Аннотация. В статье исследуется влияние событий Крымской войны (1853—1856) и трансформации мирового порядка на изменение представлений шведов и норвежцев о России в середине XIX века. Устанавливаются причины и определяются источники распространения на территории Скандинавских стран так называемого русского вопроса и мифа о ？русской угрозе？, ставших в тот период составными понятиями такого явления западной общественно-политической мысли, как ？русофобия？, пустившая глубокие корни в Европе и дожившая до наших дней.

       Ключевые слова: миф о ？русской угрозе？; Крымская (Восточная) война; Скандинавия; Объединённые королевства; русофобия; информационная война; антироссийская пропаганда; шведско-норвежская уния; британская внешняя политика; лорд Пальмерстон; Ноябрьский трактат; Северная Норвегия; Финнмарк; фьорд Варангер; незамерзающие северные порты; Кольский залив.

       Summary. The paper investigates the influence of the events of the Crimean War (1853—1856) and the transformation of the world order on the changing perceptions of Swedes and Norwegians about Russia in the mid-19th century. The reasons and sources of the spread of the so-called Russian question and the myth of the ？Russian threat？ on the territory of the Scandinavian countries are identified, which at that time became the constituent concepts of such a phenomenon of the Western socio-political thought as ？Russophobia？, which took deep roots in Europe and survived to our days.

       Keywords: myth of the ‘Russian threat’; Crimean (Eastern) War; Scandinavia; United Kingdom; Russophobia; information warfare; anti-Russian propaganda; Swedish-Norwegian Union; British foreign policy; Lord Palmerston; November Treaty; Northern Norway; Finnmark; Varanger Fjord; ice-free northern ports; Kola Bay.

       ИЗ ИСТОРИИ ИНФОРМАЦИОННОГО ПРОТИВОБОРСТВА

       ЗАРЕЦКАЯ Оксана Валерьевна — директор Высшей школы социально-гуманитарных наук и международной коммуникации, и.о. заведующего кафедрой всеобщей истории Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук, доцент

       ？…ЗАСЛОНИТЬ ЕВРОПУ ОТ СИЛ, УГРОЖАЮЩИХ НАМ С ВОСТОКА？

       Шведско-норвежское восприятие мифа о ？русской угрозе？ в период Крымской войны

       Миф о ？русской угрозе？, получивший широкое распространение в Швеции и Норвегии в период Крымской войны 1853—1856 гг., следует рассматривать как сложное и комплексное явление общественной и политической мысли не только XIX столетия, но и XX—XXI вв., которое и сегодня оказывает значительное влияние как на отношения между Россией и Скандинавскими странами, так и на внутреннюю и внешнюю политику этих государств. Развязанная коллективным Западом масштабная информационная война против Российской Федерации имеет глубокие исторические истоки, изучение которых позволит лучше понять природу нынешней русофобии и выработать эффективные меры борьбы с этим явлением.

       В середине XIX столетия русское самодержавие изображали на Западе как деспотию и главного врага всех либеральных и радикальных сил Европы. В бытовавших тогда представлениях оно являло собой оплот реакции, внешнего агрессора — ？жандарма Европы？, стоявшего на страже монархического легитимизма и готового вмешаться и подавить прогрессивные движения, где бы они ни возникали. Данный образ, имеющий в своих корнях представление о Российской империи как о новом ？варварстве？, угрожающем европейской цивилизации, постепенно, начиная с 1820—1840-х годов, насаждался и в странах Северной Европы.

       Несомненно, Россия и ранее XIX века вызывала интерес на Западе, но лишь после Наполеоновских войн благодаря росту своего военного и экономического могущества, а также территориальной экспансии она привлекла к себе пристальное внимание не только в этнографическом, но и в политическом, философском, социологическом отношении. С 1820—1830-х годов ？русская тема？ не сходила со страниц западной периодической печати1.

       Такой интерес к Российской империи был также вызван новыми конфликтами с европейскими странами, в особенности с Великобританией. Столкновение геополитических устремлений на Балканах и Ближнем Востоке порождало рост напряжённости в отношениях между двумя державами, и чем острее были противоречия, тем более агрессивной становилась английская политическая пропаганда, в центр которой ставились упомянутое выше ？варварство？ и ？азиатчина？, а сама Россия рассматривалась как средоточие ？зла и дикости？. Всё это позволяет предположить, что уже в первой четверти XIX века Лондон стал главным источником распространения мифа о ？русской угрозе？, а британские политики и публицисты вдохновляли русофобские выступления в различных странах от Балтики до Тихого океана2.

       Антироссийская публицистика в Британской империи первой половины XIX века характеризует различные этапы Венской системы международных отношений, которая сложилась с созданием Священного союза в 1815 году. После непродолжительной стабилизации дипломатических контактов в последующий период в связи с событиями на Балканах и в Турции отношения между двумя империями заметно охладились, что наглядно отражено в английских памфлетах 1817—1840 гг. Одним из застрельщиков антироссийской кампании выступил английский генерал эпохи Наполеоновских войн, военный писатель и губернатор Гибралтара Р.Т. Уилсон (1777—1849) со своим сочинением ？Очерк о военном и политическом могуществе России в 1817 году？. В нём, в частности, утверждалось, что Россия превратилась в одну из мощных европейских держав и становилась главной и прямой угрозой для Британии. Русско-турецкая война 1828—1829 гг. способствовала изданию памфлета генерала британской армии Джорджа де Лейси Эванса, который был убеждён, что Россия ведёт открытую захватническую политику, и требовал от правительства пересмотра внешнеполитических ориентиров. Русско-турецкая война преподносилась как наглядный пример агрессии, а захват Константинополя — прямая цель политики Николая I. Данный памфлет привёл к всплеску русофобских настроений в Британии и способствовал усилению противоречий между союзниками. Однако английское правительство и парламент в тот момент ещё не были готовы идти на прямой разрыв отношений с Петербургом3. В 1830 году с приглашением на пост секретаря по иностранным делам лорда Генри Джона Пальмерстона и радикализацией внешней политики страны усилилась и антироссийская британская публицистика. Ярким примером этого явления стали работы Дэвида Уркхарта, которые в то время были олицетворением британской русофобии4.

       Так же непросто на протяжении всего XIX века складывались отношения Петербурга и Парижа. Вслед за историческими событиями и изменениями политического курса изменялось и восприятие России французским обществом. Периоды международной политической напряжённости непременно вызывали волну негативных оценок и способствовали созданию образа ？русского медведя？, что получило своё начало ещё во времена Наполеоновских войн и достигло высшей точки в 1830—1840-е годы. Наиболее ярко сложившиеся русофобские взгляды были представлены в сочинении литератора маркиза Астольфа де Кюстина (1790—1857), посетившего Россию в 1839 году. В нём автор высказал самое негативное мнение о русском народе, которого ？…еще и нет — есть только императоры, имеющие рабов, и вельможи, также имеющие рабов; народа все они не образуют？. При этом народ, которого, по Кюстину, ？еще нет？, обладает ？необузданной страстью к завоеваниям？ и угрожает Европе: ？Россия видит в Европе свою добычу, которая рано или поздно ей достанется…？5.

       Если в Великобритании и Франции миф о ？русской угрозе？ получил широкое развитие в первой половине XIX века, то в странах Скандинавии он имел более глубокие исторические корни. Так, Швеция на протяжении веков рассматривала Россию как своего традиционного врага. После Великой Северной войны во внешней политике Стокгольма периодически усиливались реваншистские настроения, приведшие к военным конфликтам в 1741—1743, 1788—1790 и 1808—1809 гг. Война 1808—1809 гг., закончившаяся для Швеции потерей Финляндии, возродила русофобские настроения, начало которым было положено ещё на рубеже XVII—XVIII вв.

       После окончания Наполеоновских войн тенденция рассматривать Россию как ？варвара у ворот？ (т.е. cилу, вторгающуюся снаружи внутрь6) отмечалась не только в Швеции, но и в Норвегии. Непосредственное воздействие на данный процесс оказала пропагандистская и дипломатическая подготовка к Крымской (Восточной) войне. В первую очередь это выразилось в утверждении, что для развития своего военно-морского флота русские нуждались в незамерзающих гаванях Северной Норвегии. Россия будто бы не имела доступа к незамерзающим проходам вдоль своего северного побережья, а потому ей было жизненно необходимо получить выход к норвежским берегам7.

       За этой развёрнутой газетной шумихой явно торчали английские уши. После Наполеоновских войн британские купцы вели активную контрабандную торговлю в Северной Норвегии. Противодействие местных властей привело к большому судебному процессу, так называемому делу Буде (по имени приморского посёлка на севере Норвегии). Недовольный решением суда британский делец в 1830-х годах начал добиваться пересмотра дела и часть обвинений выдвинул против британского консула в Хаммерфесте Дж.Р. Кроу. Смещённый консул в надежде реабилитировать свою честь составил доклад о мнимых российских планах продвинуть границу до полуострова Варангер. С этим докладом он обратился к министру иностранных дел Великобритании лорду Пальмерстону, который поверил этой небылице (или сделал вид, что поверил) и счёл дело важным и достойным широкой общественной огласки. Консул получил возмещение, а его доклад был послан в Стокгольм для раздувания там страхов перед русской ？атлантической экспансией？8. Одновременно с этим финские подданные русского царя стали просить помощи в получении доступа к полуострову и фьорду Варангер с целью рыбной ловли и зверобойного промысла. Переговоры затягивались, а проблема стала трактоваться как возможное желание России заполучить незамерзающий порт9.

       Здесь следует отметить, что шведский историк С.Ф. Пальмстерна10 в двадцатых годах ХХ столетия получил доступ ко всем российским архивам описанного выше периода, однако не нашёл никаких подтверждений тому, что Петербург вынашивал планы занять незамерзающие порты Норвегии. Но самым весомым аргументом против того, что русские якобы намеревались завладеть норвежской землёй, являлся тот простой факт, что они имели выход к незамерзающим гаваням на своей собственной территории, на северном берегу Кольского полуострова. Норвежский лингвист и этнограф Й.А. Фриис после своей поездки в 1867 году по Кольскому полуострову писал, что если бы русские власти хотели построить военно-морскую базу на Севере, у них бы не было необходимости в дополнительных расходах на завоевание чужой территории11.

       Следует также учитывать, что в норвежской общественной жизни XIX века безраздельно господствовали идеи либерализма, и на протяжении первой половины столетия норвежская элита относилась к самодержавной России сдержанно, если не сказать холодно. Кроме того, в Кристиании было широко распространено мнение, что Петербург в 1820—1830-е годы стоял на стороне Швеции и противодействовал достижению Норвегией равноправного положения в унии. Поговаривали, будто распустить норвежский Стортинг (парламент) в 1836 году Карла XIV Юхана12 вынудили давление со стороны России и стремление избежать интервенции ？жандарма Европы？, поскольку происходившее в Норвегии воспринималось Петербургом как революционная агитация13.

       В середине XIX столетия Швеция и Норвегия оказались вовлечёнными в противостояние великих держав. Поводом для обострения отношений между Россией и Европой стал так называемый восточный вопрос. В конечном итоге после ввода российских войск в Молдавию и Валахию началась Крымская (Восточная) война. С 1854 года в неё вступили Великобритания и Франция. Политическая и литературная петербургская газета ？Северная Пчела？ в номере от 17 апреля 1854 года писала: ？Величие, могущество, быстрые, хотя и постепенные усовершенствования во всех отношениях, по части администрации, народного просвещения, промышленности и земледелия, и, главное, ненарушимое спокойствие России и отчуждение ее от всех превратных идей Запада, возбудили зависть в коварных поджигателях твердой земли Европы. <…> Вот настоящая причина войны, которую Франция и Англия объявили России, будто бы вступясь за права Турции, которых Россия и не думала нарушать？14. Балтика в тот период также стала ареной боевых действий, которые складывались неудачно для России, из-за чего её балтийская торговля была практически полностью парализована.

       Первоначально Стокгольм провозгласил политику нейтралитета (в 1834 г. уже был подобный прецедент), однако Лондон и Париж продолжали оказывать давление на Объединённые королевства. Занявший пост премьер-министра Великобритании Генри Джон Пальмерстон использовал в качестве катализатора проведения переговоров ？пограничный конфликт между норвежцами и финнами？15 и в 1852 году выдвинул свой проект договора. Согласно этому документу Объединённые королевства Швеции и Норвегии не должны были уступать России ？воду, сушу без согласия Франции и Англии？16. В случае возможной агрессии союзники гарантировали военную помощь. Окончательный вариант был подписан в ноябре 1855 года и получил название ？Ноябрьский трактат？. Настоящим ？отцом Ноябрьского трактата？ норвежский историк Пол Кнаплунд считал консула Великобритании в Хаммерфесте Дж.Р. Кроу, отправлявшего в Лондон отчёты о возможной русской угрозе Финнмарку17. Огромное значение этого документа заключалось в том, что в случае какого-либо подтверждения возможного вторжения России Англия и Франция могли использовать свои войска для усиления влияния в Объединённых королевствах. После начала Крымской войны дипломатические усилия Лондона и Парижа были направлены на достижение соглашения о ？вступлении Швеции в войну с Россией？18, в частности, планировалось, что шведско-норвежская армия нападёт на Финляндию. Как откровенно признавался лорд Пальмерстон, ？у Великобритании был сильный интерес в том, чтобы настроить Швецию и Норвегию против России… Мы действуем там не из-за платонической любви к шведам и норвежцам, а для обуздания России, в первую очередь на море, и для создания ей значительных сложностей по всем направлениям？19.

       Ноябрьский трактат ознаменовал ？серьёзный поворот во внешней политике Швеции и Норвегии？20. Он стал составной ？частью игры короля Оскара I, пытавшегося таким образом войти в Крымскую войну и получить возможность отвоевать Финляндию, утраченную в 1809 году？21. Оскар I, используя прессу, начал развивать идеи возможного реванша, что, по сути, можно назвать очередным проявлением политики шведского великодержавия. При этом он активно раздувал миф о ？русской угрозе？, заявляя, в частности, что ？у Скандинавии на данный момент есть благородное и огромное призвание — заслонить Европу от сил, угрожающих нам с востока？22. Показательно, что в 1856 году работа Свена Густава Лаллерстедта ？Скандинавия. Ее опасения и надежды？23, обосновывавшая идею ？русской угрозы？, была издана на английском языке, а выдержки из неё печатались в ？Times？.

       В конечном итоге Швеция не приняла прямого участия в войне против России, но согласно Парижскому мирному договору 1856 года и содержащейся в нём конвенции об Аландских островах российская сторона была обязана гарантировать, ？что Аландские острова не будут укрепляемы и что на оных не будет содержимо и вновь сооружено никакого военного или морского заведения？24. Владение этими островами позволяло ？контролировать морские коммуникации？25, которые связывали Финский и Ботнический заливы и Балтийское море.

       Реакция Норвегии на события Крымской войны была куда более неоднозначной. Хотя первоначально в либеральных изданиях, таких как ？Christiania-Posten？ и ？Aftenbladet？, раздавались призывы к войне26, большая часть норвежских публицистов высказывалась за сохранение нейтралитета. Более того, Ноябрьский трактат был подписан без каких-либо консультаций со Стортингом. В итоге норвежское правительство заявило о ？резком неодобрении подписанного соглашения？27, но этим всё ограничилось. В очередной раз Норвегия ощутила собственное неравное положение в унии.

       Интересна реакция норвежцев на реваншистские устремления Оскара I. Они достаточно негативно отнеслись к идее возвращения Финляндии, что могло ещё больше усилить влияние Швеции в унии. Кроме того, война была невыгодна экономике Норвегии, которая в рамках политики нейтралитета достигла существенных успехов. Специфика торговых связей была такова, что ？в условиях Крымской войны разрушать их долгое время не хотели даже правительства воюющих между собой империй？28.

       Так, например, получив от норвежского департамента внутренних дел в конце 1854 года уведомление о планах противников России, шведско-норвежский консул в г. Архангельске Бальтазар Флейшер довёл до сведения архангельских военного и гражданского губернаторов, что правительства Англии и Франции решили помешать свободному плаванию российских судов, производивших меновую торговлю между Архангельской губернией и норвежским Финнмарком. Лондон и Париж через своих посланников в Стокгольме уже отдали соответствующий приказ английским и французским военным судам, направленным для блокирования российских беломорских портов. К счастью, поморы были заблаговременно извещены о грозившей им опасности29.

       Во время Крымской войны Флейшер выдавал особые удостоверения за своей подписью тем русским, у кого уже были на руках паспорта на отход их судов в Норвегию. В каждом таком документе-дубликате консул указывал название судна, фамилию и имя шкипера, численность команды, порт назначения, сведения о товаре. Поморы сами настаивали на выдаче этих бумаг, полагая, что подпись консула сможет стать их главной ？охранной грамотой？ в случае встречи с военными судами неприятеля30.

       Несмотря на то, что Северная Норвегия была зависима от поставок русского хлеба именно через беломорские порты, Англия и Франция планировали их блокаду на период военных действий. В начале 1854 года Лондон и Париж заявили об отсутствии с их стороны препятствий для меновой российско-норвежской торговли, но уже в июне английские военные корабли, взявшие курс на Кольский полуостров, рассматривали все русские прибрежные города, как и суда поморских торговцев, исключительно как средства наживы. Аналогичным образом действовали французы, которые к осени 1854 года не одержали ни одной победы и не участвовали ни в одном сражении, зато отметились масштабным грабежом.

       Блокада беломорских портов была официально объявлена 1(13) августа 1854 года, хотя английская эскадра впервые появилась на баре Северной Двины ещё 14(26) июня. Однако после того, как английская и французская эскадры покинули Белое море, судоходство возобновилось. В 1855 году ？строгая？ блокада беломорских портов была объявлена существенно раньше — 30 мая (11 июня). Исключения для свободного прохода в Норвегию и обратно частным судам жителей Архангельской губернии сделано не было31. Несмотря на то, что это значительно сказалось на объёмах торговли, полностью она не прекратилась. Отдельные суда, с риском попасть в руки англо-французской эскадры всё же продолжали перевозить товары.

       Важно отметить, что специфическое положение Норвегии ясно осознавалось значительной частью её населения. На протяжении предыдущих столетий страна находилась в унии с Данией, с 1814 года — со Швецией, что порождало опасность утраты национальной идентичности. В данном контексте существовавшие представления о ？русской угрозе？ можно рассматривать как один из инструментов сплочения норвежского общества, укрепления норвежской государственности и сближения перед лицом ？общего врага？ с ？европейской цивилизацией？.

       Крымская война подчеркнула и важный оборонный аспект в отношениях внутри унии. Ранее неоднократно поднимался вопрос о возможном слиянии вооружённых сил двух государств, однако это привело бы к колоссальному усилению Швеции. ？Русская угроза？ Финнмарку вполне могла быть частью ？самозащиты офицерского состава (Норвегии. — Прим. авт.) против реформ, которые представляли угрозу его существованию？32. Кроме того, этот фактор являлся гарантом финансирования норвежского военного ведомства. Таким образом, Крымская война не только вызвала очередной раскол внутри шведско-норвежской унии, но и выявила новые аспекты укрепления скандинавского мифа о ？русской угрозе？ — личную заинтересованность норвежской военной элиты в поддержании образа врага и либеральной политической элиты в использовании образа русского ？Другого？ для укрепления национальной идентичности.

       К концу 1860-х годов идеи военной ？русской угрозы？ окончательно закрепились как в Швеции, так и в Норвегии. При этом на передний план выступила безопасность северных незамерзающих портов Норвегии, что активно использовали как шведы (для укрепления унии), так и сами норвежцы (для формирования идентичности и привлечения внимания Швеции к внутренним проблемам Норвегии в рамках унии). Фоном для страхов служили как конкретные внешнеполитические действия России, так и спекуляция на домыслах, относившихся ещё к первой половине XIX века.

       Со времён Крымской войны и до 1905 года в политических отношениях России и шведско-норвежского государства поселился холод отчуждения и взаимной подозрительности. Причиной тому был курс правящих кругов шведско-норвежской монархии на сближение с англо-французской коалицией. Формальным выражение этой политики стало заключение Ноябрьского трактата, имевшего, как известно, отчётливую антирусскую направленность33.

       Конечно, Россия в первой половине XIX века занималась укреплением своих позиций как морской державы, но её устремления были направлены на юг и имели целью контроль над Чёрным морем и проливами. Обращение российским правительством некоторого внимания на северные регионы и Северный Ледовитый океан началось уже после завершения Крымской войны34. Запрет иметь боевой флот в Чёрном море, провозглашённом нейтральными водами, а также запрет на военное строительство в Балтийском море (на Аландских островах) существенно повысили значимость северных гаваней. При этом Кольский полуостров, омываемый тёплыми водами Гольфстрима, давал возможность построить незамерзающий порт, не захватывая норвежских территорий.

       Несмотря на всю абсурдность идеи о ？русской угрозе？, она поселилась в умах норвежцев, особенно в правящих кругах и части норвежской интеллигенции. Сам миф просуществовал довольно долго, впоследствии трансформировался в миф о ？советской угрозе？ и продолжает оказывать негативное влияние на российско-скандинавские отношения в наше время.

       Статья подготовлена за счёт гранта Российского научного фонда № 23-28-00768 ？Фундаментальные проблемы трансформации образа русского ？Другого？ в контексте межгосударственного соперничества в Арктике в XX — начале XXI вв.？.

       ПРИМЕЧАНИЯ

       1 Шаповалов В.Ф. Восприятие России на Западе: мифы и реальность // Общественные науки и современность. 2000. № 1. С. 53.

       2 Русский вопрос в истории политики и мысли: антология / Под ред. А. Ю. Шутова, А. А. Ширинянца. М.: МГУ, 2013. С. 8.

       3 Там же. С. 11.

       4 Там же. C. 12.

       5 Там же. С. 20.

       6 Нойманн И. Использование ？Другого？: образы Востока в формировании европейских идентичностей. М.: Новое издательство, 2004. C. 128.

       7 Нильсен Й.П. Образ России в Норвегии времени шведско-норвежской унии // Norge.ru. Вся Норвегия на русском. URL: http://www.norge.ru/rus_skikkelse.

       8 Кан А.С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1999. C. 168.

       9 Scott F.D. Sweden, the Nation’s History. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1988. P. 320.

       10 Palmsterna S.F. Sverige. Russland och England 1833—1855. Stockholm: Norstedt, 1932.

       11 Булатов В.Н.Баренцев Евро-Арктический регион: история и современность: учебное пособие для студентов вузов. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 2005. С. 32.

       12 Карл XIV Юхан — шведский кронпринц (с 1810 г.), король Швеции и Норвегии (с 1818 г.), основатель династии Бернадотов. С 1814 г. два скандинавских государства были связаны личной унией.

       13 Нильсен Й.П. Образ России в Норвегии времени шведско-норвежской унии.

       14 Северная Пчела. 1854. № 85. 17 апреля.

       15 Кан А.С. Указ. соч. С. 170.

       16 Magnus A. Mardal. Novembertraktaten // Store norske leksikon / Historie / Norsk og nordisk historie / Norges historie / Norges historie fra 1814 til 1884. URL: https://snl.no/Novembertraktaten.

       17 Knaplund P. Nye Oplysninger om Novembertraktaten Forhistorie // Historisk Tidsskrift. Oslo, 1925.

       18 История дипломатии. Т. 1. М.: Соцэкгиз, 1941. С. 453.

       19 Махов С. Крымская война: Скандинавский фланг // Warspot.ru — Военное обозрение. URL: https://warspot.ru/9413-krymskaya-voyna-skandinavskiy-flang.

       20 Nielsen J.P. Altas historie: bind 2. Det arktiske Italia 1826—1920. Alta: Alta komunne, 1995. P. 212.

       21 Berg R. Den russiske trussel i Norge 1814—1855 // Norge-Russland 2004/2005. Norsk-russiske forbindelser i perioden 1814—1917: rapport fra tverrfaglig konferanse ved Norsk Folkemuseum. 10—12 mars, 2001. Oslo, 2001. P. 29.

       22 МаховС. Указ. соч.

       23 Lallerstedt G. Scandinavia; its hopes and fears. London: P.S. King, 1856.

       24 Конвенция об Аландских островах от 18(30) марта 1856 г. // Тарле Е.В. Крымская война. Т. 2. Приложение. М.: Эксмо, 2003.

       25 Мусаев В.И. Аландский вопрос как военно-политическая и национальная проблема // Скандинавские чтения 2010 г.: этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб.: МАЭ РАН, 2012. С. 144.

       26 Нильсен Й.П. Образ России в Норвегии времени шведско-норвежской унии.

       27 Ристе У. История внешней политики Норвегии / Пер. с англ. М.Л. Коробочкина. М.: Весь Мир, 2003. С. 79.

       28 Давыдов Р.А. Российско-норвежские отношения в Евро-Арктическом регионе в годы Крымской войны // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Сер. ？Гуманит. и соц. науки？. 2012. № 2. С. 19.

       29 Шумилов Н.А. Шведско-норвежские консулы в Архангельске (XIX—XX вв.) // Баренц-журнал. 2002. № 1. С. 92.

       30 Давыдов Р.А. Российско-норвежские отношения в годы Крымской войны // Шведско-норвежское консульство в Архангельске и Русский Север в российско-норвежских отношениях XIX — начала XX вв.: [сборник]. Архангельск: КИРА, 2011. С. 31.

       31 Там же. С. 57—59.

       32 BergR. Op. cit. P. 29.

       33 Соседи на Крайнем Севере: Россия и Норвегия: от первых контактов до Баренцева сотрудничества. Мурманск: Кн. изд-во, 2001. С. 198.

       34 Нильсен Й.П. Российско-норвежские отношения в арктической Европе и история Баренцева Евро-Арктического региона // Баренц-журнал. 2002. № 1. С. 22.