Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2023
Об авторе | Светлана Васильевна Кекова (21.04.1951, родилась в семье военнослужащего в городе Александровск-Сахалинский, Сахалинская область) — русский поэт и филолог. Окончила филфак Саратовского государственного университета (1973). Защитила кандидатскую и докторскую диссертации, посвященные поэтическому языку Николая Заболоцкого. Преподавала на филологическом факультете Саратовского университета (1975–1988), в педагогическом институте (с 1988), и в социально-экономическом университете Саратова. Работает в Саратовской государственной консерватории им. Л.В. Собинова. Автор 16 поэтических книг. Лауреат премий журналов ？Знамя？ (1995) и ？Новый мир？ (2003), малой премии им. Аполлона Григорьева (1999); премии журнала ？Новый мир？ ？Antologia？ (2013). В 2014 году Светлана Кекова награждена Новой Пушкинской премией и премией ？Московский счёт？, а в 2023 году — Патриаршей литературной премией. Предыдущая публикация в ？Знамени？ — № 3, 2022.
* * *
В спальне шкаф стоит, а в шкафу — потайная полка,
словно в мир нездешний открыто опять окно…
Постигала мама искусство иглы и шёлка —
и ложились розы на белое полотно.
Украшала мама нам детство крестом и гладью:
георгины летом и васильки весной…
И лежит на полке её голубое платье —
плащаница жизни, вышитая к Страстной.
Улица Кирпичная
памяти Марии Ивановны Хромкиной
1.
По улице Кирпичной ходят голуби,
И снег идёт, и бьётся рыба в проруби.
Мороз румян, зима — такая чистая,
На рукаве — чешуйка серебристая.
Детишки в шубах, а деревья — в инее,
И мчится лыжник по трамвайной линии.
А улица пузырится булыжником,
И лает пёс, и мчится вслед за лыжником.
И в каждом доме — коврики с оленями,
И топят печь сосновыми поленьями,
И жарко, потому что печи топятся,
А снег идёт, и время не торопится.
Привычный кадр документальной хроники:
Зима, и снег, приземистые домики…
И только в титрах надпись непривычная:
？Морозно. Город. Улица Кирпичная？.
2.
Снова в мир выходит слово,
словно солнце из-за туч.
Как для музыки былого
подобрать надёжный ключ?
Ключ скрипичный, быт привычный,
за окном — двадцатый век.
В комнатушке на Кирпичной
сколько жило человек?
Тётя Маша, дядя Коля,
Света, Валя, Гена — брат.
А вокруг — людское море
да ещё — людское горе —
в нём никто не виноват.
Но у нас сегодня — радость,
мы — в объятиях родни,
золотого света сладость
льют Саратова огни.
И уже завязан в узел
ворох мыслей о войне…
Мама с тётею Марусей
что-то тихо шепчут мне.
Здесь, на улице Кирпичной, —
мир, спокойствие, уют…
Быт привычный. Ключ скрипичный.
Скрипки времени поют.
* * *
памяти Риммы Гасилиной
Жизнь прошла, как Всенощное бденье,
наступил и твой Великий День…
Ты любила, чтобы к Дню рожденья
расцвели тюльпаны и сирень.
В этот год уже к концу апреля
всё цветёт, блестит листва берёз —
но друзьям твоим не до веселья,
плачут все, глаза красны от слёз.
Римма, Римма, в зоне смертной тени,
вдаль плывя на узком челноке,
вспомнишь ли, как в зарослях сирени
пели птицы в Дачном Тупике?
Сад, где в давней юности мы жили,
лепестками яблонь занесён,
реют в облаках цветочной пыли
бабочки, прекрасные, как сон.
Слышится там ангельское пенье,
нет там зла и горечи утрат…
Верю я — в День своего успенья
ты вернулась в этот райский сад,
потому что не прошла ты мимо
боли, стонов, раны бытия,
ты любила и была любима —
Римма, Римма, радость, Румия…
Белый камень
Рае Алисовой
…и дам ему белый камень
и на камне написанное новое имя…
Откр. 2, 17
Если вспомним наших нянюшек,
наших тётушек и крёстных,
мы увидим белый камешек —
символ дней великопостных.
Но узнать желаем тщетно мы
всеми силами своими,
что на камне том начертано —
неужели наше имя?
Да, читали мы Багрицкого
и любили мы Светлова,
а теперь Андрея Критского
молча впитываем слово.
Да, зимой печаль сезонная
наш состав терзает бренный,
но грядёт Крестопоклонная —
честь и слава всей Вселенной.
Мир зимой украшен инеем
и не кем-нибудь, а Богом…
Белый камень с новым именем
ждёт за жизненным порогом
душу каждого покойника —
и смиренного монаха,
и блудницы, и разбойника,
и татарина, и ляха.
Бог движением единственным
претворяет воду в пламень
и даёт нам дар таинственный —
белый камень, белый камень…
* * *
Разговоры о нетлении и бренности,
размышленья о любви — к чему они?
От меня ты не дождёшься откровенности,
откровенность — преступленье в наши дни.
То ли выпукло пространство, то ли вогнуто,
то ли вечность нас настигнет, то ли миг,
но душа должна быть наглухо застёгнута,
исключая рукава и воротник.
Сопрягаются пылание и тление,
воду камнем белым делает мороз.
беззащитность — это тоже преступление
или всё же не оно? — вот в чём вопрос.
Но стоит в дверях мороз, как гость непрошенный,
и зачем он в нашу комнату проник?
…И висит на старой вешалке заношенный,
твой заношенный китайский пуховик.
12 октября 1996 года
Руслану
1.
Ты помнишь день прозрачно-золотой?
Уже давно стоял октябрь на страже,
но жизнь моя тоской и пустотой,
как будто бы могильною плитой,
придавлена была.
Я помню:
даже
осенний свет и золото листвы
не врачевали прошлого (увы!),
измученного сердца не касались
и странной тенью дней былых казались.
2.
Но ангельское светлое крыло
на краткий миг былую жизнь закрыло —
и что-то в этом мире изменило,
и что-то в сердце вдруг произошло.
3.
Была я, как остывшая зола…
Но в зоне завершившегося зла
так медленно, так робко, так неловко
по стеблю полумёртвому ползла
едва живая Божия коровка.
И, всё поняв, на тёплую ладонь
ты взял её, как сердце и огонь.
И двинулись, как льдины в ледоход,
слова, ломая и круша друг друга,
исчезло время, замерла округа,
и клён застыл, как новый Дон Кихот.
Друг другу ничего не говоря,
но всё, что было, взвесив и исчислив,
стояли мы с тобой у алтаря
в больших коронах из кленовых листьев.
* * *
В царстве сосен, лишайников, мхов
шум эпохи становится глуше:
здесь, в Михайловском, волны стихов
омывают усталые души.
Здесь разлуки и времени нет,
здесь зажили сердечные раны —
и ложится рассеянный свет
на задумчивый профиль Татьяны.
Панихида на могиле Александра Сергеевича Пушкина
Георгию и Надежде Василевич
Здесь, наверху, у стен монастыря,
у самых ног Небесного Царя,
сидящего на облачном престоле,
в подземной келье на Святых Горах
лежит его одушевлённый прах
в родной земле, в покое и на воле.
Он так давно к ногам Христа приник…
Но до сих пор таинственный родник,
о коем говорить не стоит всуе,
бьёт со страниц любимых всеми книг,
текут стихов божественные струи.
Пусть в воздухе плывёт кадильный дым,
Но девам юным, старикам седым
он до сих пор и друг, и современник —
и панихиду совершил священник
для всех, кто хочет повстречаться с ним.
Но кто стоит у дорогой могилы?
Кому, вернув растраченные силы,
он веру в слово русское вернул?
Кого истекший век не обманул?
И вижу я: у жизни на краю
стоят, как воины, в невидимом строю
монахи, дети, узники, поэты,
крестьяне, беженцы, врачи, учителя…
Да, их тела давно взяла земля,
но их не поглотили волны Леты.
Склонясь к земле под тяжестью мешка,
стоит, крестясь, крестьянин из Торжка,
везущий в город продавать картошку,
и юный мальчик, раненый солдат,
здесь, на земле, уже познавший ад,
и старый доктор, едущий в Пустошку.
Я превращаюсь в зрение и слух,
я знаю: жив его свободный дух —
и с Гор Святых целебный ветер дует.
Объемля всех — усопших и живых,
взмыл к небесам его свободный стих.
Да, Пушкин жив!
И сердце торжествует!
Об авторе | Светлана Васильевна Кекова (21.04.1951, родилась в семье военнослужащего в городе Александровск-Сахалинский, Сахалинская область) — русский поэт и филолог. Окончила филфак Саратовского государственного университета (1973). Защитила кандидатскую и докторскую диссертации, посвященные поэтическому языку Николая Заболоцкого. Преподавала на филологическом факультете Саратовского университета (1975–1988), в педагогическом институте (с 1988), и в социально-экономическом университете Саратова. Работает в Саратовской государственной консерватории им. Л.В. Собинова. Автор 16 поэтических книг. Лауреат премий журналов ？Знамя？ (1995) и ？Новый мир？ (2003), малой премии им. Аполлона Григорьева (1999); премии журнала ？Новый мир？ ？Antologia？ (2013). В 2014 году Светлана Кекова награждена Новой Пушкинской премией и премией ？Московский счёт？, а в 2023 году — Патриаршей литературной премией. Предыдущая публикация в ？Знамени？ — № 3, 2022.
* * *
В спальне шкаф стоит, а в шкафу — потайная полка,
словно в мир нездешний открыто опять окно…
Постигала мама искусство иглы и шёлка —
и ложились розы на белое полотно.
Украшала мама нам детство крестом и гладью:
георгины летом и васильки весной…
И лежит на полке её голубое платье —
плащаница жизни, вышитая к Страстной.
Улица Кирпичная
памяти Марии Ивановны Хромкиной
1.
По улице Кирпичной ходят голуби,
И снег идёт, и бьётся рыба в проруби.
Мороз румян, зима — такая чистая,
На рукаве — чешуйка серебристая.
Детишки в шубах, а деревья — в инее,
И мчится лыжник по трамвайной линии.
А улица пузырится булыжником,
И лает пёс, и мчится вслед за лыжником.
И в каждом доме — коврики с оленями,
И топят печь сосновыми поленьями,
И жарко, потому что печи топятся,
А снег идёт, и время не торопится.
Привычный кадр документальной хроники:
Зима, и снег, приземистые домики…
И только в титрах надпись непривычная:
？Морозно. Город. Улица Кирпичная？.
2.
Снова в мир выходит слово,
словно солнце из-за туч.
Как для музыки былого
подобрать надёжный ключ?
Ключ скрипичный, быт привычный,
за окном — двадцатый век.
В комнатушке на Кирпичной
сколько жило человек?
Тётя Маша, дядя Коля,
Света, Валя, Гена — брат.
А вокруг — людское море
да ещё — людское горе —
в нём никто не виноват.
Но у нас сегодня — радость,
мы — в объятиях родни,
золотого света сладость
льют Саратова огни.
И уже завязан в узел
ворох мыслей о войне…
Мама с тётею Марусей
что-то тихо шепчут мне.
Здесь, на улице Кирпичной, —
мир, спокойствие, уют…
Быт привычный. Ключ скрипичный.
Скрипки времени поют.
* * *
памяти Риммы Гасилиной
Жизнь прошла, как Всенощное бденье,
наступил и твой Великий День…
Ты любила, чтобы к Дню рожденья
расцвели тюльпаны и сирень.
В этот год уже к концу апреля
всё цветёт, блестит листва берёз —
но друзьям твоим не до веселья,
плачут все, глаза красны от слёз.
Римма, Римма, в зоне смертной тени,
вдаль плывя на узком челноке,
вспомнишь ли, как в зарослях сирени
пели птицы в Дачном Тупике?
Сад, где в давней юности мы жили,
лепестками яблонь занесён,
реют в облаках цветочной пыли
бабочки, прекрасные, как сон.
Слышится там ангельское пенье,
нет там зла и горечи утрат…
Верю я — в День своего успенья
ты вернулась в этот райский сад,
потому что не прошла ты мимо
боли, стонов, раны бытия,
ты любила и была любима —
Римма, Римма, радость, Румия…
Белый камень
Рае Алисовой
…и дам ему белый камень
и на камне написанное новое имя…
Откр. 2, 17
Если вспомним наших нянюшек,
наших тётушек и крёстных,
мы увидим белый камешек —
символ дней великопостных.
Но узнать желаем тщетно мы
всеми силами своими,
что на камне том начертано —
неужели наше имя?
Да, читали мы Багрицкого
и любили мы Светлова,
а теперь Андрея Критского
молча впитываем слово.
Да, зимой печаль сезонная
наш состав терзает бренный,
но грядёт Крестопоклонная —
честь и слава всей Вселенной.
Мир зимой украшен инеем
и не кем-нибудь, а Богом…
Белый камень с новым именем
ждёт за жизненным порогом
душу каждого покойника —
и смиренного монаха,
и блудницы, и разбойника,
и татарина, и ляха.
Бог движением единственным
претворяет воду в пламень
и даёт нам дар таинственный —
белый камень, белый камень…
* * *
Разговоры о нетлении и бренности,
размышленья о любви — к чему они?
От меня ты не дождёшься откровенности,
откровенность — преступленье в наши дни.
То ли выпукло пространство, то ли вогнуто,
то ли вечность нас настигнет, то ли миг,
но душа должна быть наглухо застёгнута,
исключая рукава и воротник.
Сопрягаются пылание и тление,
воду камнем белым делает мороз.
беззащитность — это тоже преступление
или всё же не оно? — вот в чём вопрос.
Но стоит в дверях мороз, как гость непрошенный,
и зачем он в нашу комнату проник?
…И висит на старой вешалке заношенный,
твой заношенный китайский пуховик.
12 октября 1996 года
Руслану
1.
Ты помнишь день прозрачно-золотой?
Уже давно стоял октябрь на страже,
но жизнь моя тоской и пустотой,
как будто бы могильною плитой,
придавлена была.
Я помню:
даже
осенний свет и золото листвы
не врачевали прошлого (увы!),
измученного сердца не касались
и странной тенью дней былых казались.
2.
Но ангельское светлое крыло
на краткий миг былую жизнь закрыло —
и что-то в этом мире изменило,
и что-то в сердце вдруг произошло.
3.
Была я, как остывшая зола…
Но в зоне завершившегося зла
так медленно, так робко, так неловко
по стеблю полумёртвому ползла
едва живая Божия коровка.
И, всё поняв, на тёплую ладонь
ты взял её, как сердце и огонь.
И двинулись, как льдины в ледоход,
слова, ломая и круша друг друга,
исчезло время, замерла округа,
и клён застыл, как новый Дон Кихот.
Друг другу ничего не говоря,
но всё, что было, взвесив и исчислив,
стояли мы с тобой у алтаря
в больших коронах из кленовых листьев.
* * *
В царстве сосен, лишайников, мхов
шум эпохи становится глуше:
здесь, в Михайловском, волны стихов
омывают усталые души.
Здесь разлуки и времени нет,
здесь зажили сердечные раны —
и ложится рассеянный свет
на задумчивый профиль Татьяны.
Панихида на могиле Александра Сергеевича Пушкина
Георгию и Надежде Василевич
Здесь, наверху, у стен монастыря,
у самых ног Небесного Царя,
сидящего на облачном престоле,
в подземной келье на Святых Горах
лежит его одушевлённый прах
в родной земле, в покое и на воле.
Он так давно к ногам Христа приник…
Но до сих пор таинственный родник,
о коем говорить не стоит всуе,
бьёт со страниц любимых всеми книг,
текут стихов божественные струи.
Пусть в воздухе плывёт кадильный дым,
Но девам юным, старикам седым
он до сих пор и друг, и современник —
и панихиду совершил священник
для всех, кто хочет повстречаться с ним.
Но кто стоит у дорогой могилы?
Кому, вернув растраченные силы,
он веру в слово русское вернул?
Кого истекший век не обманул?
И вижу я: у жизни на краю
стоят, как воины, в невидимом строю
монахи, дети, узники, поэты,
крестьяне, беженцы, врачи, учителя…
Да, их тела давно взяла земля,
но их не поглотили волны Леты.
Склонясь к земле под тяжестью мешка,
стоит, крестясь, крестьянин из Торжка,
везущий в город продавать картошку,
и юный мальчик, раненый солдат,
здесь, на земле, уже познавший ад,
и старый доктор, едущий в Пустошку.
Я превращаюсь в зрение и слух,
я знаю: жив его свободный дух —
и с Гор Святых целебный ветер дует.
Объемля всех — усопших и живых,
взмыл к небесам его свободный стих.
Да, Пушкин жив!
И сердце торжествует!
Об авторе | Екатерина Корнилова, художник, родилась в семье поэта Владимира Корнилова и прозаика Галины Корниловой. Живет и работает в Москве. Журнальный вариант Exegi monumentum Надо...