Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2023
Виктор Петров — поэт. Родился в г. Авдеевке, с отрочества живет на Дону. ？Рабочие университеты？ — порт, бондарный завод и судоверфь, служил в ракетных войсках Прикарпатского военного округа, был литсотрудником многотиражки в г. Мариуполе. Окончил Ростовский государственный университет. Лауреат Всероссийской литературной премии им. М. А. Шолохова и журнала ？Юность？, обладатель ？Золотого Витязя？, поэт, критик, публицист, член Московской городской организации СП России и литературного форума ？Мiръ Слова？ при Издательском Совете РПЦ, главный редактор журнала ？Дон？ Публикации в ？Литературной газете？, в журналах ？Наш современник？, ？Юность？, ？Дети Ра？, ？Зарубежные записки？, автор 20 книг — ？Дотла？, ？Болевой порог？, ？Твердь？, ？Курсор？, ？Взлет креста？, ？Храм на холме？ и других.
БРАТЫ
Бьются братья смертным боем —
Брату брат уже не брат.
Столкновенье лобовое,
Мат стоит да перемат.
Выгорело чисто поле,
Крыто залповым огнем.
И с Андрием дьявол в доле,
Плачет паночка о нем.
Горе горькое Тарасу —
Люльку с горя уронил…
И курочат танки трассу
Тыщей лошадиных сил.
Ну, а ляхи, что там ляхи
Всех мастей и всех времен?!
Шиты смертные рубахи,
Да не каждый погребен.
Потому как батарея
Бьет прицельно по врагу,
И заката флаг, не рея,
Сник на траурном снегу.
Близок холод, лютый холод —
Жизни прежней больше нет:
Сердце так и ходит, ходит,
Разорвав бронежилет.
Марш — с этапа до этапа —
Изо всех железных жил.
Где Остап? А нет Остапа —
Сынку голову сложил.
Птица Жаль стенает следом,
Эта Жаль — всему беда.
Никому еще не ведом
Путь последний в никуда.
Что же будет? Ветер будет
Над сгоревшим полем выть
И, как датский принц, рассудит:
Быть — кому? кому — не быть?
ВАГОН
Докуда следует вагон полупустой?
И позади уже разобран путь советский,
И машинисту дадена команда: ？Стой!？,
Да вот народ в дорогу подобрался дерзкий.
Народ по-своему желает — как всегда,
И машинист лихой — опять же несговорчив.
Давно сошла с пути вагонов череда,
А этот мчит себе и в окнах рожи корчит.
Я в том вагоне, я со всеми и как все,
Рыдаю и смеюсь, чаи гонять гоняю.
И наплевать, что в придорожной полосе
Косит вослед нечистая очей огнями.
Разобран мост — летит по воздуху вагон:
Не привыкать… Еще и не такое сможем!
Да только слишком затянулся перегон…
Взгляни сюда и помоги нам, правый Боже!
Мы грешники. Таких на свете больше нет!
И свойство есть у нас — не свойство, а геройство:
Явить себя чудесным образом на свет,
Как будто из равнины русской вдруг горой стать.
Увидеть далеко-далеко грешный мир,
И взор уйдет туда, откуда нет возврата.
И не черту вести — прерывистый пунктир
Встречаемых огней — за все грехи расплата.
ГОЛУБЬ
А я голубь!.. Не жаворонок, не сова:
Спать ложусь — как ложусь и встаю — как встаю.
Караулят меня вертухаи-слова,
Чтобы все позабыл, даже любовь твою.
Мне куда от них?! Только и сам не уйду…
Отбываю тюремный пожизненный срок:
Радость радует, или бедую беду —
Вижу небо клочок за решеткою строк.
Высь, как знамя, зовет… Шапку — оземь: эх, ма!..
И туда, где степей выдох, грома раскат…
Голубица — крыло в крыло — женка моя!..
О таком написать бы правдивый рассказ!
Что нам день и что ночь?! Это все равно,
Если времени в обрез у голубей.
Вот и бьемся о решетку, а там — черно:
？Только, милая, себя ты не убей!？
Как без тебя? — знать не знаю. Да никак!
Проще голубиного сердца разрыв,
Чем во всем разбираться, во все вникать
И не слышать знаменной выси призыв.
ВЯТУШКА
Ходят лесом волки серы,
Дальняя моя родня.
Вятушку любил без меры
Целых три свободных дня.
Потому три дня свободных,
Что оставил шум и гам
И своим добрался ходом
Прямо к вятским берегам.
Речкой Вятушкой была мне
Баба ягодка опять:
Зря донские мнились плавни —
Пред такой не устоять.
Первый день, второй и третий
Белой ночью стали враз.
Я бы мог другую встретить,
Но куда — от жарких глаз?!.
Прописался на деревне:
За калиткой — раем рай.
Утро петушиным гребнем
Озаглавило сарай.
Легок на подъем, не грузен,
Воду в ступе не толок.
Ну, а коль назвался груздем,
Полезаю в кузовок.
Кузовок, скажу по правде,
Раз обхват и два обхват —
Заяц с перепугу прядал…
Кто я ей? Ни кум, ни сват.
А всего — как есть! — прохожий,
Просто мимо проходил
И сложил к избе порожки —
Угодил, так угодил!
Я рифмовку строк дощатых
Закрепил не в стык, а в паз,
Изругав себя нещадно,
Что уйду на этот раз.
Дивное оставлю поле,
Несговорчивость болот…
И пойму, чего не понял —
Высший смысл пчелиных сот.
Эх, ребята, ребятишки,
Вам такое невдомек!
На юру берез манишки
Разутюжил солнцепек.
Любные не имут срама —
Чувства исты и чисты,
И святят окрестность храма
Православные кресты.
Я свободен, так свободен,
Как ни разу, никогда,
Зная, кто ходил по водам —
Колыхалась чуть вода.
Куст черемухи отстиран
Белой ночью добела.
Вятушку любил, настырный,
Реченька моей была…
Увлекли излук лекала,
Закружил угоров круг,
И, объятьем облекая,
Я забыл своих подруг.
Пил из губ, не мог напиться,
Запаленный при ходьбе…
…В край чужой летала птица,
А сидит на городьбе.
Мне до птицы нету дела:
Окольцована судьбой,
И не то чтоб надоела —
Впору стать самим собой.
Знает все, чего не знаю
Да и знать не захочу,
Если ставенка резная
Распахнулась по лучу.
ЧЕРНЫЙ КОФЕ
Она любила черный кофе
Под сигарету натощак.
И с нею жил, как на голгофе,
А что ни делал, все не так.
Чуть свет сидела на балконе,
Витая непонятно где,
И грела чашка ей ладони —
И как такую углядел?!
Одетая в его же свитер,
Уже не замерзала здесь.
Но между тем любовный свиток
Развернут и прочитан весь.
Обхаживал: ？Давай меняйся!..
И лучше — с завтрашнего дня.
Чего ты маешься? Не майся!
Да ты возьми пример с меня？.
Он в парке бегал круг за кругом
Невесть зачем, невесть куда…
А вслед неслась воронья ругань —
Вослед ругаются всегда.
И брал такую на слабо он,
И брал такую на испуг!
Она смеялась над собою:
？Меняться поздно, милый друг？.
И добавляла, что зависит
И не изменится никак…
И тосковали даль и выси
Под сигарету натощак.
Ему претили дым табачный
И запах кофе заодно.
Балкон казался местом злачным —
Отстой и горьковское ？дно？.
На Горького он вообще-то
С подругой жил… Что есть, то есть.
Исправить бы такую — тщетно:
Ее настырность — бабья месть.
Не зря ли ором и скандалом
Ему перечила во всем,
Могла и матом засандалить,
Настаивая на своем.
Себе он выход не измыслил,
Неведомым путем ведом,
И, от зависимой зависим,
Терпел гоморру и содом.
А черный кофе с никотином
В него вселяли злой резон:
Себя он чувствовал скотиной —
Зависим был… Срывался он.
Но вырваться не мог из круга
И лишь метался, как дурак.
И кофеманила подруга
Под сигареты натощак.
СОЛОВЬИ
Мы с тобой оба два соловьи сумасшедшие.
Я тебя не предам, не продам по рублю —
До последнего буду хрипеть, что люблю,
Если даже разлуки силок сдавит шею мне.
А во мраке почудятся выступы здания,
Где неясные тени колеблет сквозняк,
Где пускают по кругу и пьют депресняк…
Только б свидеться нам и сказать: ？До свидания!？.
Ты болела — крестила решетка ажурная —
Ты сходила с ума и едва не сошла,
Ты искала, сыскать не сумела тепла…
У палаты не вьюга ли в белом дежурила?
Или кто-то другой, что не ведает промаха,
Если в обморок вешний упали ветра,
И почти не колышется лодка с утра,
И уже задохнулась цветеньем черемуха.
Селигерское низкое небо увидеть бы,
На смартфоне молчанье твое перечесть…
Как мне сладко испытывать женскую месть;
Если стоит на свете кому и завидовать,
Так пустое — кривиться нет смысла усмешкою
И завидовать боле не станется сил,
И прощенья прошу, как еще не просил,
И решиться бы мог, да постыдно все мешкаю…
Разве можем не петь — соловьи несусветные?
Любим так, что уже ненавидим теперь!
Лишь бы поезд упрямо отыскивал Тверь,
Лишь бы губы твои размыкались ответно мне…
Ну, а Волга, совсем на себя не похожая,
Истекает речушкой, меня захватив,
И звучат неумолчно для нас, как мотив,
Плеса гладь и церквушка белено пригожая.
ВОРОНЕНОК
Затерялся вороненок,
Перебитое крыло.
Ты не взрослый — ты ребенок,
А такому тяжело.
Одинокий, замерзая
На снегу, на целине,
Ты блуждаешь, троп не зная —
Наяву или во сне?
Вороненок, вороненок,
Наступили холода:
От метельных злых воронок
Улететь бы!.. Но куда?
В лютый холод обогрею,
А весною улетай:
Если хочешь — то в Корею,
Если хочешь — то в Китай.
Ветер воет, студит души:
Я и сам один бреду
И не ведаю, где лучше:
Бедовать привык беду.
Вороненок, станешь вещим,
Не предав свои края.
Только голову не вешай,
Вороненок — жизнь моя!
КНЯЖЕ
Твоя деревня, мать родная Княже!
И ночью белой нежится изба:
Полцарства — за тебя! — не за коня же:
Взамен бы только прядку отводить со лба.
Когда посмотришь снизу на меня ты,
Почудится — повелевает свыше взор…
Твоя изба так это княжие палаты,
А где я был и делал что — какой же вздор!
Сгорали трижды аж до пепелища
Доверчивые избы, стоя в ряд.
Своя ты здесь, и я с тобой не лишний —
Приемлю посвящения обряд:
Откроешься как на духу, и вся ты
Мне кажешься теперь совсем иной.
И вижу, как тебе угоры святы,
И я пытаюсь их дополнить мной!
Так вот, деревня прозывалась Княже,
А окрестили заново Пожар.
Но бьется, как и прежде, птаха в раже —
Ах, мне бы этот соловьиный дар,
Когда тебя напьюсь и, нетверезый,
Запеть решусь, да слуха — ни в дугу!
Зато вожусь под рослою березой
И твой порог поправлю как смогу.
Растопишь печь по холодку наутро,
Без ноутбука сядем у огня…
И вдруг откладываешь кама-сутру,
И позовешь за ягодой меня.
Подашь один, другой сапог забродский,
И двинем прямо через мокрый луг.
И здесь родней Есенин, а не Бродский,
И дрожь по сердцу бьет — не зря, не вдруг…
Помашет кепкой вслед мужик соседский,
Мол, я такой же, как и ты, поэт.
И разворачивает флаг советский
По-над угором княжеский рассвет.
А мы с тобой туда, где лосей крики
И тень крылатая болотных птиц:
Отыщется лишь горстка княженики,
Но случай — падать пред тобою ниц…
Я чувств и слез уже почти не прячу
И песни скоротечность не таю.
И плачу, плачу, не об этом плачу,
О том, что мог не встретить жизнь твою.
РЫСЬ
Я знаю, в том лесу гуляет рысь,
Большая кошка, вольное созданье.
И смотрит рыжая подолгу ввысь,
А звездное таится мирозданье.
Она, похоже, только с виду зверь:
Исторгнет не рычание — рыданье;
Остерегала глушь — такой не верь!
Но к ней иду… Себе ли в назиданье?
Я прежде жил, как жить уже не след,
Я многого хотел, а надо — меньше…
И разбирал чужой печатный бред,
И не любил порой любимых женщин.
Я стал иным, коль предстаешь иной,
И говорю, и мыслю по-другому.
Ах, как же славно в стороне лесной
Найти приют, прислушиваясь к грому!
Несешь ведро колодезной воды,
Желаемой в мгновенье ока став мне:
Тому ль причиной на траве следы
И то, как стукнет пятистенок ставнем?
Доносится надсадный сосен стон.
Тебе я — кто? и ты мне — кто? Никто мы!
И холодит черемуховый сон,
И потянулась ты по-рысьи томно…
О чем молчишь, о чем лепечешь ты,
И до меня тебе какое дело?
Что ни на есть, все помыслы чисты!
И жжет рыжинками веснушек тело…
Чуть свет ступаешь тихо по избе,
Большая кошка, вольное созданье.
И я умру от нежности к тебе,
О рысь! — моя утрата, обладанье.
КАЛАЧ
Я спешил к тебе, как на пожар,
Тот Пожар — твоя деревня.
Ставь, хозяйка, медный самовар,
Покажи мои деревья.
Их сажали осенью с тобой:
Как они отзимовали?
И, по счастью, в интернете сбой —
Чай хорош под трали-вали!
Наши разговоры ни о чем,
В палисаднике малина.
Думал, не заманишь калачом,
Калачом и заманила…
Ох, и сладкий, маковый калач —
Разделю на пополамки!
Ты люби меня, целуй, не плачь,
Приохоть к работной лямке.
Впрочем, я и сам себе калач,
Тертый-перетертый всяко.
Нашу встречу смехом обозначь —
Сколько можно с горя плакать?!
Чем смогу, в хозяйстве помогу,
Грех не пособить вдовице.
…Только вдруг — причисленный к врагу —
Должен сгинуть, удавиться!..
Ни с чего затеешь смертный бой —
Вздорней не бывает вздора!
Так случается всегда с тобой,
Ниоткуда наша ссора.
Тормоза сорвешь на вираже:
Пили чай как и вино мы,
Да не хочешь знать меня уже,
Хоть ни в чем я не виновен.
Криком передернется лицо
У тебя, моя зазноба:
Выгоняешь гостя на крыльцо
И грозишь забить до гроба.
Мол, возьму топор и зарублю,
Порешу, как и Рубцова…
Стой, постой-ка! Я едва терплю
Дикость мерзости свинцовой.
Потому как слышу не слова,
А все чаще сквернословье.
Я ль вчера тебя не целовал
И не обнимал с любовью?
Али ты не стала дорога
Так, что нет других дороже?!
Зря во мне увидела врага —
Дрожью жахнула по коже!
Что творится, милая, меж нас?
Обернулась изуверкой
И закочевряжилась сейчас,
Обжигая карим сверком!
Как отныне быть с такой теперь?
Вьются на березе букли.
Точно ты — не ты, а дикий зверь:
Посылаешь на все буквы.
Думал, ты — удача из удач,
А вот резать впору вены…
И преломленный с тобой калач
Зачерствел под брань мгновенно.
Достоевской белой ночи бред
Объясняет все отчасти.
Месяц топором летит вослед —
Непутевое ты счастье!
* * *
Степная даль клубится возле окон,
И четверят копыта: ？да？ и ？нет？.
Тебе ли до того сейчас?! Ты в кокон
Скукожилась, и белый свет — не свет.
С какого пьешь пятерика и худа?
Оставь стакан, бесстыдница, не пей!
Зачем ты заливаешься, лахудра,
Под золотое ржание степей?
Смотри, какие за рекою виды
И звезды сходятся не зря для нас.
Обиды что?!. Придумала обиды,
Опомнись — белый свет же не погас!
Твоих очей затравленные взоры
И жгут, и мучают, суля конец.
И ужас весь последней нашей ссоры
Рассек ножом слияние сердец.
Готов я уподобиться елею,
Чтоб отвести от пагубной черты.
Тебя жалею… Знаешь, как жалею!
Да только что же ты?.. Ну, что же ты?!.
ЗВЕЗДА ПОД АРКОЙ
Мы сойдемся на звезде,
Замурованной у парка:
Я искал тебя везде,
И теперь венчает арка.
Под ногами города —
Сколь куда км отсюда.
Да отпустит ли звезда,
Коль теряется рассудок?..
Километры для разлук,
Километры для прощанья…
Дайтесь, крылья женских рук,
Как полетов обещанья!
А потом… Да что потом?!
Звезды падают, как звезды,
И на месте на пустом
Стынет разреженный воздух.
В этом воздухе не жизнь,
В этом воздухе — не воздух…
Вьются черные стрижи
И стригут крылами: ？Поздно…？
Поздно встреча, поздно — ты,
Непонятная разлука,
И увядшие цветы,
И стремнина, и излука.
Ты вернешься или нет?
Разве дело только в этом,
Если арочный просвет
Распахнулся белым светом.
Виктор Петров — поэт. Родился в г. Авдеевке, с отрочества живет на Дону. ？Рабочие университеты？ — порт, бондарный завод и судоверфь, служил в ракетных войсках Прикарпатского военного округа, был литсотрудником многотиражки в г. Мариуполе. Окончил Ростовский государственный университет. Лауреат Всероссийской литературной премии им. М. А. Шолохова и журнала ？Юность？, обладатель ？Золотого Витязя？, поэт, критик, публицист, член Московской городской организации СП России и литературного форума ？Мiръ Слова？ при Издательском Совете РПЦ, главный редактор журнала ？Дон？ Публикации в ？Литературной газете？, в журналах ？Наш современник？, ？Юность？, ？Дети Ра？, ？Зарубежные записки？, автор 20 книг — ？Дотла？, ？Болевой порог？, ？Твердь？, ？Курсор？, ？Взлет креста？, ？Храм на холме？ и других.
БРАТЫ
Бьются братья смертным боем —
Брату брат уже не брат.
Столкновенье лобовое,
Мат стоит да перемат.
Выгорело чисто поле,
Крыто залповым огнем.
И с Андрием дьявол в доле,
Плачет паночка о нем.
Горе горькое Тарасу —
Люльку с горя уронил…
И курочат танки трассу
Тыщей лошадиных сил.
Ну, а ляхи, что там ляхи
Всех мастей и всех времен?!
Шиты смертные рубахи,
Да не каждый погребен.
Потому как батарея
Бьет прицельно по врагу,
И заката флаг, не рея,
Сник на траурном снегу.
Близок холод, лютый холод —
Жизни прежней больше нет:
Сердце так и ходит, ходит,
Разорвав бронежилет.
Марш — с этапа до этапа —
Изо всех железных жил.
Где Остап? А нет Остапа —
Сынку голову сложил.
Птица Жаль стенает следом,
Эта Жаль — всему беда.
Никому еще не ведом
Путь последний в никуда.
Что же будет? Ветер будет
Над сгоревшим полем выть
И, как датский принц, рассудит:
Быть — кому? кому — не быть?
ВАГОН
Докуда следует вагон полупустой?
И позади уже разобран путь советский,
И машинисту дадена команда: ？Стой!？,
Да вот народ в дорогу подобрался дерзкий.
Народ по-своему желает — как всегда,
И машинист лихой — опять же несговорчив.
Давно сошла с пути вагонов череда,
А этот мчит себе и в окнах рожи корчит.
Я в том вагоне, я со всеми и как все,
Рыдаю и смеюсь, чаи гонять гоняю.
И наплевать, что в придорожной полосе
Косит вослед нечистая очей огнями.
Разобран мост — летит по воздуху вагон:
Не привыкать… Еще и не такое сможем!
Да только слишком затянулся перегон…
Взгляни сюда и помоги нам, правый Боже!
Мы грешники. Таких на свете больше нет!
И свойство есть у нас — не свойство, а геройство:
Явить себя чудесным образом на свет,
Как будто из равнины русской вдруг горой стать.
Увидеть далеко-далеко грешный мир,
И взор уйдет туда, откуда нет возврата.
И не черту вести — прерывистый пунктир
Встречаемых огней — за все грехи расплата.
ГОЛУБЬ
А я голубь!.. Не жаворонок, не сова:
Спать ложусь — как ложусь и встаю — как встаю.
Караулят меня вертухаи-слова,
Чтобы все позабыл, даже любовь твою.
Мне куда от них?! Только и сам не уйду…
Отбываю тюремный пожизненный срок:
Радость радует, или бедую беду —
Вижу небо клочок за решеткою строк.
Высь, как знамя, зовет… Шапку — оземь: эх, ма!..
И туда, где степей выдох, грома раскат…
Голубица — крыло в крыло — женка моя!..
О таком написать бы правдивый рассказ!
Что нам день и что ночь?! Это все равно,
Если времени в обрез у голубей.
Вот и бьемся о решетку, а там — черно:
？Только, милая, себя ты не убей!？
Как без тебя? — знать не знаю. Да никак!
Проще голубиного сердца разрыв,
Чем во всем разбираться, во все вникать
И не слышать знаменной выси призыв.
ВЯТУШКА
Ходят лесом волки серы,
Дальняя моя родня.
Вятушку любил без меры
Целых три свободных дня.
Потому три дня свободных,
Что оставил шум и гам
И своим добрался ходом
Прямо к вятским берегам.
Речкой Вятушкой была мне
Баба ягодка опять:
Зря донские мнились плавни —
Пред такой не устоять.
Первый день, второй и третий
Белой ночью стали враз.
Я бы мог другую встретить,
Но куда — от жарких глаз?!.
Прописался на деревне:
За калиткой — раем рай.
Утро петушиным гребнем
Озаглавило сарай.
Легок на подъем, не грузен,
Воду в ступе не толок.
Ну, а коль назвался груздем,
Полезаю в кузовок.
Кузовок, скажу по правде,
Раз обхват и два обхват —
Заяц с перепугу прядал…
Кто я ей? Ни кум, ни сват.
А всего — как есть! — прохожий,
Просто мимо проходил
И сложил к избе порожки —
Угодил, так угодил!
Я рифмовку строк дощатых
Закрепил не в стык, а в паз,
Изругав себя нещадно,
Что уйду на этот раз.
Дивное оставлю поле,
Несговорчивость болот…
И пойму, чего не понял —
Высший смысл пчелиных сот.
Эх, ребята, ребятишки,
Вам такое невдомек!
На юру берез манишки
Разутюжил солнцепек.
Любные не имут срама —
Чувства исты и чисты,
И святят окрестность храма
Православные кресты.
Я свободен, так свободен,
Как ни разу, никогда,
Зная, кто ходил по водам —
Колыхалась чуть вода.
Куст черемухи отстиран
Белой ночью добела.
Вятушку любил, настырный,
Реченька моей была…
Увлекли излук лекала,
Закружил угоров круг,
И, объятьем облекая,
Я забыл своих подруг.
Пил из губ, не мог напиться,
Запаленный при ходьбе…
…В край чужой летала птица,
А сидит на городьбе.
Мне до птицы нету дела:
Окольцована судьбой,
И не то чтоб надоела —
Впору стать самим собой.
Знает все, чего не знаю
Да и знать не захочу,
Если ставенка резная
Распахнулась по лучу.
ЧЕРНЫЙ КОФЕ
Она любила черный кофе
Под сигарету натощак.
И с нею жил, как на голгофе,
А что ни делал, все не так.
Чуть свет сидела на балконе,
Витая непонятно где,
И грела чашка ей ладони —
И как такую углядел?!
Одетая в его же свитер,
Уже не замерзала здесь.
Но между тем любовный свиток
Развернут и прочитан весь.
Обхаживал: ？Давай меняйся!..
И лучше — с завтрашнего дня.
Чего ты маешься? Не майся!
Да ты возьми пример с меня？.
Он в парке бегал круг за кругом
Невесть зачем, невесть куда…
А вслед неслась воронья ругань —
Вослед ругаются всегда.
И брал такую на слабо он,
И брал такую на испуг!
Она смеялась над собою:
？Меняться поздно, милый друг？.
И добавляла, что зависит
И не изменится никак…
И тосковали даль и выси
Под сигарету натощак.
Ему претили дым табачный
И запах кофе заодно.
Балкон казался местом злачным —
Отстой и горьковское ？дно？.
На Горького он вообще-то
С подругой жил… Что есть, то есть.
Исправить бы такую — тщетно:
Ее настырность — бабья месть.
Не зря ли ором и скандалом
Ему перечила во всем,
Могла и матом засандалить,
Настаивая на своем.
Себе он выход не измыслил,
Неведомым путем ведом,
И, от зависимой зависим,
Терпел гоморру и содом.
А черный кофе с никотином
В него вселяли злой резон:
Себя он чувствовал скотиной —
Зависим был… Срывался он.
Но вырваться не мог из круга
И лишь метался, как дурак.
И кофеманила подруга
Под сигареты натощак.
СОЛОВЬИ
Мы с тобой оба два соловьи сумасшедшие.
Я тебя не предам, не продам по рублю —
До последнего буду хрипеть, что люблю,
Если даже разлуки силок сдавит шею мне.
А во мраке почудятся выступы здания,
Где неясные тени колеблет сквозняк,
Где пускают по кругу и пьют депресняк…
Только б свидеться нам и сказать: ？До свидания!？.
Ты болела — крестила решетка ажурная —
Ты сходила с ума и едва не сошла,
Ты искала, сыскать не сумела тепла…
У палаты не вьюга ли в белом дежурила?
Или кто-то другой, что не ведает промаха,
Если в обморок вешний упали ветра,
И почти не колышется лодка с утра,
И уже задохнулась цветеньем черемуха.
Селигерское низкое небо увидеть бы,
На смартфоне молчанье твое перечесть…
Как мне сладко испытывать женскую месть;
Если стоит на свете кому и завидовать,
Так пустое — кривиться нет смысла усмешкою
И завидовать боле не станется сил,
И прощенья прошу, как еще не просил,
И решиться бы мог, да постыдно все мешкаю…
Разве можем не петь — соловьи несусветные?
Любим так, что уже ненавидим теперь!
Лишь бы поезд упрямо отыскивал Тверь,
Лишь бы губы твои размыкались ответно мне…
Ну, а Волга, совсем на себя не похожая,
Истекает речушкой, меня захватив,
И звучат неумолчно для нас, как мотив,
Плеса гладь и церквушка белено пригожая.
ВОРОНЕНОК
Затерялся вороненок,
Перебитое крыло.
Ты не взрослый — ты ребенок,
А такому тяжело.
Одинокий, замерзая
На снегу, на целине,
Ты блуждаешь, троп не зная —
Наяву или во сне?
Вороненок, вороненок,
Наступили холода:
От метельных злых воронок
Улететь бы!.. Но куда?
В лютый холод обогрею,
А весною улетай:
Если хочешь — то в Корею,
Если хочешь — то в Китай.
Ветер воет, студит души:
Я и сам один бреду
И не ведаю, где лучше:
Бедовать привык беду.
Вороненок, станешь вещим,
Не предав свои края.
Только голову не вешай,
Вороненок — жизнь моя!
КНЯЖЕ
Твоя деревня, мать родная Княже!
И ночью белой нежится изба:
Полцарства — за тебя! — не за коня же:
Взамен бы только прядку отводить со лба.
Когда посмотришь снизу на меня ты,
Почудится — повелевает свыше взор…
Твоя изба так это княжие палаты,
А где я был и делал что — какой же вздор!
Сгорали трижды аж до пепелища
Доверчивые избы, стоя в ряд.
Своя ты здесь, и я с тобой не лишний —
Приемлю посвящения обряд:
Откроешься как на духу, и вся ты
Мне кажешься теперь совсем иной.
И вижу, как тебе угоры святы,
И я пытаюсь их дополнить мной!
Так вот, деревня прозывалась Княже,
А окрестили заново Пожар.
Но бьется, как и прежде, птаха в раже —
Ах, мне бы этот соловьиный дар,
Когда тебя напьюсь и, нетверезый,
Запеть решусь, да слуха — ни в дугу!
Зато вожусь под рослою березой
И твой порог поправлю как смогу.
Растопишь печь по холодку наутро,
Без ноутбука сядем у огня…
И вдруг откладываешь кама-сутру,
И позовешь за ягодой меня.
Подашь один, другой сапог забродский,
И двинем прямо через мокрый луг.
И здесь родней Есенин, а не Бродский,
И дрожь по сердцу бьет — не зря, не вдруг…
Помашет кепкой вслед мужик соседский,
Мол, я такой же, как и ты, поэт.
И разворачивает флаг советский
По-над угором княжеский рассвет.
А мы с тобой туда, где лосей крики
И тень крылатая болотных птиц:
Отыщется лишь горстка княженики,
Но случай — падать пред тобою ниц…
Я чувств и слез уже почти не прячу
И песни скоротечность не таю.
И плачу, плачу, не об этом плачу,
О том, что мог не встретить жизнь твою.
РЫСЬ
Я знаю, в том лесу гуляет рысь,
Большая кошка, вольное созданье.
И смотрит рыжая подолгу ввысь,
А звездное таится мирозданье.
Она, похоже, только с виду зверь:
Исторгнет не рычание — рыданье;
Остерегала глушь — такой не верь!
Но к ней иду… Себе ли в назиданье?
Я прежде жил, как жить уже не след,
Я многого хотел, а надо — меньше…
И разбирал чужой печатный бред,
И не любил порой любимых женщин.
Я стал иным, коль предстаешь иной,
И говорю, и мыслю по-другому.
Ах, как же славно в стороне лесной
Найти приют, прислушиваясь к грому!
Несешь ведро колодезной воды,
Желаемой в мгновенье ока став мне:
Тому ль причиной на траве следы
И то, как стукнет пятистенок ставнем?
Доносится надсадный сосен стон.
Тебе я — кто? и ты мне — кто? Никто мы!
И холодит черемуховый сон,
И потянулась ты по-рысьи томно…
О чем молчишь, о чем лепечешь ты,
И до меня тебе какое дело?
Что ни на есть, все помыслы чисты!
И жжет рыжинками веснушек тело…
Чуть свет ступаешь тихо по избе,
Большая кошка, вольное созданье.
И я умру от нежности к тебе,
О рысь! — моя утрата, обладанье.
КАЛАЧ
Я спешил к тебе, как на пожар,
Тот Пожар — твоя деревня.
Ставь, хозяйка, медный самовар,
Покажи мои деревья.
Их сажали осенью с тобой:
Как они отзимовали?
И, по счастью, в интернете сбой —
Чай хорош под трали-вали!
Наши разговоры ни о чем,
В палисаднике малина.
Думал, не заманишь калачом,
Калачом и заманила…
Ох, и сладкий, маковый калач —
Разделю на пополамки!
Ты люби меня, целуй, не плачь,
Приохоть к работной лямке.
Впрочем, я и сам себе калач,
Тертый-перетертый всяко.
Нашу встречу смехом обозначь —
Сколько можно с горя плакать?!
Чем смогу, в хозяйстве помогу,
Грех не пособить вдовице.
…Только вдруг — причисленный к врагу —
Должен сгинуть, удавиться!..
Ни с чего затеешь смертный бой —
Вздорней не бывает вздора!
Так случается всегда с тобой,
Ниоткуда наша ссора.
Тормоза сорвешь на вираже:
Пили чай как и вино мы,
Да не хочешь знать меня уже,
Хоть ни в чем я не виновен.
Криком передернется лицо
У тебя, моя зазноба:
Выгоняешь гостя на крыльцо
И грозишь забить до гроба.
Мол, возьму топор и зарублю,
Порешу, как и Рубцова…
Стой, постой-ка! Я едва терплю
Дикость мерзости свинцовой.
Потому как слышу не слова,
А все чаще сквернословье.
Я ль вчера тебя не целовал
И не обнимал с любовью?
Али ты не стала дорога
Так, что нет других дороже?!
Зря во мне увидела врага —
Дрожью жахнула по коже!
Что творится, милая, меж нас?
Обернулась изуверкой
И закочевряжилась сейчас,
Обжигая карим сверком!
Как отныне быть с такой теперь?
Вьются на березе букли.
Точно ты — не ты, а дикий зверь:
Посылаешь на все буквы.
Думал, ты — удача из удач,
А вот резать впору вены…
И преломленный с тобой калач
Зачерствел под брань мгновенно.
Достоевской белой ночи бред
Объясняет все отчасти.
Месяц топором летит вослед —
Непутевое ты счастье!
* * *
Степная даль клубится возле окон,
И четверят копыта: ？да？ и ？нет？.
Тебе ли до того сейчас?! Ты в кокон
Скукожилась, и белый свет — не свет.
С какого пьешь пятерика и худа?
Оставь стакан, бесстыдница, не пей!
Зачем ты заливаешься, лахудра,
Под золотое ржание степей?
Смотри, какие за рекою виды
И звезды сходятся не зря для нас.
Обиды что?!. Придумала обиды,
Опомнись — белый свет же не погас!
Твоих очей затравленные взоры
И жгут, и мучают, суля конец.
И ужас весь последней нашей ссоры
Рассек ножом слияние сердец.
Готов я уподобиться елею,
Чтоб отвести от пагубной черты.
Тебя жалею… Знаешь, как жалею!
Да только что же ты?.. Ну, что же ты?!.
ЗВЕЗДА ПОД АРКОЙ
Мы сойдемся на звезде,
Замурованной у парка:
Я искал тебя везде,
И теперь венчает арка.
Под ногами города —
Сколь куда км отсюда.
Да отпустит ли звезда,
Коль теряется рассудок?..
Километры для разлук,
Километры для прощанья…
Дайтесь, крылья женских рук,
Как полетов обещанья!
А потом… Да что потом?!
Звезды падают, как звезды,
И на месте на пустом
Стынет разреженный воздух.
В этом воздухе не жизнь,
В этом воздухе — не воздух…
Вьются черные стрижи
И стригут крылами: ？Поздно…？
Поздно встреча, поздно — ты,
Непонятная разлука,
И увядшие цветы,
И стремнина, и излука.
Ты вернешься или нет?
Разве дело только в этом,
Если арочный просвет
Распахнулся белым светом.
Стихотворения