Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 308, 2022

       * * *

       На дереве цвет солнца издалёка.

       Как птица, прилетевшая душа,

       Сидит на светлой ветке одиноко,

       Невидима, чиста и хороша.

       Она покровы светлые надела.

       Как в старых книгах верили словам!

       Она не знает, для чего ей тело,

       И всё считает нас по головам

       * * *

       Вот самолет обходит облако,

       Нащупав край воздушной ямы,

       И девушка мне чистит яблоко,

       В одной компании с друзьями.

       Они запомнят всё по-своему,

       Что было с ними и со мною,

       Лишь время спутают с обоями,

       И горе вырастят весною.

       Какое счастье будет вспомнить

       Друзей, не сразу узнавая,

       Вот мы сидим в одной из комнат,

       Пережидая шум трамвая.

       Так в телефоне проступает

       Тень перепутанных заметок,

       Витая пряжа золотая

       Из мозговых усталых клеток,

       И фейерверк, летящий рядом,

       И смех и плач, и память боли

       Я снова провожаю взглядом,

       Как долгий день на летнем поле

       * * *

       Экран окна свернулся и погас,

       Прохожий вечер отменил услуги,

       И кто-то тихо песенку о друге

       Напел, запоминая про запас.

       Природа завершала свой обход

       И отличала утро от погоды,

       Дождь лил, потоп, и отражали воды,

       Как плыли звезды задом наперед.

       Сушили на веревке темноту

       И штопали прокуренные дыры.

       А сны залили старые квартиры –

       Сорвали кран еще в неделю ту,

       Когда заговорили о любови,

       И в окна, заслонив наружный вид,

       Переливаясь, сны пошли навзрыд,

       О край стекла царапаясь до крови

       * * *

       Ночная рубашка тумана

       не высохнет и не спадет,

       но солнце взойдет из кармана

       и дырочку в мочке найдет.

       И местный художник Вермеер,

       дизайнерских мастер услуг,

       там осень повесил на север,

       где девушка смотрит на юг.

       А кисти рассеянным светом

       растянутый холст освятят,

       и листья считаются с летом,

       как будто считают цыплят.

       Наполненный мелкой росою

       тумана дерюжный мешок

       уйдет за луною босою

       на запад, на юг, на восток

       * * *

       там какие-то плавают в воздухе звуки

       разноцветные ленты на дереве старой корой

       все дороги к Байкалу изогнуты в луки

       в лед вмерзают и снег

       он как сахар из чая невкусный сырой

       лунка вниз рукавом мегафоном врачебною трубкой

       упирается в рыб а изловленный омуль хорош

       на заснеженном льду на коре водяной

       под сползающей крупкой

       лед прозрачным окном и сквозь воду

       на дне разглядишь малый грош

       крепкой скрепкой Байкал был пристегнут

       прищеплен к земле между камнем и небом

       и несет на себе эту землю – громадный мешок

       лед растает до лета но в памяти белого цвета

       остаются и воздух и небо и ветра опасный смешок

       * * *

       Мои друзья, веселые и умные,

       И многие там собрались давно.

       Они не знали разговоров с зумом,

       Мы пели песни, бегали в кино.

       Их так давно мне в жизни не хватает,

       Они меня никак не досчитают,

       Рассаживаясь за накрытый стол.

       Все собрались? Нет, рано, не пришел.

       Оплаканы и вовремя зарыты,

       Они пьяны, задумчивы и сыты

       И больше не уходят далеко,

       Их повстречать поэтому легко

       БОЛЕЗНЬ

       Я снова в Москве, но, похоже, ни с кем не увидеться –

       Ушли за снега, за ветра, за ночные огни.

       Одетое в маски, нам всё запретило правительство,

       А может, мы сами решили остаться одни.

       Случайные встречи, объятия, рукопожатия.

       Смущает неловкость: дотронуться? не допустить?

       И взгляды отводят любимые и провожатые,

       И, значит, опять нам найдется о чем погрустить.

       Последний вагон красным светом качает, качает.

       За ним с укоризной расходятся наши пути.

       И взмах семафора, как ложка в стакане чая,

       Который уже неизвестно куда отнести

       * * *

       Камень, упавший с неба, разбил покой.

       Брызги не крошки хлеба, не соберешь рукой,

       Так широко расстелен их групповой полет,

       Каждый теперь растерян – выпивший автопилот.

       Круг горизонта линзой вылепит небеса,

       Будто улыбка Лизы и плывут паруса.

       С жизнью несовместимо стало сегодня жить,

       Бог выбирает глину, будет опять лепить.

       И не начать сначала, если грозит конец.

       Ни дойти до причала, ни напоить овец

       * * *

       Может быть, дождемся той поры,

       Где опять, рассеянные ветром,

       Мы дойдем сквозь дни и километры

       Вдоль пустыни нашей до горы.

       И шепча слова, смеясь и плача,

       Мы поверим, замедляя шаг,

       Что уже не можем жить иначе

       И уже не сможем знать не так.

       ？Имя всуе…？ – десять, ясным звуком,

       Звезды как свечные фонари,

       Отбивая ритм сердечным стуком,

       Спросит он: ？Запомнил? Повтори.

       А потом в конце придут оценки,

       И ответит каждый за свое？.

       Что-то скрёб с трудом по старой стенке

       И просил не разбирать ее

       Лондон

       * * * Могу открыть: Мне королем не стать... Никак и никогда. Пленен я этой пьесой. Но и тебе, моей судьбе подстать, Офелия, не стать – увы и ах! –...