте, друзья, обо мне,

       Но, конечно, не ежеминутно.

       * * *

       Милый мой век! Из-под век

       Человек своё выкатит яблоко.

       Если слёзы текут сотней рек,

       Так от соли текут иль от паприки?

       Кулинарным томам вопреки

       Всё, что есть, от души приправляет.

       А диеты ему не с руки,

       Как отлично мы знаем.

       Милый век, приглашенье к столу

       Я приму с благодарностью:

       Быть закуской, похмельем в пиру,

       И десертною сладостью —

       Честь по чести, по чину чины.

       Не чинясь, не кручинясь,

       Незнакомое чувство вины

       Не считая причиной

       Responder s’il vous plait*

       Отвергать, полагаясь на трезвость!

       Сим закончим куплет.

       Ибо дальше писать бесполезно.

       * Responder s’il vous plait (франц.) — Пожалуйста, ответьте!