Я по тебе страшно соскучилась. Вот зажмурю глаза и представляю, как ты встречаешь меня возле своего бревенчатого дома, прислонившись к высокой березке, которую сам посадил, когда меня еще не было на свете. На этой улице ты родился, здесь прошла вся твоя жизнь, в этом доме выросли мы, твои дети и внуки. Ты стоишь – высокий, подтянутый, красивый. Только небольшая сутулость выдает твой преклонный возраст.
Все в тебе такое знакомое и до боли родное: и приветливая улыбка, и родинка между бровями, и белоснежная опушка седины вокруг загорелой лысины... Так хочется подбежать к тебе, схватиться, как в детстве, за большую горячую руку с мелкими трещинками и вместе с тобой стоять и слушать, как перешептываются твои любимые березки, как теплый ветерок перебирает их нежные весенние листочки... Но стоит только открыть глаза, как ты исчезаешь. Мы с березами одни. И уже девятый победный май встречаем без тебя.
День Победы всегда был главным праздником в нашей семье. Помнишь, каждый раз девятого мая с рассветом бабушка принималась месить тесто для пирогов, а мы с тобой всегда спорили, какой костюм тебе надеть, чтобы идти на праздничный митинг. Я настаивала на новом, а ты твердил, что сгодится и старый. Я вечно хотела приколоть на пиджак все твои награды, а ты оставлял только орден Славы, ордена Отечественной войны, медали ？За боевые заслуги？ и ？За победу над Германией？. Простой советский солдат, вернувшийся с войны весной сорок пятого инвалидом, ты всегда был для своей семьи, друзей и знакомых настоящим героем – нашим родным кусочком великой истории и Великой Победы, которым мы беспредельно дорожили и очень гордились.
“ Каждый день на войне был подвигом, который выражался в ежедневном, ежечасном, ежеминутном поединке не столько с противником, сколько с усталостью, голодом и болезнями ” Теперь твои ордена и медали молча смотрят на меня с бархатных бордовых подушечек. Холодный потускневший металл хранит живую память о тысячах километров, которые ты прошел и прополз, будучи войсковым разведчиком, о форсировании рек и переправах через непроходимые болота, о гниющих ранах и эвакогоспиталях.
Тебе исполнилось девятнадцать в тот день, когда добровольцем ты был зачислен в Первую Сталинскую стрелковую дивизию. Сначала первоклассного слесаря подмосковного оборонного завода не брали на фронт – такие кадры были нужны на производстве. И лишь когда предприятие эвакуировали в Сибирь, ты добился отправки на передовую.
Я с самых ранних лет расспрашивала вас с бабушкой о войне. Вы выросли с ней на одной улице, работали на одном заводе, она ждала твоего возвращения с фронта... Я старалась представить себя на вашем месте, когда в одно из солнечных июньских воскресений по радио объявили о начале войны. Мне всегда казалось, что этот день мгновенно перевернул всю привычную жизнь. Но с ваших слов я поняла, что было иначе. Твой отец, который воевал в Первую мировую, получил четыре ранения и Георгиевский крест, осознавал весь ужас вновь пришедшей беды. А вы, молодые и беззаботные, были еще так неопытны и так счастливы, что гнали прочь мрачные мысли. Вы были уверены: советские войска уже через несколько дней дадут отпор противнику, а по радио скоро будут звучать только хорошие новости.
Война стала осязаемой, когда вам пришлось заматывать в узлы нехитрый скарб, чтобы вместе с заводом ехать в далекие чужие края. Может, навсегда. Вы три недели тряслись в холодных товарных вагонах, которые еле-еле тянулись за Урал. А там съемные углы, неприветливые хозяева, работа в три смены, голод и разгул преступности. Бабушка рассказывала, как она боялась по вечерам после работы идти домой. В городе поговаривали, что освободившиеся из заключения преступники играли в карты, ставя на кон улицы. Проигравший должен был совершить на этой улице убийство. К чему это я? Да к тому, что это тоже лицо войны. И те, кто ковал победу в тылу, натерпелись страха, трудностей и лишений вдосталь.
Ты наконец вырвался из тыла на фронт. Сначала радовался, что впереди судьбоносные сражения и боевые подвиги. Да и кормить обещали хорошо, не то что в Сибири, где иной раз приходилось питаться сырыми дрожжами, потому что ничего другого ни в магазинах, ни на рынке не было.
Что такое война, ты по-настоящему ощутил в Калининской области, когда в конце осени сорок второго ваша добровольческая дивизия пыталась выбить немцев из города Белого. За месяц боев соединение потеряло больше половины личного состава. Ты мне рассказывал, как вам дали приказ захватить высоту. В атаку пошли целым батальоном. А немцев было всего четверо. Они грамотно оборудовали позиции и уложили из двух пулеметов почти весь ваш батальон, а потом спокойно отошли.
Но победных эпизодов было все-таки больше. В сорок третьем под Локней выбираться из очередного окружения командование решило по болоту. Выводить нужно было не только пеших бойцов, но и технику. Придумали соорудить деревянный настил. Три недели подряд от зари до зари пилили в лесу деревья, таскали тяжеленные бревна и сооружали переправу. И соорудили. По настилу легко прошли и солдаты, и машины. Никого не потеряли и сразу перешли в контрнаступление.
В один из тех дней, когда шло строительство переправы, ты волок на себе очередной осиновый ствол и наткнулся в лесу на воронку. Она была заполнена талой водой, сверху плавала армейская пилотка. Ты положил дерево на землю, подошел ближе, поднял из мутной кровяной воды головной убор... Под ней показалась голова бойца с простреленным лбом и выпученными глазами. Это было еще одно лицо войны. Оно доходчиво показало: война – это смерть. Ты станешь сталкиваться с ней каждый день, и скоро она перестанет тебя пугать. Когда выполняя боевое задание, ты будешь пробираться по полю, где не добежав и не достреляв, застыли на морозе десятки окоченевших солдат, они уже не шокируют тебя так, как тот безымянный боец с выпученными глазами.
Мертвые враги воспринимались иначе. Они не заслужили сочувствия. Хотя когда ты вспоминал о пленном фрице, которого вы взяли в качестве языка, в твоем рассказе все-таки присутствовали нотки жалости. Немец был слаб и простужен. Под тонкую шинельку подложил несколько газеток, чтобы не околеть в лютый мороз.
Иногда ты говорил о немцах с уважением. Ты поражался, как грамотно работала их разведка. Как-то раз на привале вы проснулись от свиста агитснаряда. На землю опустились листовки. ？Сдавайтесь. Вы окружены! Продовольствие у вас на исходе! Хлеба уже нет! На обед будут пряники？. Вы сначала посмеялись над фантазиями фрицев, но после того как на обед вместо хлеба действительно дали пряники, кусок в горло не лез.
Каждый день на войне был подвигом, который выражался в ежедневном, ежечасном, ежеминутном поединке не столько с противником, сколько с усталостью, голодом и болезнями. Когда добровольцы рвались на фронт, они были готовы ко всему, даже к смерти, но никак не могли предположить, что война – это еще и вши, и невозможность помыться. Спали, не раздеваясь, и через недели форма становилась второй кожей. Когда ты вернулся домой, она была вся истлевшая и перепачканная кровью.
Тебя ранили в ноябре сорок четвертого в бою за один латвийский хутор. Пуля попала в бедро, когда ты выскочил из окопа, меняя позицию. Врачи собирались ампутировать ногу, но каким-то чудом спасли… В сорок пятом бабушка, которая так тебя ждала, не испугалась твоих костылей. А ты всегда носил в нагрудном кармане ее фотокарточку, вклеенную между двумя стеклышками. Они расклеились за несколько дней до ранения, когда ты переправлялся через реку и весь промок. Потом вы прожили вместе 66 лет!!!
Я не знаю более гостеприимного дома, чем ваш. Любой человек, независимо он того, молод он или стар, богат или беден, татарин он, таджик или русский, находил здесь тепло, уют и поддержку. Пережив войну, вы познали цену мирной жизни и всегда крепили мир вокруг себя. На своей улице ты оберегал каждое деревце и каждый кустик, следил за чистотой и порядком. Соседи по-родственному звали тебя дядя Саша. У тебя были замечательные друзья – молодые офицеры-спецназовцы, с которыми ты познакомился совершенно случайно и очень сблизился. Это удивительно, но несмотря на 65-летнюю разницу в возрасте, вам всегда было интересно друг с другом.
Ты был настоящим главой семьи, нашей опорой во всем. Ты умел уладить любой конфликт, всегда помогал и очень за нас волновался. Мы порой капризничали, когда ты нам постоянно звонил и проверял, все ли в порядке. А вот сейчас телефон молчит… Эх, дедушка, если бы ты только знал, как это ужасно, скучать по тебе, понимая, что мы не увидимся больше НИКОГДА.
Девятый раз я не прикалываю на твой новый пиджак награды. Девятый раз мы не идем с тобой на праздничный митинг к мемориалу Славы. Мне больше не завидуют прохожие, что у меня такой статный боевой дед. Бабушка больше не печет пирогов, не встречает гостей... Она почти четыре года общалась с тобой лишь во сне, а потом ушла вслед за тобой. Может быть, где-то далеко, в другом мире и другом измерении вы вместе празднуете ВАШ великий праздник...
Твои инструменты – молоточки, клещи, напильники – так и лежат в мастерской, словно ты только закончил работу. Высоченные ели и липы, которые ты когда-то сажал, грустно качают ветвями. Твои любимые березки сиротливо колышутся теперь уже за чужим забором. В новостях по телевизору то и дело показывают, как ненавидят наших ветеранов в Латвии, освобождая которую ты потерял свое здоровье. Да и вообще, мир сейчас снова слишком хрупок.
Девятый День Победы без тебя… Теперь я знаю, что такое праздник со слезами на глазах. И он для меня стал еще дороже. Ты признавался, что самое яркое впечатление от войны – это Победа и возвращение домой живым. Я хочу, чтобы ты жил всегда. И так будет, потому что я тебя ПОМНЮ!
Юлия Афанасьева
Опубликовано в выпуске № 19 (832) за 26 мая 2020 года