Все вызовы напрямую затрагивают наши интересы…

       и определяют расстановку наших приоритетов[1].

       В. Путин

       Россия – многонародная нация[2].

       И. Ильин

       В своем выступлении на расширенном заседании коллегии Министерства обороны 27 февраля 2013 г. Президент России пожалуй впервые сказал о том, что среди приоритетов внешней и военной политики России важнейшим является евразийская интеграция, которая, как следует из контекста, становится главным инструментом противодействия внешним угрозам: ？Это прежде всего развитие тесной интеграции в Евразии, укрепление Единого экономического пространства, переход к созданию Евразийского экономического союза. Это углубление партнерских связей в рамках Шанхайской организации сотрудничества и стран, которые объединены в систему, называемую БРИКС？[3].

       Это – очень важное, даже революционное заявление В. Путина, которое свидетельствует о том, что за 2011–2013 годы его представления о внешнем мире, направлениях внешней политики и роли евразийской интеграции прошли большой путь от формулировки экономического приоритета до внешнеполитического и военно-политического приоритета.

       Более того, с пространственной точки зрения также произошли не менее радикальные изменения – от представлений об интеграции как интеграции России, Казахстана и Белоруссии до расширенного понимания евразийской интеграции, которое включает в себя ШОС и даже БРИКС.

       Локомотивом развития общественно-политической мысли в стране в 2005–2012 годы стала политика – как внутренняя, так и внешняя, – которая отнюдь не замерла, как пытаются утверждать некоторые эксперты. Совсем наоборот: отчетливо проявились те тенденции, иногда опасные для страны и общества, которые еще не были очевидны, например, в 2004 году. Среди них главная – борьба в элите за власть, подготовка к выборам 2007–2008 и 2011–2012 годов, наступление либеральной оппозиции, стартовавшая системная работа администрации уже не только по формированию лагеря сторонников президента, но и ？партии президентского курса？. В свое время заметным явлением стало совещание 7 февраля 2006 года, на котором В. Сурков прямо заявил: ？… общественная жизнь в России неизбежно будет усложняться по мере развития демократических институтов, и все большее значение в нашей политической работе придется уделять методам убеждения и разъяснения. Как ни парадоксально, – продолжал он, – демократическое общество, по моему мнению, сверхидеологизировано, куда более идеологизировано, чем тоталитарное, где страх заменяет идею. Поскольку там, где сила силы убывает, там возрастает сила слова？. Сурков развил эту мысль применительно к политической ситуации в России того времени: ？… и в нашей с вами повседневной жизни все большее значение будут иметь общие ценности и умение друг до друга их доносить и побеждать противника в прямом идеологическом столкновении, и все меньше рассчитывать на административные возможности, которыми многие, как правило, любят оперировать… партия для того, чтобы… активнее овладевать навыками идеологической борьбы？.

       К сожалению, в последующие годы системной идеологической работы так и не велось. Более того, наступившее ？политическое затишье？ 2008–2011 годов сопровождалось затуханием и без того слабой интеллектуальной активностью власти. ？Прагматизм？, невостребованность концептуальных исследований привели к тому, что с начала политического сезона в 2011 году интеллектуальную инициативу взяли на себя либералы, которые попытались взять идеологический и политический реванш. Власть в 2011–2012 годы в очередной раз отдала идеологическую инициативу либеральной оппозиции. Созданные ею центры и институты (типа ИСЭПИ) оказались неспособными выдать реальный идеологический продукт. Как заметил Г. Павловский, ？– В прошлом году (2011 г. – А.П.) институт благополучно завалил работу по созданию Народной программы. Сотрудники этого института бегали по всей Москве и предлагали кому угодно, вплоть до аспирантов, написать отдельные странички. Потом они все это склеили и, насколько я понимаю, передали Путину, который не стал туда заглядывать. Ну и сейчас они могут сделать что-нибудь методом народной стройки？, – скептически заключил Павловский[4].

       Эту работу был вынужден делать В. Путин и его администрация, опубликовавшей серию программных статей, начиная с 3 октября 2011 года. Позже, в 2012–2013 годах В. Путин не раз переходил от ？паркетного пиара？, вредившего ему и Д. Медведеву к содержательным статьям и выступлениям, новым редакциям нормативных документов, как, например, новой редакции Концепции внешней политики РФ от февраля 2013 года, но строгой идеологической концепции так и не появилось. Это в полной мере относится и к представлениям о евразийской интеграции.

       Конечно же, идеологическим документом мог бы быть программный документ правящей партии – ？Единой России？. При условии политико-идеологической консолидации партии и элиты стран. Чего не произошло. Наоборот, в партии и элите в 2012–2013 годы звучали разные, порой противоречивые точки зрения о евразийской интеграции. В пользу этого суждения есть несколько соображений.

       Во-первых, именно правящая партия в настоящее время могла бы стать стержнем формирующейся новой политической системы России. Вполне логично сознательное усиление этой тенденции через подготовку крупного и обоснованного идеологического документа, который стал бы реальным инструментом для партийной идеологической работы. Более того, политическая система без идеологического фундамента вообще не сможет существовать.

       В результате инициативы власти оказывались нереализованы. И причина здесь в том, что идеология выполняет важнейшую управленческую функцию, гораздо более весомую, чем финансовые и административно-правовые инструменты. Но этот инструмент властью так и не был использован: ставка по-прежнему делались на ？ручное управление？: ？паркетный пиар？ (сигналы обществу？), распределение ресурсов и стремительно растущее нормотворчество.

       Во-вторых, этот политико-идеологический и обязательный документ мог бы консолидировать сторонников и членов партии вокруг В. Путина уже на идеологической основе. Выступление 7 февраля 2006 года В. Сурковабыло именно такой попыткой (безуспешной в итоге) – реализовать направленность. Его логичным продолжение могла бы стать дискуссия, в результате которой у правящей партии появился бы необходимый ей программный документ, который означал бы появление национальной доктрины развития.

       К сожалению, ни в 2008–2012 гг., ни позже этого не произошло, что привело к многочисленным издержкам. В области евразийской интеграции, военной и внешней политики, например, так и не было разработано долгосрочной стратегии, а, значит, не было и стратегического планирования. В феврале 2013 года В. Путин косвенно был вынужден это признать, заявив, что ？был утвержден План обороны до 2016 года？ (т.е. на краткосрочную перспективу) и необходимо ？завершить в полном объеме создание целостной системы стратегического планирования в военной сфере？[5].

       Вряд ли необходимо говорить, что в отсутствии такого документа планы военного строительства на долгосрочную перспективу становятся очень приблизительными, а обязательства, например, на ГОЗ-2020, – условны.

       В-третьих, такой партийный, достаточно общий политико-идеологический материал не носил бы нормативный и слишком детальный характер, а был бы идеологической программой, что, естественно, не связывало бы слишком прочно руки администрации и исполнительной власти в практической работе. Вместе с тем, он задавал бы политические и нравственные рамки поведения элиты, вносил бы элементы политической и административной ответственности представителей элиты. Действительно, если допустить, что правящая российская элита включает в себя десятки тысяч человек, то управлять ими через ？телевизор？ или законы в оперативном режиме невозможно. Невозможно сформулировать и нравственные нормы поведения посредством принятия законов и указов (что приобрело комичный характер в 2011–2013 годы). Но идеологически, как показывает опыт не только СССР и Китая, но и вполне либеральных стран, это очень даже возможно. Причем идеологические инструменты оказываются более эффективными. Так, сотни тысяч репрессированы по партийной линии – выговор, исключение из партии и т.п., – и лишь менее 5% наказаны в уголовном порядке.

       Некоторые проблемы вообще невозможно решить без политико-идеологической национальной доктрины потому, что они по своей сути являются идеологическими. Но их пытались и пытаются решить финансовыми, административными и уголовными средствами. К таким идеологическим проблемам относятся:

       – национализм и политический экстремизм;

       – терроризм;

       – коррупция;

       – эффективность работы госаппарата и местного самоуправления;

       – защита национальных ценностей.

       Вместе с тем, эта логика выдвижения партийного документа, своего рода ？Программа КПСС？, имеет серьезный минус, а именно: партийный документ не стал бы общенациональной программой – у других партий есть свои программы и они изначально выступали бы с оппозиционной критикой. Вот почему, видимо, новая редакция Стратегии национальной безопасности России до 2020 года, если она будет политико-идеологически конкретизирована и будет иметь силу Федерального Закона, могла бы играть эту роль уже в качестве общенациональной стратегии. Либо ею мог бы стать иной общенациональный документ, выполняющий, по сути, ту же функцию, что и принимавшиеся на съездах КПСС пятилетние и семилетние планы социально-экономического развития страны. Почему бы и нет?

       Представляется, что в такой ситуации подчеркнуто идеологическая дискуссия о путях развития страны имеет не только научную перспективу, но и практическую, политико-экономическую значимость. Более того, неоднократно высказанные В. Путиным ясно сформулированные мысли о роли партий и других институтов гражданского общества в разработке таких идей свидетельствуют о том, что, прежде всего, партии, их представители должны выдвигать такие идеи. Российская практика свидетельствует пока что об обратном: партии ориентированы на выборы, амбиции лидеров, интриги, но не на серьезную концептуальную работу в интересах всей нации.

       При этом общенациональная содержательная дискуссия сегодня крайне необходима, как никогда. Оформление общенациональной идеологии и, как следствие, национальной стратегии после переходного, восстановительного периода в некую официальную доктрину должно происходить с учетом мнения широкого круга экспертов и представителей общественности на надпартийной основе. Она не должна стать продуктом деятельности только администрации либо только одной партии. Неубедительно и вредно, когда идеологию президента (а тем более, общенациональную идеологию) комментируют и трактуют отдельные представители экспертного сообщества, ？назначенные？ из администрации Президента России. Тем более глупо и гротескно это выглядит на ？публицистических？ передачах центральных телеканалов.

       ？Официальная？ идеологическая доктрина должна поддерживаться без указаний ？сверху？, она должна стать нормой для поведения элиты. Следует вспомнить, наконец, что ？обычаи？ и ？нормы？, ？ряды？ и пр. на протяжении сотен лет являлись основой государственного и общественного порядка на Руси и в России, ？корректируя？ правовые нормы, приходившие из Византии или других стран до неузнаваемости. Не только ？Русская правда？, ？Устав Ярослава？ или другие правовые документы, но и все последующие законы, своды и кодексы становились следствием не умозрительных правовых норм (граничащих с правовым дебилизмом), но прежде всего обычаев и порядков, устоявшихся в стране. Наверное, было бы хорошо, если бы не только президент В.В. Путин, но и элита перечитали или прослушали лекции В.О. Ключевского на этот счет.

       Так, вопрос о государстве, его роли, бывшей главным идеологическим вопросом с 1987 года, ежедневно, ежечасно ？пробует на лояльность？ любых политиков и экспертов. Этот вопрос и в 2008–2013 годах в той или иной форме становился центральным вопросом в российской дискуссии: от роли государства в евразийской интеграции и развитии восточных регионов до роли государства в РПЦ и образовании.

       Есть еще одна чисто российская особенность. Сложилась ситуация, когда большинство идеологических и стратегических вопросов развития не только предлагается, но и решается Минфином и МЭР, – именно их идеи в конечном счете доминируют при составлении концепций развития и проектов бюджета в последние годы. Что, конечно же, является пережитком разгула либерализма прошлых десятилетий. Финансовые и экономические институты и инструменты – средства политики, а не ее цель. Необходимо принципиально изменить ситуацию, ？включать энергию？ общества и всей нации, что совершенно невозможно без идеологической доктрины.

       При разработке национальной стратегии важно также правильно оценить возможные ресурсы развития нации, особенно интеллектуальные и духовные, которые до сих пор игнорируются монетарными властями. Проведение ？инвентаризации？ нематериальных активов, а в действительности – важнейших национальных ресурсов – уже сама по себе крупная идеологическая и организационная задача, актуальность которой неизбежно возрастает по мере роста угроз и появления новых возможностей. Сегодня же превалирует оценка потенциала энергетических и других сырьевых ресурсов. Иные ресурсы – интеллектуальные, образовательные, технологические, а тем более, моральные и духовные – пока практически не учитываются, либо учитываются слабо. Тем самым, реальное место России в современном мире, ее возможности очевидно недооцениваются, а, соответственно, ？планка амбиций？ – занижается. Это прямо относится к приоритету евразийской интеграции, где место России определяется не столько ее экономическими возможностями (несопоставимыми с КНР или США), а с историческим наследием, традицией, культурой и другими нематериальными активами.

       Очень важно правильно оценить реальное место России ХХI века в мире. Не переоценить, дабы не требовать невозможного, чтобы не было перенапряжения ресурсов. Но и не недооценить, чтобы не лишить себя шанса на достойное место в будущем. И прежде всего с геополитической точки зрения, где ошибки наиболее ощутимы. Так, очевидно, что расходы на развитие восточных регионов, евразийскую интеграцию, оборону (прежде всего ВКО) имеют приоритетный характер, но и они зависят в конечном счете от темпов роста ВВП страны и эффективности намеченных программ. Перенапряжение ресурсов здесь также недопустимо, как и прежнее игнорирование национальных приоритетов.

       ？Реализация ГПВ-2020 предполагает, при заявляемом стремлении не превышать долю оборонных расходов в ВВП страны более чем в 3,5-4%, совершенно нереальные темпы роста ВВП России на период 2011–2020 гг. По весьма оптимистичным прогнозам Минфина по проекту бюджета на 2013–2015 гг. предполагается, что ВВП России в 2015 г. составит 82,9 трлн руб. при сумме расходов федерального бюджета в 15,7 трлн руб. Для достижения уровня расходов на национальную оборону в 2020 г. в 6 трлн руб. при их доле в ВВП страны в 4% общий объем этого ВВП должен составить в 2020 г. примерно 150 трлн руб., т. е. удвоиться по отношению к ВВП 2014 г. Нет нужды говорить об утопичности такой перспективы, – подчеркивает ведущий эксперт М. Барабанов[6].

       ？Критическим моментом для ГПВ-2020 является также очевидная несбалансированность общей системы военных расходов. Программа задала тренд явного перекоса военных расходов в пользу закупок вооружения и техники, в том числе в ущерб затратам на личный состав？[7] – подчеркивает М. Барабанов.

       Прежде всего, если говорить о месте России в мире, ее отношении к главным центрам силы – США, странам Евросоюза, Китаю.

       Здесь не может быть простого ответа, но не может до бесконечности продолжаться и отказ от такого ответа. Под любым предлогом – ？прагматичности？, ？разновекторности？, ？неидеологизации？ и т.д. Так, очевидно, что развитие и само будущее России может быть только как самостоятельного мирового центра силы, на базе которого будет формироваться Евразийский союз. Россия и постсоветские государства слишком велики для интеграции и поглощения любым центром силы – будь то Евросоюз или Китай. Но это отнюдь не означает того, что сформировав свой центр силы, Россия не может органично сотрудничать с Евросоюзом либо Китаем. Совсем наоборот: укрепление России ведет к укреплению сотрудничества с двумя этими центрами силы, что хорошо иллюстрирует последнее десятилетие, когда объем внешней торговли с Китаем вырос с 8 до 80 млрд долл., а сотрудничество с Евросоюзом стало краеугольным камнем российской внешней политики. Что видно из структуры экспорта/импорта России.

       [8]

       Очевидно, что смещение мирового центра экономической активности в страны АТР должно повлечь за собой и изменение акцентов в российской торгово-экономической политике. Чего пока что не произошло.

       Характеристика внешнеторговых потоков стран-участников ЕврАзЭс/ТС/ЕЭП, представленная в таблице, показывает, что за пределами их общего интеграционного пространства нет центра, сравнимого по экономическому влиянию с Россией, особенно в том, что касается роли РФ в качестве источника импорта. Другими словами, бремя решающего вклада в функциональное поддержание жизнеспособности хозяйственных систем всех партнеров в среднесрочной перспективе будет лежать на российской стороне[9].

       Пока что акцент очевидно смещен на страны Евросоюза. Как заметил профессор В. Фальцман, ？будущее экономическое развитие России происходит в неразрывном единстве, партнерстве, взаимообусловленности и взаимоответственности с Германией и другими странами Евросоюза: Россия отапливает Западную Европу, а Европа работает на ее догоняющую модернизацию. В будущем Россия сможет еще и кормить развивающийся мир？[10].

       Понятно, что приоритеты евразийской интеграции, прежде всего опережающего развития восточных регионов России, в первую очередь их инфраструктуры, не отражены в реальной политико-идеологической доктрине. Что немедленно проявляется в экономической политике, когда в течение 2012–2013 годов не раз звучали заявления о ？равных условиях？ для всех регионов страны. Такой же экономический детерминизм господствует и в политике евразийской интеграции, где ？экономическая целесообразность？ (например, очередного варианта Концепции социально-экономического развития – 2020) диктует политические и военные условия евразийской интеграции.

       Между тем далеко не все измеряется экономической выгодой. Даже наиболее успешный пример интеграции – Евросоюз – демонстрирует, что в его основе сначала лежали интересы безопасности, а затем – общая система ценностей[11]. Представляется, что в данном случае либеральный пример очень показателен для российской элиты. В том числе и для тех, кто выдвигает идею ？экономической？ нецелесообразности евразийской интеграции или ？равных условий？ для развития всех регионов России.

       Это тем более справедливо относительно разработки евразийской политики России, где политические и военные факторы, а не только экономика, будут влиять на формирование внешнеполитического курса. В том числе и по отношению к политике США в Евразии. Как справедливо заметил академик Титаренко Л., ？Характерной чертой современной обстановки является относительное ослабление позиций самого мощного и влиятельного государства – Соединенных Штатов Америки. Стало очевидным, что никакая, даже самая сильная страна не в состоянии справиться с решением нарастающих в мире серьезных проблем, навязать миру свою волю. Все более явные попытки освободиться от тотальной зависимости от США, выработать стратегию, в наибольшей степени отвечающую собственным интересам, предпринимают Евросоюз, ближайший союзник Вашингтона – Япония. Вектор мировой политики постепенно смещается от евроатлантического направления, безраздельно доминировавшего на международной арене на протяжении ряда веков, в Азиатско-Тихоокеанский регион, значение которого в формировании нового миропорядка будет и дальше неуклонно возрастать？[12].

       Сегодня, например, широко распространена точка зрения, что Россия безвозвратно потеряла ведущее место в мире. По большинству важнейших показателей – душевому ВВП, уровню образования, информационной вооруженности – Россия занимает 50–60-е место в мире. Ее экономика в 10 раз меньше американской, уступая не только японской, китайской, но и немецкой, французской, итальянской. Это – реальность 2012 года, которую необходимо признать. Но, с другой стороны, адекватно оцененные возможности и потенциал страны в Евразии, разумно амбициозные цели развития восточных регионов страны могут и должны привести к серьезному изменению роли России в Евразии, а значит и в мире уже в среднесрочной перспективе. А тем более – в долгосрочной. Если, конечно, такую задачу сформулировать в качестве общенациональной и провести мобилизацию национальных – материальных, духовных и интеллектуальных – ресурсов. Тогда – пессимизм недопустим, хотя и возможен.

       И в этой новой политической идеологии важнейшая роль принадлежит процессу евразийской интеграции, который предполагает два крупных этапа.

       Этап I. Консолидация усилий постсоветских государств и превращение России в ？ядро？ будущего евразийского союза. Это потребует, как минимум, идеологического и политического обоснования лидерства России в Евразии, отказа от ориентации на западные страны и, соответственно, формулирования соответствующей цели. Причем также политически конкретно, как это сделали США и страны Евросоюза, которые заявили о своем главном приоритете в Евразии – не допустить евразийской интеграции.

       Этап II. Формирование устойчивых связей с КНР, Юго-восточными странами, с одной стороны, и странами Евросоюза, с другой. Причем на условии их фактического признания за Россией приоритета и ее ведущей роли в евразийской интеграции. Что, безусловно, станет главной проблемой России в отношениях с США и Евросоюзом. Причем в самых разных областях – от гуманитарного сотрудничества до переговоров по ПРО.

       Подберезкин А.И.

       ______________

       [1] Путин В.В. Выступление на расширенном заседании коллегии Министерства обороны. 27.02.2013 / Эл. ресурс ？Президент России？. 2013. 27 февраля.

       [2] Цит. по: Тишков В. Национализм – погода на завтра // Независимая газета. НГ-сценарии. 2012. 25 сентября. С. 11.

       [3] Путин В.В. Выступление на расширенном заседании коллегии Министерства обороны. 27.02.2013 / Эл. ресурс ？Президент России？. 2013. 27 февраля.

       [4] Галимова Н. Объединенный народный фронт определился с идеологом // Известия. 2012. 18 июня. С. 2.

       [5] Путин В.В. Выступление на расширенном заседании коллегии Министерства обороны. 27.02.2013 / Эл. ресурс ？Президент России？. 2013. 27 февраля.

       [6] Барабанов М. Программа вооружений: Кривая военных расходов Азии / Эл. ресурс ？Евразийская оборона？. 2013. 27 февраля / http://eurasian-defence.ru

       [7] Барабанов М. Программа вооружений: Кривая военных расходов Азии / Эл. ресурс ？Евразийская оборона？. 2013. 27 февраля / http://eurasian-defence.ru

       [8] Оценка перспектив и экономического эффекта от интеграционного сотрудничества в рамках Таможенного союза (ТС) ЕврАзЭс и единого экономического пространства (ЕЭП) России, Белоруссии и Казахстана, в том числе с учетом зарубежного опыта в этой сфере и возможного присоединения новых государств-участников к ТС и ЕЭП / Отчет НИР / ответ. рук. работы проф. К.П. Боришполец. М.: МГИМО(У), 2011, С. 114.

       [9] Оценка перспектив и экономического эффекта от интеграционного сотрудничества в рамках Таможенного союза (ТС) ЕврАзЭс и единого экономического пространства (ЕЭП) России, Белоруссии и Казахстана, в том числе с учетом зарубежного опыта в этой сфере и возможного присоединения новых государств-участников к ТС и ЕЭП / Отчет НИР / ответ. рук. работы проф. К.П. Боришполец. М.: МГИМО(У), 2011, С. 117.

       [10] Фальцман В.К. Время исчерпания роста // Независимая газета. 2012. 20 июня. С. 5.

       [11] Sven Biscop and Jo Coelmont / Europe, Strategy and Armed Forces. – Routledge: London and New York 2012. P. 14.

       [12] Титаренко М.Л. Россия и ее азиатские партнеры в глобализирующемся мире. Стратегическое сотрудничество: проблемы и перспективы. М.: ИД ？ФОРУМ？, 2012. С. 12.