Не надейтесь, что единожды воспользовавшись слабостью России, вы будете получать дивиденды вечно. Русские всегда приходят за своими деньгами.

       И когда они придут — не надейтесь на подписанные вами иезуитские соглашения, якобы вас оправдывающие. Они не стоят той бумаги, на которой написаны. Поэтому с русскими стоит или играть честно, или вообще не играть

       Отто фон Бисмарк

       Как уже подчёркивалось, обеспечение стратегического сдерживания, как синоним обеспечения национальной безопасности России в среднесрочной перспективе, — задача, которую предстоит решать скоординировано всеми, а не только ？силовыми？ ведомствами, включая общественные институты и частный бизнес.

       Орган, отвечающий за планирование

       И прежде всего возникает естественный вопрос, кто конкретно будет отвечать в системе национального управления за решение этой задачи? По разным причинам на это может претендовать только президент при помощи Совета национальной безопасности, который может сформулировать и поставить такую задачу. Что совершенно не означает, что Совбез её может решить. Во всяком случае Совбез в его нынешнем виде.

       Необходим некий ？штаб？ или даже ？Национальный штаб обороны России？, который и должен подготовить проект соответствующего долгосрочного плана политики безопасности для рассмотрения Советом национальной безопасности и утверждения Президентом на основании скорректированного варианта Плана обороны России и Стратегии национальной безопасности, а также директив, с учетом изменений ВПО и имеющихся и перспективных национальных ресурсов и возможностей.

       Этот план, оформленный в политической (публичной) Стратегии национальной безопасности, а также закрытой редакции, должен, на мой взгляд, отражать новые реалии в мире и формулировать общенациональные задачи социально-экономического развития и обороны:

       Во-первых, такой план должен объединять в реальности задачи национального социально-экономического развития и обеспечения безопасности (чего сегодня нет) и на практике являться основным документом для Концепции внешней политики, Военной доктрины и прочих нормативных документов отдельных ведомств и организаций.

       При этом статус Стратегии национальной безопасности России как политического и юридического документа должен быть резко повышен[1] с президентского указа до федерального закона, обязательного к исполнению;

       Во-вторых, этот план должен опираться на стратегический прогноз развития МО, ВПО и России и точную (и полную) оценку как национальных ресурсов, так и ресурсов потенциальных союзников[2];

       Наконец, в-третьих, этот план должен быть комплексным, учитывающим все основные факторы безопасности (включая, например, этапы эскалации военно-силового давления, реализуемые в настоящее время)[3], а также влияющие на развитие ВПО тенденции, в частности, факт противоборства локальных человеческих цивилизаций и их военно-политических коалиций(не учитываемый сегодня в Стратегии)[4].

       Такой план должен существовать в трех органически взаимосвязанных по времени видах, отражающих строгую последовательность его реализации:

       — краткосрочном, на срок до 3-х лет;

       — среднесрочном, на срок 3–5 лет;

       — долгосрочном, на срок 5–7 и более лет.

       В настоящее время можно с определённой натяжкой говорить только о наличии краткосрочного взаимосвязанного плана обороны и бюджетного планирования (на 2018–2021 гг.), что абсолютно не соответствует потребностям обеспечения эффективности СС и ПВК.

       Для подготовки такого плана и его корректировки необходимо, чтобы в Национальном штабе обороны было создано соответствующее подразделение из представителей всех министерств и ведомств, а также Счетной палаты РФ, ЦБ и регионов, которое выполняло бы функции учета национальных ресурсов. Эти функции сегодня возлагаются на Совет безопасности как координатора, однако реальность такова: собственных возможностей для разработки у Совбеза недостаточно, а ведомственные, отраслевые и прочие структуры, которые должны предоставлять такие исходные данные, с этим заданием эффективно не справляются.

       Особенно важное значение в этой области противоборства имеет разработка и применение силовых, но не военных средств и способов, которые прежде относились к области традиционной дипломатии. В настоящее время можно говорить о развитии одновременно двух процессов:

       Во-первых, возможности традиционной дипломатии сужаются, её сфера деятельности (в том числе и считавшаяся прежде исключительной — личная дипломатия) становится всё менее значимой. Лидеры государств и правительств, высшие чиновники обладают теперь возможностями не только для личных встреч по несколько раз в год, но и регулярных контактов, а также других действий, т.е. они фактически находятся в постоянном контакте.

       Другая сторона вопроса — их отношения со СМИ и социальными сетями, где они практически мгновенно реагируют на изменение МО и ВПО. Так, например, Д. Трамп до 10 раз в день комментирует и делает заявления в ？Твиттере？, а его аудитория насчитывает десятки миллионов человек.

       Традиционная дипломатия, таким образом, становится все менее важной для политики, что, кстати, отражается на внимании к ней руководителей государств. В частности, именно в этой связи Трамп намеревался в 2017 году сократить бюджет Государственного департамента на 30%.

       Во-вторых, одновременно со снижением значения традиционной дипломатии, резко возрастает других средств и способов политики, прежде всего силовых, военно-силовых и военных. Эти средства вытесняют средства дипломатических переговоров, оставляя за ними возможность международно-правового закрепления тех или иных политических результатов.

       Использование силовых средств политики

       Очень условно эти новые силовые средства политики и создаваемые ими угрозы можно разделить на три большие группы, изначально

       сделав очень важную оговорку — между этими группами нет четких границ, более того, эти границы сознательно стираются. Во многом именно поэтому противодействовать этим средствам силовой политики и создаваемым ими угрозам сколько-нибудь исключительно военными средствами невозможно, либо, как минимум, неэффективно.

       Первая группа — силовые, но не военные, средства и способы политики, которая в принципе может относиться в той или иной степени — как видовое понятие — к другим двум группам, потому, что они объединяются единой концепцией ？силового принуждения？. Тем не менее, в эту группу входят многочисленные способы силового принуждения без вооруженного насилия, которые используют средства экономического, политического, информационного, когнитивно-психологического и иного принуждения, а также политико-психологический шантаж применения вооруженного насилия[5].

       Противодействовать этим средствам силового насилия военными средствами в современных условиях не считается адекватной реакцией, хотя в истории можно найти немало примеров того как это делалось в прошлом, когда, например, торговые преференции достигались за счет прямого применения военной силы.

       Есть основания полагать, что при исключительно опасных невоенных угрозах государства в будущем смогут использовать для своей защиты военную силу. Например, против эмбарго, блокады и т.д. Испытания в КНДР ядерного оружия и БР по сути — военный ответ на экономические санкции.

       Я бы не стал категорически исключать возможности военного ответа со стороны России на не военные, но угрожающие безопасности и стратегической стабильности угрозы со стороны западной военно-политической коалиции. Например, в случае использования электромагнитного импульса, попытки выведения из строя системы раннего оповещения о ракетном нападении или кибернетическом нападении. Но эти варианты военного ответа на военные угрозы, которые должны прорабатываться, не являются основными и рабочими. Наиболее приемлемыми и используемыми становятся варианты ассиметричного ответа на не военные силовые угрозы.

       В последние годы спектр этих средств и способов резко возрос, более того, обновляется практически ежедневно. Если, например, посмотреть на политику США по отношению к России последних трех лет, то можно легко увидеть такие новые силовые способы, как:

       — угрозы представителям правящей элиты, в том числе личные, попытки запугивания, аресты имущества, счетов, активов и пр.;

       — использование подконтрольных международных организаций для создания психологического давления на различные профессиональные и иные сообщества в России — спортсменов, ученых, деятелей искусства, СМИ и т.д.;

       — создание атмосферы политико-дипломатической изоляции России, отмены визитов и других контактов, свертывание дипломатической деятельности (сокращение диперсонала, консульств);

       — личные угрозы руководителям и оскорбления представителей России;

       — попытки сдерживания активности России в международных правительственных и неправительственных организациях;

       — организация процесса пересмотра существующих норм международного права и правил работы международных организаций (Совет Европы, ООН и др.).

       Вторая группа средств и способов силового принуждения — военно-силовая группа, в которую входит очень широкий и постоянно расширяющийся спектр средств и способов. Они, как правило, ассоциируются с ？ассиметрической войной？, под которой подразумевается ？ассиметрическое？ использование преимуществ США и западной ЛЧЦ в ресурсах и методах их применения[6]. С точки зрения развития доминирующего сценария ？Военно-силового противоборства？ до 2025 года эта группа средств и способов силового принуждения может считаться основной.

       В этой связи можно привести характерный пример. По мнению руководителя ССР США, силы противника США в Сирии активно применяют средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ) против американских летающих батарей AC-130 поддержки подразделений сухопутных войск. Как передает в среду телеканал Fox News, такое утверждение выдвинул на симпозиуме GEOINT в штате Флорида глава Командования специальных операций Вооруженных сил США (United States Special Operations Command, SOCOM) генерал Реймонд Томас. ？В настоящий момент в Сирии мы находимся в наиболее агрессивной среде радиоэлектронной борьбы со стороны наших противников？ — заметил генерал. ？Они проверяют нас на прочность ежедневно, подавляют наши коммуникации и выводят из строя наши AC-130 и так далее？, — добавил он.

       Следует подчеркнуть, что роль ССО США в политике в последние годы стремительно увеличивается. По данным газеты Military Times, на деятельность Командования специальных операций Вооруженных сил США запрошено у Конгресса $13,6 млрд — самая большая сумма за все время существования американского спецназа. В 2017 финансовом году бюджет SOCOM составил $11,8 млрд в текущем — 12,6 млрд. В подчинении генерала Томаса находятся 70 тыс. спецназовцев, включая армейских ？зеленых беретов？ и бойцов ？Дельты？, а также морских диверсантов (Navy SEAL)[7].

       Примечательно, что в России на официальном уровне придается важное значение развертыванию этой активности, но она непосредственно не ассоциируется с внешней политикой США и их союзников. Так, в тексте Стратегии национальной безопасности в нескольких редакциях ？борьба с международным терроризмом？ выносится на самое приоритетное место, но не уточняется что этот международный терроризм и экстремизм является во многом и прежде всего порождени-

       ем западной политики[8]. Более того, и сегодня часто террористические акции объясняются не действиями созданных спецслужбами организаций, а ？индивидуальным творчеством？.

       Вторая группа средств и способов силового принуждения находится в состоянии очень быстрой динамики развития и легализации. Поэтому она требует тщательного мониторинга и оперативного осмысления. В ней, в частности, можно выделить следующие наиболее важные подгруппы:

       — Подгруппа № 1. Силовые военные средства, не считающиеся вооруженным насилием — киберсредства, информационные средства борьбы, средства РЭБ и др.

       — Подгруппа № 2. Использование средств и способов экстремистских организаций и радикальной оппозиции, что очень наглядно проявилось на Украине в 2014–2017 годы.

       — Подгруппа № 3. Создание и развертывание террористических организаций, способных выполнять задачи в интересах политики США и их союзников, не ассоциируясь прямо с руководством этих стран

       — Подгруппа № 4. Создание и использование диверсионные и террористических организаций ВС, а не специальными службами. Прежде всего речь идет о развертывании новых сил и средств Сил специальных операций (ССО), не входящих в структуру ВС США и ЦРУ. Таких, как многочисленные частные военные компании типа ？Блэкуотер？. В этих целях в 1999 году был создан на базе ВМС США Центр по ассиметричной войне.

       Третья группа средств и способов силового принуждения — военные средства и способы, которые широко и традиционно используются как политико-психологические средства силового принуждения (как говорили прежде — ？без стрельбы？) в двух формах[9]:

       — эксплицитной (явной), откровенного военного шантажа применением военной силы. Эта форма в последнее время открыто демонстрировалась США в отношении Сирии, Ирана, КНДР, а в определенные периоды времени и против СССР и России.

       Но эту же форму использовал СССР во время кризиса 1956 года в Египте, кризиса 1962 года на Кубе, а также — менее выражено — во время вьетнамской войны США.

       При определенных условиях эта форма используется нередко и сегодня, например, когда ？отставные？ или ？не отвечающие？ за внешнюю политику лица (в т.ч. сенаторы, конгрессмены и пр.) пытаются угрожать использованием ядерного оружия, что было характерно не только для кризиса с КНДР, но и вокруг ситуации в Грузии и на Украине.

       Но эта форма, по сути дела — ультиматум, — далеко не всегда эффективна даже по отношению к заведомо более слабым государствам, хотя полностью исключать её из арсенала политических средств нельзя.

       — имплицитной (скрытой), когда принуждаемого объекта заставляют учитывать возможные военно-политические последствия. Примером этому служит решение США о возможности предоставления Украине летального оружия, которое посчитали на Западе удачным примером силового давления на Россию. ？Президент РФ Владимир Путин согласился на ввод контингента ООН на Донбасс, потому что испугался заявлений руководства США о предоставлении Украине летального оружия？. Об этом 16 сентября 2017 года в Киеве на конференции ？Ялтинская европейская стратегия？ заявил бывший генсек НАТО Андерс Расмуссен. И далее: ？Путин понимает, что цена продолжения дестабилизации на Украине стала выше. Очень часто политические и дипломатические процессы можно проводить через четко сформулированную угрозу использования силы. Я уверен, что дальнейшее давление на Россию поможет этому процессу？, — подчеркнул он. Более того, он, что для того, чтобы миротворческая миссия ООН ？стала реалистичной？, ей нужен мандат, по которому она сможет контролировать границу между Украиной и Россией, и получит полномочия защищать ？не только ОБСЕ, но и население？.

       И первая, и вторая форма силового политического принуждения не являются новыми явлениями. Их ？расцвет？ применения произошел в годы, когда США обладали ракетно-ядерным превосходством, но по мере складывания военно-стратегического равновесия между СССР и США, ОВД и НАТО эти формы отходили в отношениях между двумя центрами силы на второй план, но до конца так и не исчезли, трансформируясь в состояние ？ядерного сдерживания？. С конца 1990х годов такая ситуация постепенно стала девальвироваться. Нападение 1999 года НАТО на Югославию по сути означало, что ядерное сдерживание сохранилось только в отношении угроз и попыток силового давления на Россию. Развитие последующих событий в Ираке, Афганистане, Ливии, Сирии и на Украине показало, что политико-психологическая форма силового военного давления на Россию со стороны Запада не работает, однако такому состоянию объективно угрожают две военно-технологические тенденции в развитии военной политики Запада:

       — во-первых, создание потенциала высоко точного оружия разных типов базирования в неядерном оснащении (ВТО), обладающего большой дальностью и численностью, который будет размещен до 2025 года на разных стратегических направлениях против России;

       — во-вторых, развертывание глобальной и глубоко эшелонированной системы ПРО США и их союзников, развертывание и совершенствование которой рассматриваются как долгосрочная и приоритетная программа США и их союзников. Учитывая огромный экономический потенциал западной коалиции, эта система может стать достаточно эффективной в обозримой перспективе.

       Развитие обеих тенденций может привести к такой стратегической обстановке к 2025 году, когда ядерное сдерживание России станет не убедительным. Во всяком случае, это состояние будет быстро девальвироваться, т.е. сомнения в эффективности сил ответного удара со стороны России будут нарастать. В этой связи неизбежна резкая активизация политико-дипломатической и неофициальной (не публичной) деятельности России, которая потребует принципиального пересмотра основ стратегического сдерживания и политики безопасности. Политико-дипломатические и иные меры противодействия и укрепления политики безопасности и стратегической стабильности России могут находиться в самых различных плоскостях — от высшего политического уровня до уровня народной дипломатии. Более того, можно выделить и такие уровни, которые сегодня пока что практически не задействованы, как ？национальный？ и даже ？глобальный？.

       При этом важнейшим условием их разработки должно быть изменение характера их использования от только и исключительно оборонительного к контрнаступательному и даже стратегически наступательному. Это означает, что понимание эффективного стратегического сдерживания должно включать в себя в обязательном порядке не только ответы на угрозы, но и активные наступательные действия, которые в настоящее время не планируются. Инициативы России в Сирии и на Украине показали эффективность такой политики. Если в каких-то областях сохраняется стратегия оборонительных действий, то в других — необходимо обязательно найти возможность для ведения контрнаступательных операций и даже стратегического наступления. Прежде всего в политико-дипломатической, информационной и когнитивной областях, где Россия должна перехватить инициативы, которую ей навязывает Запад, обладающий многократным превосходством в ресурсах.

       Причем для каждого из уровней противоборства необходима специальная разработка средств и способов. Такая ？многоуровневая？ стратегия обороны и наступления обеспечивает значительно более высокую эффективность. По аналогии с военной областью, где, например, дорогостоящей ракетой не будут уничтожать дешевую и второстепенную по своей важности цель. Так, для президента России потребуется, например, популярный сайт и блог, для министра обороны РФ — другой, а для уровня народной дипломатии — множество блогов и много блогеров.

       Автор: А.И. Подберёзкин

       >>Полностью ознакомиться с монографией "Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХXI веке"<<

       [1] См. подробнее: Подберёзкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. — М.: МГИМО–Университет, 2016.

       [2] Долгосрочное прогнозирование развития международных отношений: сборник статей / под ред. А. И. Подберёзкина. — М.: МГИМО–Университет, 2016. — С. 145–147.

       [3] Там же. С. 15–16.

       [4] См. подробнее: Подберёзкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. — М.: МГИМО–Университет, 2016.

       [5] См. подробнее: Взаимодействие официальной и публичной дипломатии в противодействии угрозам России. В кн.: Публичная дипломатия: Теория и практика / под ред. М. М. Лебедевой. — М.: Изд-во ？Аспект Пресс？, 2017. — С. 36–53.

       [6] См., например: Tomes R. Releaning Countersurgency Warfare / U S Army War College, 2004.

       [7] Подробнее на ТАСС: http://tass.ru/mezhdunarodnayapanorama/5159496?utm_ source= smi2.ru&utm_medium=referral&utm_campaign=exchangesmi2

       [8] Путин В. В. Указ Президента РФ № 683 от 31 декабря 2015 г. ？О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации？.

       [9] На этот счет написано много работ в период 1970–1990-х годов, в т.ч. и автором.

       16.10.2019