Материал из номера
Август 2016
Скачать номер
в PDF формате
В самом сердце Петербурга есть "город мертвых". Здесь, как писал историк искусства Николай Врангель, погребена целая эпоха: "почти все придворное общество Елизаветы, Екатерины и Павла". Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры — город в городе. "Дом" в этом "городе" может рассказать не только о своем хозяине, но и о времени, в котором он жил. Дорожки, названные в честь тех, кто нашел в некрополе последнее пристанище, сравнимы с улицами, "прописка" на которых зависит от социального статуса и достатка владельца. Как и в земной жизни, надгробия здесь отражают моды ушедших эпох, вкусы заказчика, его благосостояние и мировоззрения...
В северном небе горят купола Троицкого собора Александро-Невской лавры, из-за желтых стен обители выглядывают кроны старых деревьев. Купола часовен-надгробий видны с площади — они стоят у самой ограды. Очень зримая метафора бытия: от креста на куполе — к кресту на могиле.
От Святых ворот лавры вымощенная булыжником дорожка ведет к старым кладбищам, расположенным справа и слева. Нам налево — в Некрополь XVIII века. Вдоль речки Монастырки протянулось одноэтажное здание с невысоким куполом — Лазаревская усыпальница, давшая название кладбищу. Захоронения здесь продолжались до 1919 года. А в 1932-м Лазаревское кладбище превратилось в музей — Некрополь XVIII века.
Фото: Александр Бурый От Святых ворот лавры дорожка ведет к старым кладбищам. Налево — Некрополь XVIII века
СКЛЕП С ПРИВИЛЕГИЕЙ
В стенах Александро-Невского монастыря, заложенного в 1710 году (статус лавры обитель получила в 1797 году. — Прим. ред.), Петр I задумал устроить усыпальницу для членов царской семьи, их приближенных и выдающихся людей. Уже в 1713 году на левом берегу реки была освящена деревянная церковь Благовещения Пресвятой -Богородицы, вблизи которой появились первые захоронения. Согласно "Журналу Петра Великого", первым здесь был похоронен в 1714 году мос-ковский стряпчий Прокофий Ушаков — личность весьма неоднозначная. Он входил в ближайшее окружение Петра, был его соратником и участником "Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора". Прокофий Ушаков, Петр Бутурлин, Юрий Шаховской, Кузьма Патрикеев — этих приближенных Петр именовал "шутами". Впрочем, это не должно вводить нас в заблуждение: хоть Ушаков и забавлял Петра Алексеевича остроумными шутками, однако к службе государевой относился серьезно. Неслучайно церемонию погребения Прокофия Афанасьевича в Александро-Нев-ском монастыре возглавлял сам Петр I.
Фото: Александр Бурый Приглядитесь: некоторые дорожки вымощены старыми могильными плитами
Царь вообще с вниманием относился к подобным вопросам и лично разрабатывал ритуалы похорон своих приближенных и родственников. Когда в 1716 году скончалась любимая сестра Петра — Наталья Алексеевна, ее похороны отложили до возвращения царя из-за границы, так что они состоялись только в 1717 году. После пышной церемонии царевна была похоронена в специально построенной Лазаревской усыпальнице. В начале 1719 года рядом с Натальей Алексеевной был погребен лейб-медик Петра I, первый смотритель Кунсткамеры шотландец Роберт Арескин, могила которого не сохранилась. И хотя Арескин не был православным, перечить царю никто бы не решился...
В том же, 1719 году в Петербург из Москвы было привезено тело первого российского генерал-фельдмаршала, героя Северной войны графа Бориса Петровича Шереметева для погребения на Лазаревском кладбище. Кстати, этот случай свидетельствует о том, что Петр серьезно относился к воплощению своей идеи о создании пантеона в Санкт-Петербурге: ведь граф Шереметев, еще при жизни просивший у царя разрешения постричься в монахи, завещал похоронить себя в Киево-Печерской лавре.
В Лазаревской же усыпальнице был похоронен в 1719 году и трехлетний сын Петра I и Екатерины — Петр Петрович.
Так постепенно начало формироваться старейшее из сохранившихся в Петербурге до наших дней Лазаревское кладбище.
Фото: Александр Бурый Одно из первых надгробий с включением скульптурного портрета — работа Якова Земельгака. Надгробие Алексея Попова
При Петре I захоронения на Лазаревском производились только с его разрешения. После — за плату монастырю. Причем весьма солидную, так что подобные "пожертвования" были важной статьей монастырского дохода. К примеру, в 1740-е годы место на кладбище обходилось в 50 рублей, а в усыпальницах — 500 рублей. Спустя столетие место в I разряде лаврского кладбища стоило 500 рублей, а богатые похороны могли обойтись в 1300 рублей, что равнялось годовому жалованью столичного чиновника не самого низкого ранга. Покупался участок, заключался договор на уход за могилой. Если некому было платить за уход, договор прекращал свое действие, и место могло использоваться под новое захоронение. Памятник или плиту могли и убрать, если никто о них не ходатайствовал. В Некрополе XVIII века есть дорожки, мощенные могильными плитами.
Высокий статус Лазаревского кладбища был определяющим в стремлении аристократов хоронить своих родственников именно здесь. Впрочем, это удавалось не только знати. Вот, к примеру, в Благовещенской усыпальнице есть надгробие Алексея Попова. Этот человек был камердинером Екатерины II, и его надгробие, выполненное в 1781 году Яковом Земельгаком — одна из первых скульптурных композиций некрополя.
А в середине XVIII века на аристократические кладбища пробрались купцы. Правда, лишь самые богатые — Яковлевы, Кусовы... Их захоронения расположены слева от входа в некрополь. Мощный чугунный саркофаг Кусовых ослепляет золотом. Рядом с ним — памятник Савве Яковлеву (урожденному Собакину) — основателю рода промышленников и предпринимателей. Он занимался рыбной торговлей, держал на откупе питейные сборы, владел полотняной мануфактурой, заводами, в итоге был возведен Петром III в дворянское достоинство. Саксонский посланник фон Гельбиг отмечал, что "памятник Собакину на кладбище Александро-Невского монастыря, из мрамора и бронзы, стоил больших денег, но безвкусен".
Фото: Александр Бурый Чугунный саркофаг купцов Кусовых поражает пышностью
ОТ ПЛИТЫ К СКУЛЬПТУРЕ
Первые надгробные знаки на Лазаревском кладбище — это бронзовые таблички-картуши на стенах Благовещенской церкви и плиты с эпитафиями, в которых прославляются заслуги покойных перед Отечеством и сообщается их общественное положение. Плиты украшались гербами усопших, крестами, адамовой головой и другими христианскими символами. Самые древние из сохранившихся — плиты супругов Ржевских. Стольник Иван Ржевский, умерший в 1717 году, и его жена Дарья, скончавшаяся три года спустя, входили в ближний круг Петра I. Кстати, Дарья Гавриловна была "князь-игуменьей" Всепьянейшего собора, но виноградные лозы на ее надгробии вовсе не напоминание о шутовских пирах, а евангельский символ Иисуса Христа.
Фото: Александр Бурый Стела Михаила Ломоносова — первый архитектурный памятник в некрополе
Около Лазаревской усыпальницы трудно не заметить мраморную белую стелу. Это — надгробие над могилой Михаила Васильевича Ломоносова. Первый русский ученый-естествоиспытатель пользовался безусловным уважением даже у современников, так что установленный ему памятник должен был выделяться в общем ряду. Стела, выполненная в Карраре скульптором Франческо Медико по эскизу профессора Якоба Штелина, стала первым архитектурным памятником в некрополе. Она долго высилась среди плит одиноким исполином, притом что ее высота составляет всего 2,5 метра. На современников белизна мрамора и золото отделки производили сильное впечатление. Стела, символизирующая врата в иной мир и одновременно Древо жизни, увенчана саркофагом, а ее силуэт напоминает крест, правда, только если прищуриться. На гранях памятника — текст эпитафии на латыни и русском: "Славному мужу Михаилу Ломоносову... ра-зумом и науками превосходному, знатным украшением Отечеству послужившему". Эпитафия — не единственное послание, которое можно прочесть на надгробии. Язык символов скажет не меньше. Аллегорический рельеф читается так: кадуцей со змеями — символ красноречия и проникновения в тайны природы; свиток с циркулем и пером — наука; лира — искусство; лавровый венок — слава. Воздвиг гробницу граф Михаил Воронцов, "славя Отечество с таковым гражданином и горестно соболезнуя о его кончине".
Фото: Александр Бурый Надгробие княгини Елены Куракиной работы Ивана Мартоса в Благовещенской усыпальнице
К концу XVIII века стелы, жертвенники, урны, колонны все чаще используются в надгробиях. Кстати, ваз и урн, которые еще со времен античности являются символом смерти, в некрополе великое множество...
Если история первого петербургского архитектурного надгробия не содержит загадок, то вопрос с первым скульптурным могильным памятником не столь ясен. В 1775 году скончалась принцесса Анастасия Гессен-Гомбургская (урожденная княжна Трубецкая). Ее сводный брат Иван Бецкой заказал парижскому скульптору Огюстену Пажу мраморную стелу. Однако позже Бецкой, восхитившись эскизом ваятеля Луи Клода Вассе, заказал ему второе надгробие. Оба памятника — Пажу и Вассе — были привезены в Петербург, но работу Пажу установили в Академии художеств как кенотаф, а в XX веке передали в Эрмитаж. В Благовещенской же усыпальнице стояла работа Вассе. Затем он же изготовил надгробие в виде плакальщицы для могилы дочери принцессы Гессен-Гомбургской — княгини Екатерины Голицыной. Оба этих надгробия были демонтированы и, видимо, утеряны в 1838 году.
Фото: Александр Бурый Алексей Турчанинов владел заводами на Урале, был благотворителем и филантропом. Возведен в дворянское достоинство за успешное сопротивление войску Пугачева
О ЧЕМ МРАМОР ПЛАЧЕТ
"В начале XVIII века Россия отставала от Европы лет на пятьсот в мемориальной пластике и стилистике", — говорит искусствовед Ольга Русинова. Так что авторами большинства надгробных скульптур в это время являлись иностранцы. И только в последней четверти XVIII столетия русские скульпторы, обучавшиеся в европейских школах, начинают пробовать свои силы в создании надгробий.
В русских надгробиях конца XVIII века отразилось мировосприятие человека Просвещения: нет страха перед роком, покорность судьбе иная, нежели безропотное христианское смирение. Коса смерти и черепа — единственные напоминания о конце земного пути в русском некрополе.
По мысли историка искусства Игоря Рязанцева, время в сюжете надгробия существует в нескольких ипостасях. Современность фиксируется в текстах надписей, атрибутах и геральдике, обозначающих социальный статус умершего. Вечность воплощена в аллегорических фигурах. Они, в понимании той поры, пришли из глубокой древности, потому актуальны в настоящем и будущем. Прошлое олицетворяется портретом умершего. Нередко покойный изображен моложе, чем в момент смерти, и отрешен от мира живых: его взгляд устремлен мимо зрителя, а сам портрет расположен позади полных жизни аллегорических фигур.
Фото: Александр Бурый Каменная дева оплакивает кавалергарда Алексея Охотникова. По символам можно прочесть его историю
В начале 1780-х в мемориальном искусстве начинают работать первые русские скульпторы. Один из них — Иван Мартос, которого современники называли "русским Кановой" и уверяли, что мрамор у него плачет. В Благовещенской усыпальнице есть красивейшее надгробие его работы княгини Елены Куракиной (бетонная копия заменила оригинал на исконном месте — возле Лазаревской усыпальницы. — Прим. авт.). Молодая женщина лежит, скрестив руки на медальоне с портретом покойной. Куракина умерла в 34 года, а надгробие поставлено ее сыновьями спустя 23 года. Казалось бы, покойную нужно изобразить так, как выглядели люди ее времени. Но на портрете прическа больше напоминает моды, принятые во время изготовления памятника, то есть заказчикам захотелось осовременить портрет.
Памятник заводчику Алексею Турчанинову — одно из известнейших творений Мартоса в Некрополе XVIII века. Это экспрессивное надгробие остановит даже утомленного путника. Издалека кажется, что сидящий у бюста покойного Хронос похож на... Достоевского. Но лучше подойти поближе и отогнать оптическую иллюзию. Над крылатым богом времени с раскрытой книгой и черепом возвышается бюст заводчика Турчанинова. Практически вровень с его головой стоит полуобнаженная плакальщица, символизирующая Добродетель. Бронзовые фигуры, как будто возникшие из вечности, обрамляют бюст покойного.
Фото: Александр Бурый Надгробный портал князя Александра Белосельского-Белозерского
КРУЧИНА КАМЕННЫХ ДЕВ
В конце XVIII — начале XIX века сердца и души всецело принадлежали сентиментализму, задавшему моду на чувствительность и томную грусть. На кладбищах стали появляться скульптуры плакальщиц, гениев смерти с затухающим факелом, увядших цветов, засохших деревьев и прочих аллегорий, соответствующих вкусам времени.
Скульпторы братья Агостино и Паоло Трискорни изваяли в Петербурге немало, но в мемориальной пластике их мастерская знаменита именно плакальщицами. И хотя они создали немало каменных дев, единственная подписанная Агостино Трискор-ни плакальщица — надгробный памятник Марфе Таировой, юной супруге купца Луки Таирова...
Фото: Александр Бурый Мимо жертвенника отца и сына Пуколовых пройти сложно, не прочитав эпитафию и не пересчитав аллегории
История надгробия у старого каштана таинственна и романтична, но символы понятны. Грот, на камнях которого у сломанного дуба, означающего преждевременную смерть, сидит закутанная в плащ женщина, опершись на урну. В аркообразном просвете камня — якорь, знаменующий надежду на вечную жизнь. Кто поставил столь роскошный памятник 25-летнему штаб-ротмистру кавалергардского полка? Алексей Охотников был фаворитом супруги Александра I Елизаветы Алексеевны. Говорят, уйти на тот свет ему помог кинжал, а вовсе не грудная жаба... Такие надгробия называют "памятниками сердца".
На мемориальных рельефах часто изображается рыдающее семейство: вдова, дети и увитый гирляндой портрет мужа. Портретного сходства ждать не стоит, но детали таких композиций обычно соответствуют конкретным обстоятельствам. Так, рядом с вдовой и тремя детьми в рельефе монументального надгробного портала князя Александра Белосельского-Белозерского изображена девушка. Это дочь князя от первого брака Зинаида, впоследствии — знаменитая княгиня Волконская. Нередко реальность передается через символ, как, например, на барельефе памятника подполковнице Мавре Яковлевой, оставившей сиротами семь дочерей: у сломанного дерева с гнездом, в котором пищат семь птенцов, — голубь и мертвая -голубка.
Фото: Александр Бурый Александр Суворов упокоен в Благовещенской усыпальнице
ШЕПОТ ЭПИТАФИИ
В надгробиях XIX века переплелись античные символы классицизма и христианства. Самый характерный пример — надгробие 1820-х годов синодского секретаря Ивана Пуколова с сыном. Далеко и ходить не надо — стоит у входа. На цоколе жертвенника — чугунный рельеф: песочные часы с крыльями, отсекаемыми косой смерти — определенный срок человеческой жизни; два скалящихся черепа напоминают о спасении души; летящие над ними бабочки — о бессмертии оной; Уроборос — символ вечности. Надгробие Пуколовых — хрестоматия мемориальной символики и зеркало вкусов эпохи, хотя оно не уникально в художественном смысле. Венчает надгробие сова — олицетворение мрака, смерти. Если присмотреться к улыбающимся черепам, можно заметить: во рту у них блестят монетки, которые оставляют суеверные туристы. Но знаменито это надгробие не только забавными черепами, но и эпитафией, авторство которой приписывают Павлу Сумарокову — племяннику известного поэта и драматурга:
Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я;
Присядь и отдохни на камне у меня,
Сорви былиночку и вспомни о судьбе;
Я — дома, ты — в гостях; подумай о себе.
Фото: Александр Бурый Кончина студента Василия Орлова-Денисова была загадочной — от чрезмерной учебы
В некрополе можно найти эпитафии, написанные Крыловым, Грибоедовым, Жуковским, Пушкиным. Однако большинство эпитафий анонимно. Надгробные тексты зависели от "сюжета" и клишировались, например оплакивание "бесценной супруги" или "загробная встреча любящих душ". Но здесь можно встретить и курьезные эпитафии. Как на малоприметном надгробии студента Артиллерийского училища Орлова-Денисова, скончавшегося от... чрезмерной учебы: "Здъсь погребенъ Артиллерийского Юнкерского Училища Портупей // Юнкеръ Графъ Василiй Васильевичъ Орловъ-Денисовъ. // Жизнь его прекратилась отъ чрезмерного прилъжанiя къ наукамъ // и отличного къ службе усердiя, благонравiе и дарованiя его // объщевали верного слугу Государю и полезного сына Отечеству. // Родился 3 Марта 1810 // Скончался 18 Генваря 1827 года". Что за напасть случилась с юношей, история умалчивает.
Пожалуй, одна из самых лаконичных, строгих и сильных по эмоциональному посылу эпитафий начертана на надгробной плите Александра Суворова в Благовещенской усыпальнице: "Здесь лежит Суворов". Авторство приписывают Державину, говорят, Суворов одобрил эпитафию еще при жизни.
Фото: Александр Бурый К середине XIX века в мемориальный обиход входят христианские символы. Коленопреклоненная женщина перед аналоем на надгробии сенатора Семена Салагова
АНГЕЛЫ И ГОЛГОФА
К середине XIX века крест вновь становится обязательным атрибутом надгробия, на памятниках появляются цитаты из Священного Писания, христианские символы. Входят в моду надгробия в виде "креста на глыбе" (-Голгофе), часовенки, нео-готические часовни, -гроты. Крест на Голгофе — знак -победы над -смертью и воскресения. В 1860-е подножие креста в виде скалы приобретает силуэт взметнувшейся волны, отдаленно напоминающей постамент "Медного всадника". Название "петровская горка" прижилось в городском фольклоре.
Фото: Александр Бурый Мраморный ангел скорбит по Екатерине и Вере Кочубей
Надгробия начинают символизировать веру и покорность судьбе, которые передаются фигурой коленопреклоненной плакальщицы у креста. Пример тому — памятник сенатору Семену Салагову. Мраморный киот с образом Богородицы тоже выделяется среди гениев у урн. Покоится под ним княгиня Елизавета Салтыкова, урожденная графиня Строганова. Колоритные надгробия-часовенки, заметные даже с улицы, относятся к этому же периоду. В некрополе два таких памятника: первый отмечает семейное место графа Михаила Муравьева. Вторая часовенка стоит на месте погребения петербургских домо-владельцев Ратьковых-Рожновых.
Иностранные мастера работали как для православных, так и для иноверческих кладбищ. Чужеродность некоторых памятников бросается в глаза. Идущая от этрусских надгробий форма скульптурного изображения покойного в виде спящего человека — типичный сюжет для западноевропейского надгробия XIX века. Подобный памятник перенесен в Некрополь XVIII века с лютеранского кладбища — это надгробие Карла Рейссига.
Фото: Александр Бурый Спящий человек — типичный сюжет для западноевропейского надгробия XIX века. В России таких памятников немного
Иногда памятники заказывали за границей. Эти надгробия и сейчас обращают на себя внимание инаковостью культуры. Таков, например, мраморный ангел, привезенный из -Флоренции и установленный на надгробии Екатерины и Веры -Кочубей. А грандиозный портал, напоминающий горельефы Исааки-евского собора, на фасаде -Лазаревской усыпальницы? Это надгробный памятник княгине Анне Белосельской-Белозерской. На композиции в нише Дева -Мария принимает душу покойной, за ее спиной — лики Святой Троицы. На переднем плане — -коленопреклоненный священник и павший ниц монах.
Торжественная скорбь и застывшие слезы, православные часовни и античные саркофаги... Идешь по некрополю — и забываешь, в какой ты стране и какой сейчас год, как будто теряешься во времени. У каждого надгробия — своя история, свой голос, который звучит, пока жив памятник и интерес потомков...
Послать
ссылку письмом
Распечатать
страницу