Сущность[1] ？переходного периода？ в развитии МО и ВПО в мире 2018-2025 годов оценивается разными политиками и учёными по-разному, во многом в зависимости от точки зрения и профессиональной принадлежности, но, на мой взгляд, применительно к военно-политическим свойствам и особенностям, она характеризуется прежде всего следующими чертами[2]:
С точки зрения трансформации мирового устройства, структуры МО и ВПО, происходит процесс ускоряющейся трансформации прежних систем в новые, до конца не понятые и не осознанные, который упрощенно называется переходом от однополярности к многополярности. Этот процесс охватывает самые разные области международных отношений – от финансов и международной торговли до идеологии и продвижения вовне систем ценностей.
Он характеризуется по-разному, но, как минимум, большинство обозревателей согласны, во-первых, с тем, что этот процесс носит глобальный и системный характер, во-вторых, что он охватывает все сферы жизнедеятельности человечества, в-третьих, что он далёк от своего завершения, т.е. находится в состоянии ？переходного периода？. Вот как его описывают, например, М. Узан и Я. Лисоволик: ？Система глобального управления, долгое время способствовавшая экономическому росту и развитию всей мировой экономики, переживает фундаментальную трансформацию – переход к многополярному устройству. Бреттон-Вудский порядок под руководством США уступает место новой конфигурации глобальной силы, новым коалициям стран, новой системе управления и новым институтам. Катализатором этого во многом становятся сами США, провозгласившие отказ от принципов глобализации. … В то время как глобальное регулирование теряет централизованный характер, национальные государства вновь начинают утверждать своё влияние.
Последние десятилетия прошли под знаком нарастающего регионализма и теперь уже региональная интеграция становится символом альтернативного экономического порядка. Ответом на эти вызовы могут стать многосторонние платформы сотрудничества, наподобие БРИКС+ или ШОС+, на базе интеграции и кооперации между региональными блоками, банками развития, суверенными фондами. Подобная модель глобализации может оказаться более устойчивой и инклюзивной в сравнении с парадигмой ？центр – периферия？[3].
Сказанное означает, что наступило время широких военно-политических коалиций и новых центров силы, которые формируются на региональной и межрегиональной основе с сильной спецификой, отражающей локальные человеческие цивилизации и национальные черты. Это не простое ？возвращение к государству？, это – возвращение к национальным интересам и системам ценностей, которые в конце прошлого века предсказывали некоторые известные политологи, например, С. Хантингтон и А. Тойнби. Эта парадигма, по мнению С. Хантингтона, ？обеспечивает довольно простую и ясную систему понимания мира, позволяет определять узловые моменты многочисленных конфликтов и предсказать возможные пути развития будущего…？[4].
С точки зрения развития глобальных тенденций, переходом к новому технологическому укладу и стремительному развитию новейших технологий, которые радикально меняют экономические и социально-политические условия существования человечества[5]. По разным оценкам (сделанным ещё несколько лет назад), этот переход может занять 10–15 лет[6]. С точки зрения лидеров западной ЛЧЦ и их союзников по широкой военно-политической коалиции, ？переходный период？ означает возможность сохранения с помощью новейших технологий контроля над существующей и будущей финансово-экономической и военно-политической ситуациями в мире.
Опираясь, прежде всего, на информационно-коммуникационные технологии. Эта концепция предполагает возникновение синергетического эффекта, возникающего при трансформации преимуществ, присущих отдельным информационно-коммуникационным технологиям, в общее конкурентное преимущество за счёт объединения в единую устойчивую сеть самых различных информационных систем[7], включая социальные сети, разведывательные комплексы, и пр.
С точки зрения военно-политической, в 2018-2025 годы, которые можно назвать ？переходным периодом？ от блокового противостояния к противостоянию широких военно-политических коалиций, резко повышается степень вероятности, что подобный сценарий ВПО будет развиваться по нарастающей военно-силовой эскалации, которая стремительно усиливает внешние угрозы и вызовы самому существованию России. Так, в операциях западной военно-политической коалиции в Ираке и Сирии на разных стадиях участвовало более 40 государств. Как правило, в одной из трех форм[8]:
1. Непосредственного участия на территории Ирака – США, Австралия, Бельгия, Великобритания, Дания, Нидерланды, Франция; а на территории Сирии – США, Бахрейн, Иордания, Катар, Саудовская Аравия и ОАЭ.
2. Вторая форма – финансовая, разведывательная, материально-техническая и иная поддержка коалиционным силам (Австрия, Албания, Венгрия, Израиль, Люксембург и др. страны.
3. Наконец, третья форма – политическая поддержка Египет, Греция и пр. государства.
Характер этих новых угроз, как правило, вытекает из увеличения экономического и технологического отставания России, прежде всего, растущего отставания России в научно-техническом развитии.
Более того, если полагать, что ？переходный период？ в МО и ВПО не просто (как любят говорить, ？турбулентный？), но и кризисный, причём системно-кризисный, то Россия оказалась внутри этого кризиса в своём системном кризисе, который затронул все основные стороны:
– экономику;
– социальную область;
– идеологию;
– политическую систему;
– ценностную систему общества;
– кризис государственных институтов[9].
Поэтому проход через этот ？переходный период？ осложняется для России многократно. Он требует ясной идеологии, социально-экономического долгосрочного прогноза и планирования, способности правящей элиты к эффективному управлению. Президент В.Путин в очередной раз сформулировала эти приоритеты в своём послании Федеральному Собранию РФ 1 марта 2018 года, потребовав от правительства 7 мая подготовить принципиальный план развития России до 2024 года[10].
С точки зрения политического и социально-экономического развития России, этот период станет решающим этапом, от результатов которого будет зависеть само будущее государство и нации. Он не просто совпадает с президентским сроком В.Путина, но и его амбициозной программой, выдвинутой 1 марта 2018 года, которая в случае её реализации, позволит качественно сократить отставание в развитии России от наиболее передовых государств.
К сожалению, предыдущие программы и стратегии развития, широко предлагавшиеся с марта 2008 года, не всегда были успешны. Вот почему В.Путин в указе от 7 мая 2018 года поручил правительству разработать программу опережающего развития, которая могла бы избавить управление от прежних недостатков стратегического управления[11].
К началу нового века уровень технологического развития государств стал главным критерием развития человечества на фоне усреднения других критериев, – экономических, демографических и пр., а также завершения в основном оформления глобальных тенденций[12]. От него в конечном счёте стали зависеть основные критерии развития государств и их перспектив в будущих системах МО и ВПО. Именно такая оценка лежала в Послании Президента России В.Путина ФС РФ 1 марта 2018 года, когда он говорил о том, что ？ отставание – вот главная угроза и вот наш враг？[13]. Растущее технологическое отставание стало, таким образом, главным объектом для действий правительства, который Президент России обозначил в своём первом указе 7 мая 2018 года, где он потребовал разработать до 1 октября того же года план основных мероприятий по ускорению развития России.
Это же технологическое отставание наиболее ярко выразилось в отставании России в развитии информационных технологий. Такое отставания сложилось во многом ещё во времена существования СССР, т.е. оно уже исторически закрепилось в развитии советской и российской экономики ко второму десятилетию нового века. Но главная опасность заключается в том, что нынешний этап развития мировой экономики – информационно-технологический – охватывает все области и сферы деятельности, т.е. является своего рода ？интегральным показателем？ уровня экономического и технологического развития, который, в свою очередь, является решающим фактором в развитии обществ и государств. Поэтому отставание России в области информационно-коммуникационных технологий, которое началось с последней трети прошлого века, имеет не только технологическое и экономическое, но и гораздо более широкое значение: военно-политическое и даже культурно-цивилизационное значение, отражающее глубокий системный кризис российского общества и его идентичности[14].
Это отставание во многом стало причиной глубокого экономического и социально-политического кризиса в СССР, но оно же продолжает оставаться во многом первопричиной низких темпов развития России сегодня. Таким образом, ？круг замыкается？: отставание России на информационном этапе развития человечества ведёт к неизбежному отставанию в темпах развития экономики и общества, что в военно-политической области выражается в отставании в создании средств и разработке способов силового (включая военное) насилия. В полной мере это относится к информационным средствам насилия, включая такие средства, как СМИ и сетевые ресурсы, которые до недавнего времени не относились к категории средств политического, а тем более силового принуждения.
Все эти закономерности в полной мере находят своё выражение в политике ？силового принуждения？[15], которая стала сутью современной политики западной военно-политической коалиции во главе с США. В этой политике исключительно важную роль в последние десятилетия стали играть сетевые СМИ и другие интернет-ресурсы, контроль над которыми в настоящее время практически находится у США и их союзников. Так, уже в ходе войны в Ираке в 2003 году США активно использовали социальные сети для агентурной противоповстанческой работы, направленной на уничтожение очагов сопротивления[16].
И, наоборот, в организации ？сопротивления？ тому или иному режиму, против которого готовились акции силового принуждения США, социальные сети выступали в качестве инструмента организации беспорядков и внутриполитической дестабилизации. Особенно в террористических и экстремистских организациях. Такой ？информационный джихад？, как правило, осуществлялся в трех основных формах:
1). Социальные сети, блоги и форумы (профили ？Имарат Кавказ？ в сетях ？Facebook？, ？ВКонтакте？, ？Одноклассники？, в ？Живом журнале？, но особенно в сервисах Twitter, а также на специализированных исламских форумах ？независимых？ информагентств (？саляф-форумах？) и агентств ？Джаамат？ и др.
2). Сайты ？вилаятов？ ？Имарата Кавказ？ и пр.
3). Чаты (Kavkazchat, IRV).
С точки зрения организационно-политической, возможности социальных сетей и форумов широко использовались для сбора средств на финансирование (по некоторым оценкам, до 80%) и вербовки наёмников. В частности, на платформах ？Одноклассники？ и ？Вконтакте？ присутствуют тематические группы для сбора средств и ？пожертвований？ для ？братьев по вере？. Для перечисления средств боевиками используются системы ？Яндекс. Деньги？, номера мобильных телефонных карт, карт Сбербанка, Россельхозбанка и других[17].
Следует подчеркнуть, что деятельность в социальных сетях организована на высоком профессиональном уровне программистов, дизайнеров, контент-редакторов. В особенности в Ираке и в Сирии, где проявилось ？творчество？ в демонстрации актов террора и публичного уничтожения не только военных, но и гражданского населения. Широко известен случай, когда террористы публично сожгли (и показали в сетях) иорданского лётчика, водителей грузовиков, учителей и даже священнослужителей.
При этом используются социальные сети как самостоятельно, так и для дублирования других СМИ, в том числе печатных. Террористические организации в Сирии, например, ежедневно работают в интернете в любых форматах, которые удобны читателю, – pdf, Word, Epub, Fb2, Ibooks и т.д. Но что самое главное – среди подписчиков и участников различных групп в социальных сетях проходит первый этап отбора и вербовки будущих участников. Канал Telegram, например, используется не только в качестве СМИ (в самых разных тестовых и видео- формах), но и для распространения инструкций, приказов, призывов и т.п., а также методичек для изготовления бомб и других диверсий[18].
Наконец, третий аспект – внедрение вирусов и сбор информации с помощью социальных сетей – превратилось в глобальную супероперацию США, осуществляемую СНБ и специальным Отделом специализированного доступа, который к 2010 году уже имел свои разведывательные устройства почти в 100 000 компьютерных системах более 85 государств.
В любом случае кибероперации, частью которых стало использование социальных сетей с 2000 года, стали политическими инструментами, которые при необходимости используются в военных целях. Как использование социальных сетей, так и кибероружия стало с начала первого десятилетия специальным решением, принимаемым в США только на уровне президента. ？В этом смысле оно имеет много общего с ядерным оружием？[19], – писал известный автор Шейн Харрис. В этой связи обращает на себя внимание, например, решение Д. Трампа, принятое в августе 2018 года, о расширении полномочий Военного компьютерного командования США, в котором недавно был создан специальный Отдел по противоборству с Россией.
Автор: А.И. Подберёзкин
[1] Сущность периода развития ВПО – зд.: совокупность существенных свойств и качеств предмета (ВПО в период 2018–2025 гг.). См., например: Новейший философский словарь. – М.: Книжный дом, 2003. – С. 1008.
[2] Подберёзкин А.И., Жуков А.В. Стратегия ？силового принуждения？ в условиях сохранения стагнации в России / Информационно-аналитический журнал ？Обозреватель？, 2018. –№ 4 (339). – С. 22–25.
[3] Узан М., Лисоволик Я. Валдайская записка №88. Новое глобальное управление: на пути к более устойчивой системе / Эл. ресурс: ？Валдайский клуб？. 29.06.2018.
[4] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2016. – С. 37.
[5] Будущее России в глобальной экономике / под общ. ред. И.Ю. Юргенса. – М.: ？Экон-Информ？, 2015. – С. 11–12.
[6] См., например: Мау В., Улюкаев А. Глобальный кризис и те6нденции экономического развития / ？Вопросы экономики？, 2014. – № 11.
[7] Киселёв В.Д., Рязанцев О.Н., Данилкин Ф.А., Губинский А.М. Информационные технологии в оборонно-промышленном комплексе России и стран НАТО. – М.: Издательство ？Знание？, 2017. – С. 15.
[8] Красинский В.В. Международная террористическая организация ？Исламское государство？: история, современность: монография. – М.: ИНФРА-М, 2017. – С. 74.
[9] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке. – М.: Издательский дом ？Международные отношения？, 2018. – С. 3–8.
[10] Путин В.В. Послание Президента России Федеральному Собранию РФ. 1 марта 2018 г. / https://cont.ws@89825721067/868792
[11] Андрианов В.Д., Никонова И.А. др. Стратегическое управление в зарубежных финансовых институтах развития. – М.: Консалтбанкир, 2012. – С. 8–9.
[12] Законы истории: Математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития / отв. ред. А.В. Коротаев, Ю.В. Зинькина. – М.: Издательство ЛКИ, 2014. – С. 7-–0.
[13] Путин В.В. Послание Президента России Федеральному Собранию РФ. 1 марта 2018 г. / https://cont.ws@89825721067/868792
[14] Кризис – зд.: комплекс кризисов, отражающий неизбежный переход к социокультурному порядку. См. подробнее: Кравченко С.А. Словарь новейшей социологической лексики: теории, понятия, персоналии (с английскими эквивалентами). – М.: МГИМО-Университет, 2011. – С. 162.
[15] Подберёзкин А.И., Жуков А.В. Стратегия ？силового принуждения？ в условиях сохранения стагнации в России / Информационно-аналитический журнал ？Обозреватель？, 2018. – № 4 (339). – С. 22–25.
[16] Красинский В.В. Экстремистские интернет-ресурсы северокавказского бандподполья / В сб.: Актуальные проблемы противодействия терроризму и экстремизму: тематический сборник / под ред. В.В. Красинского. – М.: 2017. – С. 154–155.
[17] Красинский В.В. Экстремистские интернет-ресурсы северокавказского бандподполья / В сб.: Актуальные проблемы противодействия терроризму и экстремизму: тематический сборник / под ред. В.В. Красинского. – М.: 2017. – С. 155.
[18] Григорьев М.С., Игнатьев В.С, Магеров В.М. Противодействие террористической пропаганде. – М.: Фонд исследования проблем демократии, 2017. – С. 16–25.
[19] Харрис Ш. Кибервойн@. Пятый театр военных действий. – М.: Альпина нон-фикшин, 2016. – С. 39.
10.06.2020