Материал из номера

       Август 2016

       Скачать номер

       в PDF формате

       Всякий, кто смотрел фильм Элема Климова "Агония", легко вспомнит этот эпизод. Григорий Распутин рассказывает императрице Александре Федоровне вещий сон про стадо бегущих баранов. Та истолковывает видение по-своему, с трактовкой государыни согласен и Николай II. Как следствие — направление главного удара летнего наступления Русской армии в 1916 году переносится с Вильны на Барановичи.

       Кино — оно и есть кино. Даром что наряду с цирком — "важнейшее из искусств", как говаривал вождь мирового пролетариата. Он не случайно доносил эту мысль до наркома просвещения Анатолия Луначарского еще в 1922 году. Не об искусстве как таковом думал Ильич — о громадной пропагандистской силе, присущей синематографу. Вот чего он точно не предполагал, так это то, что спустя лет восемьдесят кино в современной России превратится, за редкими исключениями, в "чистый цирк". Но в 1974 году, когда "Агония" была закончена, к серьезному кино в СССР относились более чем серьезно. В том числе единственный заказчик — Госкино, то бишь Государственный комитет по кинематографии. Он же — и официальный цензор. Похоже, одна из главных пиар-задач, поставленных перед создателями — режиссером Климовым, сценаристами Семеном Лунгиным и Ильей Нусиновым, — полная дискредитация в глазах советского зрителя царской власти и ее последнего носителя, Николая Александровича. Отсюда и "фейк" про сон Распутина и стадо баранов. Хорошо хоть, не стали использовать гулявшую в армии байку про причину изменения плана наступления. Окопники шутили, что в Барановичах-де продолжает работать на редкость шикарный "веселый дом", вот генералы туда и рвутся, соскучившись.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Алексей Николаевич Куропаткин (1848–1925), генерал от инфантерии, член Государственного совета

       ОШИБКА ГЕНЕРАЛА

       На самом деле сны Распутина и генеральская грусть ни при чем. А "при чем" — генерал от инфантерии Алексей Эверт, командующий армиями Западного фронта. Судя по послужному списку, Алексей Ермолаевич свое дело знал. Два ордена Святого Георгия, 3-й и 4-й степени, Георгиевское оружие... Правда, последняя боевая награда, третий Георгий, дарована была в октябре 1915-го. Более — ничего. Подвергать сомнению заслуги участника трех войн некорректно. Тем более что один из сослуживцев дал ему такую характеристику: "Как ближайший начальник и человек он был прекраснейший, скромный и благородный". Посему — одни факты. В 1882 году Эверт окончил Николаевскую академию Генштаба и вплоть до -1908-го служил в штабах, исключая два краткосрочных опыта командования батальоном и полком. Далее — трехлетний период командования корпусом в мирное время. И снова кабинет. На сей раз — в Иркутском военном округе. А в августе 1914-го — сразу командарм. Эти подробности генеральской карьеры нужны для того, чтобы максимально объективно оценить одно-единственное решение Эверта, сыгравшее существенную роль в дальнейшей судьбе огромной державы и ее армии. Да-да, все тот же вечный спор о роли личности в истории, затеянный графом Львом Нико-лаевичем.

       Итак — штабной. И в хорошем, и в дурном смысле слова. Многие отмечали склонность Эверта к оборонительной работе и не-уверенность при наступательных действиях, осторожность, граничащую с пассивностью. По-разному сложилась судьба царских генералов после 1917 года. Кто-то воевал на "белой" стороне, кто-то — на "красной". Некоторые эмигрировали сразу после Октября, выжившие в боях против РККА — в 20-е. Были и такие, кто попал в жернова "красного террора" или под руку разномастным бандитам, как начальник Эверта в русско-японскую войну печально известный генерал Алексей Куропаткин. Алексей же Ермолаевич после недолгого пребывания в питерской ЧК переехал в -Верею, где разводил пчел. Вплоть до естественной смерти в 1926 году.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Главнокомандующий армиями Западного фронта генерал от инфантерии А.Е. Эверт (на переднем плане) на позиции

       В апреле—июне 1916 года Эверт был особенно верен себе. Он, наряду с командующим Северо-Западным фронтом Куропаткиным, на совещаниях в Ставке был категорически против любого наступления. А когда планы наступления были-таки одобрены, всячески саботировал их выполнение. Наконец, когда от Верховного главнокомандующего, потерявшего терпение, пришло повеление наступать, именно Эверт принял самостоятельное решение о смене направления главного удара. Вместо удара на северо-запад на пару с Северо-Западным фронтом по сходящимся направлениям он распорядился прорывать германский фронт на юго-западе его фронта, под Барановичами. Что подвигло генерала на принятие экстренного и одновременно странного решения? Странного в первую голову потому, что за многие недели подготовки к наступлению войска фронта были готовы к прорыву не хуже, чем южные соседи у Брусилова. Вот только севернее, под Молодечно, где закаленные Сморгонью и Вилейкой солдаты горели желанием добраться до "ерманца". Там были сконцентрированы силы, в два раза превышающие немецкую группировку. Плацдармы подготовлены, позиции пристреляны, резервы подтянуты...

       Объяснить решение Эверта можно только иррациональными соображениями. В марте его войска провели крайне неудачную наступательную операцию на виленском направлении, получившую название "Нарочское сражение", по озеру Нарочь. И похоже, Эверта мучила ментальная травма. Он попросту боялся наступать там, где уже чуть не свернул себе шею. Умом понимая, что удар на Барановичи, неподготовленный и спонтанный, скорее всего, принесет неудачу, тешил себя надеждой, что если вдруг успех будет, то удастся со-единить усилия с везунчиком Брусиловым и ворваться в русскую Польшу через Брест-Литовск. Подобной надежды в отношении северного коллеги — еще более осторожного и сомневающегося во всем Куропаткина — Эверт не испытывал. Хорошо помнил сопки Маньчжурии, да и поведение бывшего начальника на совещаниях в Ставке не оставляло вопросов. Алексей -Ермолаевич придумывал для себя всяческие объяснения, почему все-таки Барановичи. Крупнейший железнодорожный узел в Западной Белоруссии, прямая дорога на Варшаву, оборону держат не только германские, но и австрийские части... Кроме того, Эверт терзал Ставку заявлениями, напоминающими банальный шантаж. Ежели не дозволите изменить диспозицию — снимаю с себя всю ответственность за результат, заявлял генерал начальнику штаба Ставки Михаилу Алексееву.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Артиллеристы у орудия на огневой позиции

       НАПРАСНАЯ КРОВЬ

       Наступление на Барановичи началось 2 июля 1916 года. -После артподготовки вперед пошли корпуса 4-й армии генерала от инфантерии Александра -Рагозы. Того самого, что совместно с Эвертом делил горечь поражения в битве у Нарочи. Штаб Рагозы додумался до того, чтобы в передовую линию выставить Полесскую (Польскую) стрелковую бригаду, личный состав которой особого доверия не внушал. За что Рагоза и поплатился. Вернее, заплатили жизнью и ранами русские солдаты, пошедшие в бой. Несколько десятков поляков перебежали на сторону противника, и тот получил оперативные разведданные по 8-километровой линии предстоящего прорыва.

       Любопытная логика преследовала штабы Эверта и Рагозы. Рассуждали так: после артподготовки, когда в бой пойдет пехота, немецкие батареи затеют артиллерийскую дуэль с нашими пушками. Таким образом, пехотные волны спокойно докатятся до вражеских окопов и огневых точек, ну а дальше — "пуля — дура, штык — молодец". Оказалось, что австро-германские пушкари и не подумали вступить в обмен любезностями с русскими артиллеристами. Они открыли огонь по наступающей пехоте, и огненный вал следовал за ней. Отсюда и колоссальные потери, которые понесли пехотные и гренадерские дивизии в Барановичской битве.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Генерал от инфантерии А.Ф. Рагоза с офицерами штаба 25-го армейского корпуса. 1915 год

       "Исключительно большие потери противника, видимо, главная причина временного затишья; при таких условиях возобновление массовых атак было безнадежно. По сведениям от пленных, для пополнения сил одного лишь 9-го корпуса прибыли из России 22 маршевые роты, так как все резервы в тылу фронта были израсходованы", — писал в посвященном Барановичской операции выпуске Германского государственного архива его сотрудник герр Фогель. И он полностью прав. Неподготовленное наступление Западного фронта захлебнулось в крови. Потери 4-й армии Рагозы составили 80 тысяч человек, из них до 30 тысяч убитыми. Потери противника — 25 тысяч, из них убитыми — 8 тысяч. Немцы уверяют, что, по их подсчетам, австрийские и германские части под Барановичами потеряли не более 13 тысяч убитыми, ранеными и пленными.

       Все это — следствие боев, продолжавшихся с перерывами с 3 по 16 июля. Причем последние три дня противник не только оборонялся, но и энергично контратаковал. Всякий интерес к наступлению собственных войск Эверт, похоже, потерял уже 9 июля. Из-за плохой видимости очередной штурм полевых укреплений австрийцев и германцев был отменен, перенесен и вновь — уже окончательно — отменен 14 июля. Условной причиной послужило отсутствие необходимого количества снарядов для артподготовки. Кстати, о недостатке снарядов, особенно для тяжелой артиллерии, на который бесконечно ссылался Эверт. Если читать германский вариант описания боев, то складывается совершенно иное впечатление. Наши 280-миллиметровые пушки молотили будь здоров! Вот только часто — в пустоту, так как провести полноценную разведку строившихся месяцами укреплений толком в штабе ЗФ не удосужились. Еще одна причина поражения Эверта и Рагозы в том, что в 4-й армии собрали кучу народа — 9 корпусов. Им попросту не хватало места для боевого развертывания. В итоге пока одни части гибли в лобовых атаках от огня артиллерии и пулеметов на берегах труднопроходимых речек и в дюнах, другие ждали очереди, чтобы идти в такую же лобовую атаку по телам прежде погибших. Неудивительно, что хоть и прогнувшаяся, кое-где продавленная до третьей линии оборона врага, состоящая из 85 тысяч солдат, сумела выдержать натиск 340-тысячной 4-й армии.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Генерал А.А. Брусилов на станции Ровно. Октябрь 1915 года

       ПОСЛЕ ЛУЦКОГО ПРОРЫВА

       А что в эти дни происходило на Юго-Западном фронте, у Брусилова? Откровенно говоря, ничего бодрящего. Уставшие от непрерывных боев и потерь -войска наткнулись на плотную стену германо-австрийской обороны, готовой к тому же к собственному наступлению. Перебросив все, что можно (и даже что нельзя), на реку Стоход, отделявшую Луцк от Ковеля, к Бродам, что прикрывают Львов с востока, к Коломые в предгорь-ях Карпат, противник 16 июня 1916 года перешел к активным действиям. Уверенность в своих силах была такова, что в германском Генштабе полностью разделили позицию его начальника, на полном серьезе заявившего: "Нет оснований опасаться русского прорыва на Волыни и Буковине... если только каждый на своем месте будет выполнять свои обязанности". Таким образом, генерал фон Фалькенхайн дал понять, что ресурсов для нивелирования русского наступления достаточно. Вполне обоснованное заявление. Из Франции, Италии и Македонии было переброшено более 400 тысяч штыков и сабель. Позже, в ходе августовского русского наступления, даже две пехотные дивизии -турок подтянули из-под греческих -Салоник.

       Из документов Германского государственного архива следует нечто другое: на фронте очень опасались, что ресурса-то как раз и не хватит, если русские предпримут еще одно крупное наступление. Но Брусилов дал приказ своим армиям остановиться и приступить к большой перегруппировке сил. Продолжала движение к венгерской границе только 9-я армия Платона Лечицкого, и 19 июня ее части поднялись на Яблонецкий перевал. Этот приказ Алексея Алексеевича имеет двойное толкование. С одной стороны, сил для продолжения наступления у его армий, особенно 8-й, калединской, почти не осталось. Более того, в ходе короткого контрнаступления немцам удалось отодвинуть части Каледина назад к Луцку. С другой — трехнедельная остановка позволила противнику не только укрепиться резервами, но и создать новые оборонительные рубежи по реке Стоход и южнее — подо Львовом, а главное — вернуть войскам утерянный было боевой дух. Бежавших до недавнего времени австрийцев "размыли" боеспособными германскими частями, и те вышли из состояния паники.

       В свою очередь, все валить на Брусилова тоже несправедливо. Он, потеряв инициативу, все ждал решений Ставки и по поводу подкреплений, и в связи с откладывающимся наступлением армий генерала Эверта. Но ни того, ни другого все не было.

       Едва на Юго-Западном фронте узнали о долгожданном наступлении Западного фронта на Барановичи, как тут же восстановили былую активность. Началось движение в сторону Ковеля. Две русские армии прорвали германский фронт на отдельных участках и форсировали Стоход в его нижнем, южном течении. Если взглянуть на карту, то эту речку сразу и не найдешь, нужно укрупнять масштаб до предела. Ее длина — всего 188 километров, ширина главного рукава — где 100 метров, а где и 10. Но название ей дали с умыслом. Стоход — сто ходов. Бесчисленные рукава, старицы, островки. По берегам — заболоченные луга, после сильного дождя превращающиеся в многокилометровые болотца. В некоторых местах ширина Стохода вместе с рукавами и топями — до 4 километров.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Платон Алексеевич Лечицкий (1856–1923), генерал от инфантерии

       Локальный успех требовал дополнительных сил. Их не было, вновь нужна была двухнедельная пауза. Брусилов энергично просил резервов и ясности. Ясность пришла 9 июля, когда Ставка с огромным опозданием приняла решение: направление главного удара теперь будет в полосе наступления армий Юго-Западного фронта. Видимо, в отрицательном потенциале Эверта сомнений уже не было. Вместе с решением образовались и резервы. Те самые, которых так не хватило для продолжения наступления в середине июня. Брусилову среди прочего был передан и Особый отряд генерала от кавалерии Владимира Безобразова. То есть почти вся русская гвардия, восстановленная после кошмарных потерь осени 1914-го. Конечно, 16 гвардейских пехотных и стрелковых полков сравнение с полками довоенного образца проигрывали. Были выбиты кадровые офицеры и унтеры, рядовой состав, согласно высоким гвардейским требованиям, собирали по всей стране "с бору по сосенке". Но все-таки вернулись в строй, излечившись, раненые и контуженные. За месяцы подготовки в тылу удалось вдохнуть в роты прежний боевой дух, обу-чить новобранцев по высшей мерке, придать полкам гвардейский вид. Помимо пехоты в Особый отряд вошел и Гвардейский конный корпус. Надо заметить, что гвардейская кавалерия, как, впрочем, и армейская, пострадала в первые два года войны существенно меньше. И посему гвардейская кавалерия сохранила былую мощь. Впрочем, как показали последующие события, продемонстрировать ее так и не -удалось.

       Почти до конца июля штаб Брусилова выдумывал планы очередного наступления. Эверт в Белоруссии притих окончательно. На севере вдоль Северной Двины Куропаткин и не собирался шуметь. Полагаться следовало только на себя. 1 июля началась крупная заварушка во Франции. Друзья по Антанте двинулись наконец в обещанное масштабное наступление. Вскоре многомесячное сражение получило название "Битва на Сомме". В ходе этого, одного из крупнейших сражений на берегах реки Соммы в провинции Пикардия число погибших, раненых, пропавших без вести с трех сторон — британской, французской и германской — превысило 1 миллион человек. Немцам стало заметно тяжелее, и в расчетах учитывалось, что здесь, на Волыни, они будут драться тем, что есть под рукой. Потерявшие добрую половину армии в ходе июньского прорыва австрийцы тоже будут драться. Но только до той минуты, пока будут драться немцы.

       Все это следовало принимать во внимание штабным и самому Брусилову, на котором теперь лежала ответственность не только за успех летней кампании, но и за глобальный результат. Поступи правильно — и конец войне вполне мог бы наступить осенью 1916 года...

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Русские войска в захваченном городе. Юго-Западный фронт. Весна 1916 года

       ПРОКЛЯТИЕ КОВЕЛЯ

       Сказать, что Ставка и начальник ее штаба Алексеев бросили Брусилова на произвол судьбы, никак нельзя. Один Особый отряд чего стоил — 100 тысяч отборных солдат и офицеров. Беда оказалась в другом. Так уж было заведено, что главкомы фронтов имели обширные полномочия. И не то чтобы не подчинялись Ставке и Главковерху в лице императора Николая II, но вполне были способны продавить любое свое оперативное решение. Ставка, что называется, советовала, давала рекомендации, но к ним могли и не прислушаться. Так было в июне с главкозапом Эвертом, так случилось и в июле с главкоюзом Брусиловым. Алексей Алек-сеевич и вправду был человеком незаурядным, настойчивым, энергичным. А еще — везунчиком и баловнем судьбы. Но даже такому баловню и одновременно гению войны, как Наполеон Бонапарт, удача порой изменяла. Брусилов же не обладал тем стратегическим даром полководца, что имелся у первого французского императора. И потому уповать на упорство, граничащее с упрямством, осененное улыбкой Фортуны, ему стоило бы реже, чем триумфатору Аустерлица. Но все случилось наоборот.

       Алексеев из Могилева советовал Брусилову забыть про опоясанный Стоходом Ковель и взять круче к югу — на Львов. Там — одни австрийцы, которые послабее, на венгерских перевалах хороши дела у генерала Лечицкого... Дай бог, и вышибем из войны Австро-Венгрию. А уж немца добьем после. Но Брусилов не слушал и не слышал. Он, глубоко уверенный, что его армии смогут одолеть германо-австрийские войска под Ковелем, стремился только туда. Ковель — Брест — Варшава! Мечта! Победа! Когда-то в недрах русского Генерального штаба жила известная доктрина: первым надо бить самого сильного противника. И второе — бить лучшими силами. Но времена изменились, появились пулеметы, аэропланы и боевые газы. И доктрина, мягко говоря, устарела. Брусилов, не учившийся в академиях и полагавшийся, скорее, на собственную интуицию, этого, похоже, не заметил. И был принят план.

       Три русские армии — 8-я, 3-я и Особая (Особый гвардейский отряд) — идут на Ковель! Гвардия — в лоб!

       О подвигах русских гвардейских рот, гибнувших от огня, тонувших в болотистых рукавах Стохода, виснувших на рядах колючей проволоки, написано довольно много. В том числе участниками этих страшных боев под Ковелем, у деревень Корытница, Свинюхи, Райместо, в Квадратном лесу. Но самые ценные строки оставили нам, как ни покажется удивительным, наши враги — немцы. Генерал-квартирмейстер войск гвардии Борис Геруа, буквально в день наступления переведенный на эту должность с должности командира лейб-гвардии Измайловского полка, собрал мнения германских солдат и офицеров о "Ковельской мясорубке" в книге "Воспоминания о моей жизни". Вот одно из них: "Русская гвардия показала, что она действительно является отборной частью. Бои были ожесточенные, наши потери огромны. Русские держались до конца и бесстрашно умирали, не уступая ни шагу". И еще: "Вскоре после полудня против 2-й роты появились густые цепи русских. Они надвигались последовательными волнами. Огневая наша завеса обрушивается на атакующего, производя страшные опустошения. Но на место каждого павшего вставало пять новых бойцов. Со стоическим спокойствием, ближе и ближе, надвигались русские стрелковые цепи... Первые волны отбиты огнем. Но снова, с удивительной выдержкой, идут свежие волны — до 15 стрелковых цепей, одна за другой... Наконец, 2-я рота охвачена с фланга и тыла и взята под пулеметный огонь..."

       Очень точно охарактеризовал происшедшее под Ковелем в конце августа — начале сентября 1916 года военный историк-эмигрант Антон Керсновский: "Победы июня в Луцком прорыве, — пишет он, — были утоплены в крови июля—октября под Ковелем. Были перебиты 750 тысяч офицеров и солдат — как раз самых лучших. Превосходный личный состав юго-западных армий был выбит полностью. Болота (реки) Стохода поглотили восстановленные с таким трудом полки гвардии, с которыми лег и остальной цвет императорской пехоты. Заменить их было некем. Враг содрогнулся от полученного страшного удара, ему дали время оправиться, а затем стали наносить удары в самые крепкие его места, вместо того чтобы бить в самые слабые".

       В начале сентября стало ясно, что силы кончились. Локальный успех 9-й армии генерала Лечицкого в предгорьях Карпат общего настроения изменить не мог. А самые прозорливые понимали, что этот успех, приведший к вступлению Румынии в войну на стороне Антанты, не столько облегчил этим общее положение, сколько усугубил. Уж больно слаб в военном отношении был новый союзник, а русский фронт растянулся еще на сотни километров, до устья Дуная.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Борис Владимирович Геруа (1876–1942), генерал-майор

       Керсновский, вынужденный со-здавать свое главное детище — 4-томное исследование "История Русской армии", что называется, на коленках, нередко грешил статистическими неточностями. Оно понятно: не было под рукой исчерпывающего исторического материала. Но Антон Антонович почти всегда точен в оценках и выводах. Что касается результатов и потерь русского наступления летом—осенью 1916 года, впоследствии названного Брусиловским прорывом, то они таковы. Войска Юго-Западного фронта нанесли противнику сильное тактическое поражение, отогнав немцев и австрийцев от Волыни, Буковины и частично Галиции, вернув значительную территорию юго-западной России, захваченную врагом в 1915 году. Глубина продвижения составила от 80 до 120 километров. Косвенно это сражение повлияло на ситуацию на австро-итальянском фронте. Империя Габсбургов не сумела добить итальянцев в 1916 году. Безусловно, сказались успехи русского оружия и на положении дел на Западном фронте. Стратегическая инициатива после битвы на Сомме перешла к французам и англичанам.

       Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Г.А. Шах. Портрет генерала от кавалерии А.А. Брусилова. 1915–1916 годы

       В чем минусы? Наступление не привело к тем результатам, ради которых выбыли из строя сотни тысяч русских солдат и офицеров, ради которых были потрачены колоссальные военные запасы. По нашим оценкам, основанным прежде всего на мемуарах самого генерала Брусилова, Австрия и Германия потеряли 1,5 миллиона человек, русские — 500 тысяч. Германские источники дают иную статистику: потери стран Центральной оси — 764 тысячи, России — около 800 тысяч. Стремление стран—участниц любой войны преуменьшить собственные потери и преувеличить потери врага — нормальное явление. Стало быть, истину надо искать где-то посередине.

       Но главное, как ни цинично это звучит, не в количестве убиенных душ. И не в количестве освобожденных квадратных километров. Главное несчастье в том, что возвратившая было веру в свои силы армия получила мощный отрицательный заряд. Солдаты и офицеры были готовы к победе, но их к этой победе не привели. Особенно это сказалось в войсках Северо-Западного и Западного фронтов. Возвращение к позиционной войне без видимого большого успеха привело к апатии, злости, усталости в передовых частях. Неудивительно, что уже осенью 1916 года стали накапливаться сведения о всяческих формах разложения армии: от дезертирства до братания на позициях. Отсутствие большой победы, ради которой пролилось столько крови, привело в итоге русского солдата к популистскому и пораженческому лозунгу "Долой войну!". Войну, в которой Россия была бы среди побе-дителей.

       Кто виноват? Разумеется, не один генерал Брусилов, явно переоценивший собственный полководческий талант. В спорте есть такая поговорка: матч выигрывают игроки, а про-игрывает тренер. "Коллективным тренером" Русской армии был высший генералитет. -Кидать камни в Главковерха Николая II в этом случае не совсем правомерно. Он никогда не позиционировал себя военачальником в буквальном смысле слова. Но его кадровая политика в 1916 году, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Вспомним тех же Куропаткина с Эвертом, хорошего стратега, но слишком компромиссного Алексеева, генерала Безобразова, не сумевшего убедить Брусилова в необходимости остановить наступление под Ковелем, чтобы спасти цвет русского воинства. "Коней на переправе не меняют" — это не про генералов.

       О том, что осенью 1916 года Россия оценила успехи Юго-Западного фронта вовсе не так пафосно и одномерно, как это делалось позже, свидетельствует простой факт. Брусилов ждал, что за прорыв он будет награжден орденом Святого Георгия 2-й степени. Как чуть ранее Николай Юденич за победы на Кавказском фронте. Но этого не случилось. В Георгиевской думе по этому поводу возникла нервная дискуссия, с минимальным преимуществом победила "партия награждения". Но государь указ не утвердил.

       28–29 декабря 1916 года в Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандующего, прошло совещание, посвященное планам на будущую военную кампанию. На следующий день был убит Григорий Распутин. Но усилия князя Феликса Юсупова со товарищи оказались тщетными. Сны про стада баранов снились уже нескольким генералам, лидерам Государственной думы и даже некоторым членам императорской фамилии.

       Окончание. Начало см.: "Русский мир.ru" № 6 за 2016 год.

       Послать

       ссылку письмом

       Распечатать

       страницу