Современная международная обстановка (МО) характеризуется быстрыми темпами развития новых центров силы на базе отдельных локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ). Прежде всего, китайской, российской, исламской, индийской и латиноамериканской, которые в среднесрочной перспективе превратятся не только в экономические, но и в самостоятельные военно-политические субъекты, способные активно защищать свои цивилизационные ценности и интересы. Это означает, что преобладающей тенденцией мирового развития является формирование многополярной системы международных отношений, опирающейся на несколько самостоятельных центров силы, претендующих на конкуренцию с единственным центром силы, существовавшим до этого — западной цивилизацией.
Эта тенденция связана с объективными процессами экономической глобализации и, прежде всего, переводом промышленных производств из стран Запада в страны периферии. Получив и освоив промышленные производства, страны периферии за последние 20 лет заметно продвинулись по пути экономического прогресса. Это привело к соответствующему понижению роли западных стран в мировой экономике.
Владение передовыми технологиями не обеспечило Западу полный контроль над мировыми производственными цепочками.
Некоторые страны, такие как Китай, Индия, Южная Корея, Иран, Малайзия и некоторые другие создали свои собственные научные школы и центры технологического развития. Это позволило им начать промышленное развитие на своей собственной основе, минуя или копируя западные разработки. И хотя научно-технологический разрыв между Западом и этими странами все еще сохраняется, но для производства большей части промышленных товаров, особенно товаров массового потребления, собственная технологическая база новых индустриальных стран уже вполне достаточна.
Более того, высокотехнологичное производство постепенно расширяет свою географию, включая центры зарождения инноваций. В XIX веке основными очагами инноваций были Великобритания, а позднее Германия и США. В XX веке испытательными полигонами для новых технологий стали США, Япония и другие страны ОЭСР, а ближе к концу века — некоторые новые индустриальные страны, такие, как Южная Корея, Сингапур, Израиль. В XXI веке, как уже очевидно, центры инновационной активности будут включать страны БРИКС — Китай, Индию, Бразилию, Россию и ЮАР. Эти государства целенаправленно работают над приращением собственного научно-технического потенциала. Например, доля КНР в глобальных НИОКР, которая составляла 7% в 2004 г. выросла до 13% в 2009 г. Такие страны, как Индия и Бразилия, также стали уделять все большее внимание инновациям в своих государственных программах[1].
К тому же, сохранить полный контроль над передовыми технологиями, имеющими гражданское назначение, запретив их переток в другие страны достаточно сложно. В условиях свободы перемещения информации и передвижения ученых и специалистов многие технологии смогут перетекать в страны периферии явочным порядком на коммерческой основе. Перейти же к системе закрытого общества, значит подорвать всю ту основу, на которой сейчас стоит мировая и, прежде всего, сама западная экономика.
Между тем, соревнование в области науки и техники играет все большую роль в разворачивающемся противоборстве ведущих мировых цивилизаций. Западная цивилизация всеми силами пытается сохранить научно-технологическое превосходство над другими странами и народами. Именно лидерство в сфере передовых технологий позволяет Западу все еще удерживать военное превосходство над большинством государств мира. Но по мере того, как разрыв в научной и технической областях будет сокращаться, Запад будет утрачивать и это последнее преимущество.
Таким образом, в начале 21-ого столетия Запад столкнулся с довольно серьезной проблемой. Стало очевидно, что сохранить свое доминирующее положение в мировой экономике при сложившейся структуре мирового разделения труда он больше не в состоянии. Если ничего не предпринимать, то объективные процессы неумолимо приведут западную цивилизацию к потере роли экономического лидера мира.
Выбор вариантов решения проблемы сводился к двум стратегиям. Первая предусматривала реиндустриализацию западных экономик, возвращение туда многих выведенных за рубеж производств и общее повышение конкурентоспособности своих товаров и услуг. Вторая состояла в том, чтобы создать новый мировой порядок и внеэкономическими методами принуждения заставить другие страны принять правила экономической жизни, выгодные Западу.
С начала 2000-х годов руководство западных стран стало делать шаги в обоих этих направлениях. Попытки провести реиндустриализацию стали предприниматься, прежде всего, в США. На первых порах, этот план казался вполне осуществимым, так как Запад все еще сохраняет два существенных экономических преимущества над странами периферии. Первое — это научно- техническое лидерство. И второе — это контроль над мировой финансовой системой, что обеспечивает своим национальным предприятиям легкий доступ к дешевому кредиту.
Однако попытки осуществления этой политики сразу же натолкнулась на ряд существенных сложностей. Первая из них состоит в том, что страны периферии, которые уже создали свою индустриальную базу, вовсе не собираются отказываться от уже завоеванных позиций. Более того, все они имеют планы по дальнейшему расширению и диверсификации своих экономик.
Некоторые из них создали свои научные школы и сами в состоянии разрабатывать некоторые высокотехнологические продукты. В дальнейшем собственная научно-техническая база этих стран будет только расти, и они будут в состоянии развивать производство на своей собственной технологической основе.
Реиндустриализация западных экономик неминуемо ведет к конкурентной борьбе между товарами западных и новых индустриальных стран. И победа в этой борьбе Запада вовсе не очевидна с учетом того, что стоимость рабочей силы в странах периферии значительно ниже. Проблему могло бы решить использование методов протекционизма и такие методы частично применяются западными странами под различными предлогами. Однако массовое использование протекционизма Западом будет означать крах системы мировой торговли, так как ответные меры других стран неминуемо приведут к разрушению механизмов ВТО. При этом Запад потеряет свободный доступ на рынки других стран. А в этом случае реиндустриализация собственных экономик ничего не даст для улучшения положения Запада в системе мировой экономики. Скорее наоборот.
Во-вторых, за последние 20 лет на Западе сложились мощные экономические структуры, замкнутые на страны периферии. Они располагают своими отлаженными бизнесами, крупными капиталами и вполне удовлетворены нынешним положением вещей. Для них изменение модели развития означает подрыв собственных возможностей. Поэтому при любых попытках ужесточить протекционистские шаги против товаров стран периферии или вывоза капитала эти силы начинают использовать свои лоббистские и политические возможности для защиты собственных интересов.
Сторонники этих структур сразу же начинают апеллировать к понятным для западных обществ принципам свободы торговли, предпринимательства, частной инициативы, конкуренции и тп. Это делает борьбу с этими структурами для правительств западных стран довольно сложной. Не случайно, нынешняя политика президента США Д. Трампа, направленная на усиление протекционизма против китайских и европейских товаров, вызвала мощное противодействие в Конгрессе и американских СМИ. Наиболее подходящим выходом из сложившейся ситуации могло бы стать перетягивание этих бизнес-структур на сторону государства путем предоставления им каких то льгот, кредитов, заказов. Однако для удовлетворения аппетитов всех потенциальных претендентов не хватит никакого государственного бюджета, особенно в условиях его огромного дефицита.
Сейчас Запад пытается вводить ограничения на внешнеэкономические связи под политическим предлогом, используя такие аргументы, как борьба с терроризмом, коррупцией, уходом от налогов для того, чтобы ослабить положение конкурентов из других стран. Это, однако, дает лишь точечный эффект и не способно повлиять на развитие мировой экономики в целом. Одним словом, сейчас на Западе сложилась ситуация при которой попытки реиндустриализации явно пробуксовывают.
Еще одним инструментом, который Запад попытался использовать для повышения конкурентоспособности своих экономик, стал курс на понижение стоимости рабочей силы в собственных странах. Чтобы осуществить это под благовидным предлогом, а не путем открытого наступления на права трудящихся, в ход были пущены новые экономические теории — ？монетаризма？ и экономического рационализма. Целью этой политики был демонтаж социального государства, возникшего на Западе в период конкуренции с коммунистическим проектом.
Однако возможности осуществления такой политики тоже оказались весьма ограниченными. Она вызвала недовольство и сопротивление широких слоев общества, поставивших под удар стабильность всей западной цивилизации. И хотя уровень жизни на Западе с тех пор несколько понизился, принципиальных изменений в снижении стоимости рабочей силы добиться не удалось. Также как не удалось полностью демонтировать систему социального государства, поглощающую существенные ресурсы государственного бюджета. Провал попыток президента США Д.Трампа отменить систему национального медицинского обеспечения, известную как ？Obamacare？, наглядно показывает те сложности, которые встают на этом пути.
Противоречивость мирового экономического развития, привела к возникновению двух конкурирующих концепций глобализации — линейной, то есть глобализации, основанной на одном центре управления миром и нелинейной, построенной на базе региональных экономических объединений и их сотрудничестве в управлении мировыми делами. Если первая концепция призвана закрепить доминирующую роль западной цивилизации в системе международных отношений, то последняя направлена на создание полицентричной мировой системы, где все основные ЛЧЦ займут достойное место в управлении мировыми делами. Борьба этих двух концепций является сейчас преобладающей цивилизационно-политической тенденцией современности. Она отражает реальные противоречия и борьбу между глобализмом и регионализмом.
При этом регионализм консолидируется на базе локальных человеческих цивилизаций. Поэтому столкновение этих двух тенденций привело к тому, что можно охарактеризовать как обострение политической борьбы между ЛЧЦ. Именно на эту перспективу обратил внимание еще С. Хантингтон, который отмечал, что ？столкновение цивилизаций будет доминировать в глобальной политике？, а ？линии противоречий между цивилизациями станут линиями фронта будущего？. Хантингтон, также правильно обозначил главный водораздел этого противостояния как конфликт между западной цивилизацией и другими цивилизациями[2].
По существу, Запад перешел к силовым методам борьбы с другими цивилизациями еще в начале нынешнего столетия. Террористический акт в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. Позволил США раскрутить кампанию борьбы с международным терроризмом, что должно было легитимизировать использование Западом военной силы в различных районах мира. На волне этой кампании первая война против режима ？Талибан？ в Афганистане была санкционирована ООН. Затем уже США не оглядывались на эту международную организацию. Последовали вторжения в Ирак и Ливию, поддержка исламских боевиков в Сирии, военно-политическое давление на Иран, военное окружение России и Китая. Широкое распространение получил инструмент экономических санкций против неугодных стран, режимов и отдельных политиков.
Для подчинения или свержения строптивых политических режимов стали использоваться инструменты запугивания, силового давления и прямого применения силы, а затем и ？цветных революций？. В последнее время стали применяться новые формы переворотов — ？цветные революции？, осуществляемые под прикрытием вооруженных боевиков при политической, финансовой и военно-технической помощи Запада. По существу западные государства приступили к ликвидации каких-либо центров влияния в мире, обладающих независимой международной субъектностью.
Однако сохранение в мире нескольких независимых сильных государств, таких как Китай, Россия, Индия, Иран, а также некоторых государств поменьше, но также дорожащих собственным суверенитетом, до сих пор не позволило Западу добиться своих целей. Очень скоро стало очевидно, что для установления глобального доминирования западной цивилизации элементарно не хватает ресурсов. Даже локальные войны, развязанные в Афганистане и Ираке, вызвали огромные траты государственных средств. В условиях же нарастания проблем в экономиках западных стран эти траты сделались весьма обременительными. Что уже говорить о возможности войны с такой крупной страной как, например, Иран.
Таким образом, на данном историческом этапе западная цивилизация оказалась в положении цугцванга. Без сокращения внешнеполитических обязательств и внешнего военного присутствия совершить маневр ресурсами для повышения конкурентоспособности собственных экономик не представляется возможным. С другой стороны, свертывание этих обязательств и присутствия сразу же ослабит возможности Запада диктовать свои условия другим странам и затруднит выгодное для себя решение глобальных экономических проблем. В этих условиях даже удачный маневр ресурсами, скорее всего, не даст желаемого результата.
Традиционно западной цивилизации удавалось удерживать свое превосходство в мире за счет прогресса в военно-технической сфере. Только прорывы в этой области позволяют кардинально изменить мировой баланс сил в кратчайшие сроки. Если в экономике процесс изменения баланса сил занимает десятилетия, а в политической сфере многие годы, то достижение значимого военно-технического превосходства над потенциальным противником может изменить мировой баланс сил в течение нескольких месяцев. Наиболее наглядный пример — изобретение атомного оружия США.
Однако возможностей для каких-либо существенных прорывов в военно-технической области сейчас не просматривается, и представляется маловероятным, что они произойдут в перспективе до 2050-го года. Главной проблемой является состояние фундаментальной науки, прежде всего физики, которая оказалась в идейном тупике. Между тем, крупным прорывам в военно-технической сфере всегда предшествовали серьезные научные открытия в фундаментальной науке. В то же время за последние 50 лет в физике не произошло никаких прорывных открытий. Научная мысль топчется на месте. Плодятся многочисленные теории, которые безуспешно пытаются объяснить основные законы мироздания. Однако такие принципиальные вопросы как природа гравитации и электромагнетизма, включая теорию поля, распространение света и электромагнитных волн, по-прежнему остаются без ответа.
Сейчас научно-технический прогресс идет лишь в прикладных областях физики. Прежде всего, это относится к сфере новых материалов, создаваемых при помощи нанотехнологий. Такие материалы реально повышают возможности вооружений. Но не на порядки и даже не в разы, а на проценты. Маркером возникновения условий для военно-технологического рывка могло бы стать какое-нибудь важное научное открытие в области физики. Однако если судить по источникам, имеющимся в публичном доступе, таких открытий сейчас не просматривается. Но даже, если и предположить, что какое-то открытие такого уровня и будет сделано в ближайшие годы, этого все равно будет не достаточно, чтобы быстро изменить военно-стратегический баланс в чью-то пользу. От крупного научного открытия до создания принципиально новых военных технологий должно пройти достаточно много времени.
Таким образом, можно предположить, что процесс развития вооружений будет пока протекать в форме постепенного совершенствования имеющихся систем на основе уже известных технологий. До последнего времени наращивание количества и качества высокоточного оружия, создание дистанционно управляемых или полностью автономных роботизированных систем считалось наиболее перспективным направлением развития вооружений. Предполагалось, что именно в этой области может произойти военно-технологический скачок, который позволил бы США изменить военно-стратегический баланс в свою пользу.
Однако развитие технологий радиоэлектронной борьбы (РЭБ) поставило под серьезное сомнение перспективы высокоточного оружия и роботизированных комплексов. Различные станции РЭБ, созданные в России, существенно снижают боевую эффективность высокоточного оружия США, а некоторые виды такого оружия вообще нейтрализуют. А если учесть, что стоимость этого оружия чрезвычайно высока, то может начаться попятное движение — возвращение традиционных средств ведения войны, менее зависимых от электронных компонентов.
Конечно, Запад мог бы пойти по пути развития средств преодоления РЭБ. Однако этот путь представляется чрезвычайно затратным. Так как стоимость и без того очень дорогих высокоточных боеприпасов и ракет еще более возрастет. В итоге они могут по странам и регионам оказаться слишком обременительными даже для богатого Запада.
Это, конечно, не означает, что высокоточное оружие полностью исчезнет из арсеналов современных армий. Оно будет использоваться для поражения некоторых высокоценных целей, а также для разгрома армий противника более низкого технологического уровня. Однако, всеобщее очарование высокоточным оружием, скорее всего, пойдет на спад.
Вероятнее всего, вооруженные силы передовых стран будут стараться поддерживать оптимальный баланс между высокоточными и стандартными типами боеприпасов, между БПЛА и пилотируемой авиацией, между электронной и визуальной разведкой, между спутниковыми и традиционными системами наведения. Таким образом, можно с достаточно высокой долей уверенности утверждать, что дальнейшее совершенствование высокоточного и роботизированного оружия не приведет к каким-то принципиальным военно-технологическим скачкам, способным кардинально повлиять на мировое соотношение военных сил.
>>Полностью ознакомиться с монографией ？Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам？<<
[1] OECD Science, Technology and Industry Outlook 2012. Highlights. — OECD publishing, 2012. — Р. 3. — URL: http://www.oecd.org/sti/sti-outlook-2012-highlights.pdf (дата последнего обращения 04.03.2014)
[2] Huntington, Samuel P., The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs, vol.72, no.3, Summer 1993 — p. 22
03.06.2018