Ритуальная война России против Запада означает, что ответные меры должны быть схожи по форме с западными санкциями, но при этом не мешать поддерживать отношения с конструктивной частью Европы. Отсюда и непонимание друг друга с черными списками
Вечером 24 мая депутата немецкого парламента от Христианско-демократического союза Карла-Георга Вельмана остановили на паспортном контроле в аэропорту Шереметьево и сообщили, что ему запрещено посещать Россию до 2019 года. В результате Вельману пришлось провести ночь в транзитной зоне в ожидании обратного рейса в Берлин и терпеть недружественное, как он сам выразился, отношение пограничников. Что это, случайный сбой или новая внешнеполитическая линия Кремля?
Кажется, что за год обмена санкциями и Россия, и Запад более или менее изучили возможности друг друга. Также казалось, что пик конфронтации только-только прошел и появились первые надежды на возобновление нормального диалога, без взаимных нравоучений и обвинений. И тут неожиданно возникает неприятное и непонятное напряжение из-за некоего черного списка, принятого, как говорит российский МИД, аж год назад. Чего Россия хочет добиться санкционными ограничениями для европейских политиков и каков смысл делать эти шаги именно сейчас?
Двойная тайна
О содержании черного списка стало известно сразу после случая с Вельманом, хотя ранее мало кто знал о нем даже в России, не говоря уже о ЕС. Как минимум, не знали о списке глава международного комитета Совета Федерации Константин Косачев и советник президента Сергей Глазьев, которые собирались встречаться с Вельманом. До этого были и другие случаи, когда европейские политики разворачивались в аэропорту. Однако инцидент с Вельманом оказался переломным: речь шла о представителе правящей партии Германии, о заметной фигуре в европейской внешней политике. Кроме того, Вельман указал на недружественное обращение с ним в аэропорту.
О том, что Россия имеет свой собственный стоп-лист, говорил еще в октябре прошлого года замминистра иностранных дел Алексей Мешков. На тот момент было известно лишь то, что список носит закрытый характер, а его цель – заставить фигуры, комментирующие украинскую ситуацию, бояться быть в него включенными. Имевшие место локальные скандалы (например, с разворотом в аэропорту евродепутата Ребекки Хармс) не были особенно громкими. Да и атмосфера тогда была несколько иная: и Запад, и Россия, несмотря на первый минский мир, искали способы нарастить свои дипломатические ？арсеналы？ для противостояния.
Сейчас атмосфера изменилась. В Европе звучит вопрос, продлевать ли санкции против России. Громче слышны голоса о прогрессе в минском мирном процессе. Признаком стабилизации отношений выглядел визит госсекретаря Джона Керри в Сочи. И вдруг туман призрачных надежд развеян скандальным черным списком, ставшим неприятным сюрпризом для стран ЕС.
Вероятно, в данном случае сыграли роль несколько факторов. Один из них – статичность санкционной позиции России. Список был принят около года назад и носил закрытый характер. Такая скрытность понятна – благодаря этому список можно в любой момент поменять, не опасаясь потерять лицо или обвинений в излишней мягкости и сдаче позиций. Россия тут была в более выгодном положении, чем ЕС, где принятие черных списков – гораздо более бюрократизированная и открытая процедура. Когда Россия принимает свой список, Кремль остается единственным субъектом, чье мнение учитывается. Когда свой список принимает Брюссель, согласуются мнения стран – участниц союза, а также позиции внешнеполитических партнеров, особенно США.
Поэтому получилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, Россия, которой было проще менять список, не сделала этого, когда диалог с Европой стал меняться в более конструктивную сторону. А ЕС, имея ограниченные возможности по коррекции списка, относился к нему более гибко, пуская к себе, например, невъездного Сергея Нарышкина.
С другой стороны, непубличность стоп-листа заведомо программировала ситуацию на неудобные и недружественные сценарии в российских аэропортах. Но именно это и было целью российского МИДа, или, если угодно, Кремля – поставить европейских политиков в неудобное положение. Персонально, психологически. То есть закрытость списка была сознательной политикой Кремля.
А дальше российский МИД оказался перед выбором: либо сделать этот список публичным, как и санкционный список ЕС, либо раскрывать его ？конфиденциально？, рассчитывая на понимание европейских партнеров. В результате сначала был реализован второй вариант, а потом уже автоматически первый.
Вопросы порядочности
И тут как раз начинается самое интересное: как понять логику российских внешнеполитических властей, не посчитавших нужным делать свою санкционную политику публичной? ？Для нас факт передачи списка не является каким-то политическим шагом, а речь шла о том, как облегчить в определенной степени жизнь тех, кто в этом списке фигурирует, – заявил Мешков. – Конечно, порядочность не является политической категорией, но когда люди переходят уже все грани, кроме разочарования, это ничего не вызывает, потому что как можно доверять таким партнерам?？ Удивительно: российский МИД искренне рассчитывал, что ЕС из ？порядочности？ сохранит в тайне переданный им список. Как будто ЕС и Россия существуют в двух параллельных реальностях, где никто друг друга не понимает или понимает по-своему.
Объяснение скрыто в совершенно разных подходах Европы и России к собственной санкционной политике. Сдерживание России стало одним из ключевых пунктов повестки дня Запада с момента присоединения Крыма. Эта политика декларировалась, обосновывалась, согласовывалась, получала нормативно-правовое оформление и условно-временные рамки. В данном случае мы не будем поднимать вопрос, правильна ли такая политика, эффективна ли она. Суть в том, что она была демонстративной.
Россия на протяжении прошлого года не имела внятной ответной стратегии. Сначала (до крушения Boeing 777 над Украиной и введения новых персональных и секторальных санкций) Кремль пытался придерживаться выжидательной тактики: сколько было заявлений, что Россия не будет отвечать на санкции. И даже российский санкционный список, который, вероятно, на тот момент уже был составлен, оставался подмороженным, так же как и масса других проектов, предписывающих меры воздействия на Европу.
После начала жесткого санкционного периода подход Москвы был пересмотрен: санкционный список начал применяться, было введено продуктовое эмбарго. Но даже в этой логике не было внятных приоритетов: идет ли речь о том, чтобы наказать Европу, или о мерах по поддержке российского сельского хозяйства, пока такая возможность имеется? Эта двусмысленность стала неизбежным спутником российской внешней политики.
Главный вопрос: до какой степени Москва готова вредить интересам ЕС, и прежде всего интересам стран Западной Европы, играющим первую скрипку в европейской санкционной политике? Судя по реальным действиям, Россия выбрала дифференцированный подход: с одной стороны, стремилась побольнее уязвить политиков ？проблемных стран？ (Польша, Прибалтика), но с другой – как будто подмигивала политикам Франции и Германии. Как мягко и прагматично Москва разруливает конфликт вокруг непоставок вертолетоносцев ？Мистраль？. Как доброжелательно Путин комментировал отмену Берлином в ноябре 2014 года российско-немецкого ？Петербургского диалога？, едва ли не соглашаясь с Меркель в правильности этого неприятного для Москвы шага.
Прикладное дифференцирование
Ответная политика России на европейские санкции – это сложный компромисс между крайне негативным отношением к недружественным в понимании Кремля политикам и прагматичным, выжидательным подходом к политическому авангарду Старого Света. Эта политика строится на убежденности, что рано или поздно ЕС вернется к принципам realpolitik. А пока этот момент не наступил, нужно держать оборону.
Как следствие, в ответ на реальную санкционную войну против России Россия начинает ритуальную войну, где А вовсе не означает, что за ней последует Б. Если Запад своими санкциями пытается создать неудобства для российской элиты, то Россия своими санкциями пытается создать неудобства лишь для определенной категории в той или иной степени периферийной части европейских политиков.
Ритуальная война означает, что ответные меры должны быть схожи по форме с санкциями Запада, но при этом содержательно не мешать поддерживать отношения с конструктивной частью европейского политического класса. Отсюда и совершенно парадоксальное непонимание друг друга: МИД искренне недоумевает, почему наш жест доброй воли в виде передачи ЕС стоп-листа (это же ведь шаг навстречу, а вовсе не ужесточение мер!) воспринят так негативно. А в ЕС не понимают, зачем Россия, которая должна искать возможности для диалога, доказывать свою миролюбивость и конструктивность, применяет черные списки в отношении тех, кто вопреки всему садится с ней за стол переговоров.
Принцип ？выжидать и не вредить одной половине Европы и воевать с другой？ удерживает Россию от по-настоящему жестких антиевропейских шагов, но оставляет поле для ритуальных жестов, которые, как кажется Москве, должны быть поняты ？конструктивными？ силами без всяких пояснений. Более того, это даже расценивается как приглашение к диалогу. Москва как будто говорит этим: ？Смотрите, тут есть у нас список, хотите знать, кто там? Давайте поговорим？. Такая попытка тихо пошептаться с одной частью Европы за спиной другой. Российский МИД искренне не понимает, почему их подход воспринимается как недружественный жест, хотя он гораздо мягче европейского, где в черные списки попали весьма высокопоставленные политики и чиновники.
Очевидно, Европа не хочет и не будет понимать ритуальность российской санкционной политики и ее двусмысленность. Европейская бюрократия слишком сложна и неповоротлива для этого. А европейская санкционная политика при этом совершенно реальна и содержательна, и европейские санкции – прямая и откровенная попытка показать Путину, что он зашел за красные линии. А если он не торопится оттуда выходить, каждый инцидент, дипломатический скандал, непонимание, недоразумение будут истолковываться против России. Возможно, России пришло время определиться, в чем суть и практическое воплощение ее ответной санкционной политики, сделав ее открытой, дабы избегать недопонимания в будущем.
Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий
следующего автора:
Татьяна Становая
Фонд Карнеги за Международный Мир и Московский Центр Карнеги как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир или Московского Центра Карнеги.