Стихотворения

       Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2024

       Валерий СКОБЛО

       Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил матмех ЛГУ. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Научные труды в области прикладной математики, радиофизики, оптики. Сборники стихов ？Взгляд в темноту？ (СПб, 1992), ？Записки вашего современника？ (СПб, 2011), ？О воде и воле？ (СПб, 2015), ？За тайной печатью？ (СПб, 2017), ？Отплытие？ (Торонто, 2022). Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1993). Стихи, проза, публицистика публиковались в российской и зарубежной (Англия, Беларусь, Болгария, Германия, Дания, Израиль, Ирландия, Канада, Казахстан, США, Украина, Финляндия, Франция, Эстония и др.) литературной периодике. Основные публикации последних десяти лет в журналах: ？Арион？, ？День и ночь？, ？Звезда？, ？Зеркало？, ？Зинзивер？, ？Иерусалимский журнал？, ？Интерпоэзия？, ？Крещатик？, ？Нева？, ？Новая Юность？, ？Новый берег？, ？Новый журнал？, ？Новый мир？, ？Новый свет？, ？Сибирские огни？, ？Слово\Word？, ？Урал？, ？homo Legens？, ？Юность？, билингве ？Антология русской поэзии начала XXI века？ (YMCA-Press) и многих других. Лауреат премии им. Анны Ахматовой (М., 2012), финалист международных конкурсов стихотворного перевода ？С севера на восток？ (Хельсинки, 2013 и 2016), дипломант литературной премии им. А. А. Ахматовой (СПб, 2015), 4-е место читательского рейтинга Журнального Зала за 2019 г., лауреат международной премии им. Э. Хемингуэя (Торонто, 2020), лауреат журнала ？Чайка？ за 2021 г. (номинация ？Поэзия？, Вашингтон). Живет в Санкт-Петербурге.

       * * *

       Терпение — вот, на чем держится

       мир, окружающий нас.

       Упорном терпении… шаге его черепашьем.

       И нашем… и чьем-то,

       его превышающем в тысячи раз,

       Воловьем терпении, с коим

       мы землю бесплодную пашем.

       Кому это нужно? — себя…

       ну, а лучше другого спроси.

       Дождаться ответа — уже непростая наука…

       Покуда Земля не качнется

       на хрупкой незримой оси,

       Пока ты в ответ не услышишь

       подобие некого звука.

       Не вникнуть тебе, хоть умри,

       ни в музыку движенья планет,

       Ни в прелести рая,

       тем более — в ужасы ада.

       Уходишь отсюда,

       достойный совсем и не жалости, нет —

       Томительно-долгого, чуткого

       и терпеливого взгляда.

       * * *

       Несколько слов я хотел бы сказать напоследок

       Не для дачных соседей… даже не для соседок.

       И не для теней, чей шепот все более внятен.

       Не для лиц на стене из темных и светлых пятен,

       Не призракам, нашу жизнь населяющим плотно,

       Нет — птахам небесным, щебечущим беззаботно.

       Кто, меня услышав, редкое верное слово

       Передадут по кругу, повторяя все снова.

       * * *

       Думаю, сам я — не маленький человек,

       И Акакий Акакиевич симпатичен мне не очень.

       Вот и Ной не брал таких с собою в ковчег,

       Хотя посадил без счета кошек, собак и тварей прочих.

       Жалость?.. Но с подозрением к ней относясь,

       Не отпускаю на счет сей совсем уже пошлые шутки.

       Есть какая-то неуловимая связь

       Между мельчайшим чиновником и полицейским из будки.

       Вышел я вовсе не из шинельки… отнюдь.

       Что мне теперь-то она в убеленных сединами летах?

       Стань отщепенцем — и тогда жалким не будь.

       Выхода нету? — ищи утешенья в библейских сюжетах.

       Не утратил еще ощущенье пути,

       Пусть и покажется на какой-то момент: песенка спета.

       Жизнь — это опыт известно чего… прости!..

       Гоголь с жалостью улыбнется мне из-под стекла с портрета.

       * * *

       Ношу значок со статуей Аполлона

       (Голый мужчина — как говорил мой внук).

       Для меня он не то, чтобы был икона,

       А типа такой старый и верный друг.

       Но совсем не влиятельный, не при месте.

       Я не знаю, право, какой с него прок?

       И хотя в кабинет с ним заходим вместе,

       Он никто для главреда — значок и значок.

       Выхожу на дорогу, и он со мною.

       Я один, и он совершенно один.

       Неподвластны стуже, ливням и зною…

       Чем-то связаны в пору лихих годин.

       * * *

       Перейдя через некую грань,

       Ты свыкаешься с жизнью земною.

       Что в ней высшая ценность, что дрянь,

       Да и есть ли в ней нечто дрянное? —

       Представляешь не так, как вчера…

       До тех пор, пока — имя открою —

       Ангел Грусти, не скажет: Пора…

       И тебя поведет за собою.

       * * *

       В этом пейзаже нет его. Он исчез.

       И, честно сказать, хуже не стало без.

       Пусть он знал, что Паскаль прозывался Блез.

       И вот он вычеркнут из домовых книг,

       Из базы данных. Стал просто отсвет… блик.

       Кто теперь вспомнит: жил здесь один старик.

       Порою чувствовал он чужую боль,

       Не приставал, не потреблял алкоголь.

       Стал не привидение, а полный ноль.

       И при жизни он не был ничей кумир.

       Кто ни уходит — не оскудеет мир.

       В этом пейзаже не остается дыр.

       Не говорил, что все на свете фигня.

       Перед концом царство сменял на коня.

       Но это пока еще не про меня.

       * * *

       Если умру я — какая печаль?

       Мне и не грустно нисколько.

       Разве, что Таню немного мне жаль.

       Разве, что Таню. И только.

       С матерью вместе и вместе с отцом

       Лежать под одной плитою.

       Таня, уж ты здесь держись молодцом,

       Если чего-то я стою.

       Это не страшно совсем — ты поверь.

       Боялся — больше не трушу.

       Только ценою утрат и потерь

       Мы все обретаем душу.

       Да, только этою горькой ценой,

       Нашим последним секретом…

       Легкой расплатой и тяжкой виной.

       …И что мы знаем об этом?

       * * *

       Я сижу в кресле на своем участке,

       Здесь бывают гости, но очень нечасто.

       В городе — жарынь, ковид, все такое…

       Им ведь не скажешь: оставьте нас в покое.

       А здесь хорошо, даже когда ненастно.

       Можно вздохнуть, и жара не полновластна.

       И можно подумать, что — час неровен —

       Есть еще время для всяких пустяковин,

       И что в жизни все было не случайно…

       Надо мною парит озерная чайка.

       Я смотрю на нее в робкой надежде,

       Что время кончится не раньше… не прежде…

       * * *

       Вот стихи… Существа безответные,

       Даже жалкие в чем-то до слез.

       Подзаборные… полузапретные…

       Кто же их принимает всерьез?

       Между тем — как дома монолитные,

       В них сплавляются строчки в одно.

       Как их автор — совсем беззащитные,

       Пусть покажется это смешно.

       Но не то, чтоб до громкого хохота.

       Это был бы большой перебор.

       Я из собственных жизни и опыта

       О стихах здесь веду разговор.

       Стих примите, всю зыбкую речь его,

       Или шлите, известно куда.

       Мне добавить к нему, в общем, нечего,

       И теперь это ваша беда.

       * * *

       Что ты мне дал?.. Что дал мне?.. —

       спросила его она.

       На что мне твоя любовь?

       Зачем мне она нужна?

       Пробовал мое сердце

       открыть золотым ключом?

       В конце-то концов, и любовник

       ты был — ни о чем.

       Идеи твои… мысли,

       венчал которые стих…

       Наслушалась выше крыши —

       да что пользы мне с них?

       Фантазии, разговоры

       о Боге и о душе…

       Все для наивных дурочек —

       надоели уже.

       Зачем тебя слушала

       в самом начале начал?

       …Ничего не ответил,

       лишь головой покачал.

       * * *

       Все не так страшно,

       как кажется иногда моей дочке…

       Жизнь — как дирижабль

       в цельнометаллической оболочке,

       Может вспыхнуть в любой момент,

       рассыпаться фейерверком.

       Пламя пойдет низом,

       а потом плотной стеною — верхом.

       Просто жизнь твою

       тающим угольком выстрелит в небо,

       Точно сгусток

       любви и ненависти, боли и гнева.

       Ужас делает душу

       податливой или суровой.

       Астроном будет рад

       зафиксировать вспышку Сверхновой.

       Все не так уж и жутко…

       делов-то — сердечная смута.

       Все много страшнее…

       Намекнешь ли на это кому-то?

       * * *

       Господи, прими меня!

       Будь со мной в моей печали.

       В свете Твоего огня

       Головешка я?.. Свеча ли?

       Господи, позволь войти

       (Гирями застыли ноги),

       Сделать шаг в конце пути,

       Не споткнуться на пороге.

       Господи, шагнуть в Твой сад —

       Непосильная задача…

       …Или отошли назад,

       Соболезнуя и плача.

       * * *

       Не верь, не слушай, не гордись!..

       А. С. Хомяков. ？Россия？ (1839)

       ？Не верь, не слушай, не гордись!..？ —

       нас Хомяков просил

       Почти что двести лет назад,

       хоть был славянофил.

       Не верь газетам — ни одной:

       все, как одна, нам врут.

       Искать там правду — что за бред? —

       артель ？Напрасный труд？.

       Не слушай радио: зачем?

       там тоже правды нет.

       Что изменилось, — мне ответь —

       за эти двести лет?

       И телевизор не велел

       нам Хомяков смотреть.

       Там даже полуправды — ну…

       ну, максимум, на треть.

       А что касаемо Сети… —

       то этот Хомяков

       В нее ни разу… ни ногой:

       мол, нету дураков.

       Святую Истину ищи…

       ищи пока живой,

       Но ты дерзай ее постичь

       своею головой.

       Но и постигнув — не гордись…

       Не зря он так изрек.

       Хоть был простой славянофил,

       а вовсе не пророк.

       * * *

       Триумфальное шествие олухов,

       Что не знает своих берегов…

       Горизонт загорелся от сполохов:

       Отражают там козни врагов.

       Выпекают там сладкие булочки,

       И медовые точат слова,

       Что забили проспекты и улочки.

       После них не расти хоть трава.

       И она не растет на пожарищах,

       Там, где умники жили вчера.

       Им, не числя в друзьях и товарищах,

       Собирайтесь, — сказали, — пора.

       Поступь глупости победоносная,

       У нее так чеканны шаги.

       Величавая… грозная… постная —

       Как увидишь, так сразу беги.

       Грубый хлеб с отрубями и плесенью

       Большинству предназначен судьбой.

       Не для олухов он, прущих с песнями —

       Для простых дураков: нас с тобой.

       Валерий СКОБЛО

       Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил матмех ЛГУ. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Научные труды в области прикладной математики, радиофизики, оптики. Сборники стихов ？Взгляд в темноту？ (СПб, 1992), ？Записки вашего современника？ (СПб, 2011), ？О воде и воле？ (СПб, 2015), ？За тайной печатью？ (СПб, 2017), ？Отплытие？ (Торонто, 2022). Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1993). Стихи, проза, публицистика публиковались в российской и зарубежной (Англия, Беларусь, Болгария, Германия, Дания, Израиль, Ирландия, Канада, Казахстан, США, Украина, Финляндия, Франция, Эстония и др.) литературной периодике. Основные публикации последних десяти лет в журналах: ？Арион？, ？День и ночь？, ？Звезда？, ？Зеркало？, ？Зинзивер？, ？Иерусалимский журнал？, ？Интерпоэзия？, ？Крещатик？, ？Нева？, ？Новая Юность？, ？Новый берег？, ？Новый журнал？, ？Новый мир？, ？Новый свет？, ？Сибирские огни？, ？Слово\Word？, ？Урал？, ？homo Legens？, ？Юность？, билингве ？Антология русской поэзии начала XXI века？ (YMCA-Press) и многих других. Лауреат премии им. Анны Ахматовой (М., 2012), финалист международных конкурсов стихотворного перевода ？С севера на восток？ (Хельсинки, 2013 и 2016), дипломант литературной премии им. А. А. Ахматовой (СПб, 2015), 4-е место читательского рейтинга Журнального Зала за 2019 г., лауреат международной премии им. Э. Хемингуэя (Торонто, 2020), лауреат журнала ？Чайка？ за 2021 г. (номинация ？Поэзия？, Вашингтон). Живет в Санкт-Петербурге.

       * * *

       Терпение — вот, на чем держится

       мир, окружающий нас.

       Упорном терпении… шаге его черепашьем.

       И нашем… и чьем-то,

       его превышающем в тысячи раз,

       Воловьем терпении, с коим

       мы землю бесплодную пашем.

       Кому это нужно? — себя…

       ну, а лучше другого спроси.

       Дождаться ответа — уже непростая наука…

       Покуда Земля не качнется

       на хрупкой незримой оси,

       Пока ты в ответ не услышишь

       подобие некого звука.

       Не вникнуть тебе, хоть умри,

       ни в музыку движенья планет,

       Ни в прелести рая,

       тем более — в ужасы ада.

       Уходишь отсюда,

       достойный совсем и не жалости, нет —

       Томительно-долгого, чуткого

       и терпеливого взгляда.

       * * *

       Несколько слов я хотел бы сказать напоследок

       Не для дачных соседей… даже не для соседок.

       И не для теней, чей шепот все более внятен.

       Не для лиц на стене из темных и светлых пятен,

       Не призракам, нашу жизнь населяющим плотно,

       Нет — птахам небесным, щебечущим беззаботно.

       Кто, меня услышав, редкое верное слово

       Передадут по кругу, повторяя все снова.

       * * *

       Думаю, сам я — не маленький человек,

       И Акакий Акакиевич симпатичен мне не очень.

       Вот и Ной не брал таких с собою в ковчег,

       Хотя посадил без счета кошек, собак и тварей прочих.

       Жалость?.. Но с подозрением к ней относясь,

       Не отпускаю на счет сей совсем уже пошлые шутки.

       Есть какая-то неуловимая связь

       Между мельчайшим чиновником и полицейским из будки.

       Вышел я вовсе не из шинельки… отнюдь.

       Что мне теперь-то она в убеленных сединами летах?

       Стань отщепенцем — и тогда жалким не будь.

       Выхода нету? — ищи утешенья в библейских сюжетах.

       Не утратил еще ощущенье пути,

       Пусть и покажется на какой-то момент: песенка спета.

       Жизнь — это опыт известно чего… прости!..

       Гоголь с жалостью улыбнется мне из-под стекла с портрета.

       * * *

       Ношу значок со статуей Аполлона

       (Голый мужчина — как говорил мой внук).

       Для меня он не то, чтобы был икона,

       А типа такой старый и верный друг.

       Но совсем не влиятельный, не при месте.

       Я не знаю, право, какой с него прок?

       И хотя в кабинет с ним заходим вместе,

       Он никто для главреда — значок и значок.

       Выхожу на дорогу, и он со мною.

       Я один, и он совершенно один.

       Неподвластны стуже, ливням и зною…

       Чем-то связаны в пору лихих годин.

       * * *

       Перейдя через некую грань,

       Ты свыкаешься с жизнью земною.

       Что в ней высшая ценность, что дрянь,

       Да и есть ли в ней нечто дрянное? —

       Представляешь не так, как вчера…

       До тех пор, пока — имя открою —

       Ангел Грусти, не скажет: Пора…

       И тебя поведет за собою.

       * * *

       В этом пейзаже нет его. Он исчез.

       И, честно сказать, хуже не стало без.

       Пусть он знал, что Паскаль прозывался Блез.

       И вот он вычеркнут из домовых книг,

       Из базы данных. Стал просто отсвет… блик.

       Кто теперь вспомнит: жил здесь один старик.

       Порою чувствовал он чужую боль,

       Не приставал, не потреблял алкоголь.

       Стал не привидение, а полный ноль.

       И при жизни он не был ничей кумир.

       Кто ни уходит — не оскудеет мир.

       В этом пейзаже не остается дыр.

       Не говорил, что все на свете фигня.

       Перед концом царство сменял на коня.

       Но это пока еще не про меня.

       * * *

       Если умру я — какая печаль?

       Мне и не грустно нисколько.

       Разве, что Таню немного мне жаль.

       Разве, что Таню. И только.

       С матерью вместе и вместе с отцом

       Лежать под одной плитою.

       Таня, уж ты здесь держись молодцом,

       Если чего-то я стою.

       Это не страшно совсем — ты поверь.

       Боялся — больше не трушу.

       Только ценою утрат и потерь

       Мы все обретаем душу.

       Да, только этою горькой ценой,

       Нашим последним секретом…

       Легкой расплатой и тяжкой виной.

       …И что мы знаем об этом?

       * * *

       Я сижу в кресле на своем участке,

       Здесь бывают гости, но очень нечасто.

       В городе — жарынь, ковид, все такое…

       Им ведь не скажешь: оставьте нас в покое.

       А здесь хорошо, даже когда ненастно.

       Можно вздохнуть, и жара не полновластна.

       И можно подумать, что — час неровен —

       Есть еще время для всяких пустяковин,

       И что в жизни все было не случайно…

       Надо мною парит озерная чайка.

       Я смотрю на нее в робкой надежде,

       Что время кончится не раньше… не прежде…

       * * *

       Вот стихи… Существа безответные,

       Даже жалкие в чем-то до слез.

       Подзаборные… полузапретные…

       Кто же их принимает всерьез?

       Между тем — как дома монолитные,

       В них сплавляются строчки в одно.

       Как их автор — совсем беззащитные,

       Пусть покажется это смешно.

       Но не то, чтоб до громкого хохота.

       Это был бы большой перебор.

       Я из собственных жизни и опыта

       О стихах здесь веду разговор.

       Стих примите, всю зыбкую речь его,

       Или шлите, известно куда.

       Мне добавить к нему, в общем, нечего,

       И теперь это ваша беда.

       * * *

       Что ты мне дал?.. Что дал мне?.. —

       спросила его она.

       На что мне твоя любовь?

       Зачем мне она нужна?

       Пробовал мое сердце

       открыть золотым ключом?

       В конце-то концов, и любовник

       ты был — ни о чем.

       Идеи твои… мысли,

       венчал которые стих…

       Наслушалась выше крыши —

       да что пользы мне с них?

       Фантазии, разговоры

       о Боге и о душе…

       Все для наивных дурочек —

       надоели уже.

       Зачем тебя слушала

       в самом начале начал?

       …Ничего не ответил,

       лишь головой покачал.

       * * *

       Все не так страшно,

       как кажется иногда моей дочке…

       Жизнь — как дирижабль

       в цельнометаллической оболочке,

       Может вспыхнуть в любой момент,

       рассыпаться фейерверком.

       Пламя пойдет низом,

       а потом плотной стеною — верхом.

       Просто жизнь твою

       тающим угольком выстрелит в небо,

       Точно сгусток

       любви и ненависти, боли и гнева.

       Ужас делает душу

       податливой или суровой.

       Астроном будет рад

       зафиксировать вспышку Сверхновой.

       Все не так уж и жутко…

       делов-то — сердечная смута.

       Все много страшнее…

       Намекнешь ли на это кому-то?

       * * *

       Господи, прими меня!

       Будь со мной в моей печали.

       В свете Твоего огня

       Головешка я?.. Свеча ли?

       Господи, позволь войти

       (Гирями застыли ноги),

       Сделать шаг в конце пути,

       Не споткнуться на пороге.

       Господи, шагнуть в Твой сад —

       Непосильная задача…

       …Или отошли назад,

       Соболезнуя и плача.

       * * *

       Не верь, не слушай, не гордись!..

       А. С. Хомяков. ？Россия？ (1839)

       ？Не верь, не слушай, не гордись!..？ —

       нас Хомяков просил

       Почти что двести лет назад,

       хоть был славянофил.

       Не верь газетам — ни одной:

       все, как одна, нам врут.

       Искать там правду — что за бред? —

       артель ？Напрасный труд？.

       Не слушай радио: зачем?

       там тоже правды нет.

       Что изменилось, — мне ответь —

       за эти двести лет?

       И телевизор не велел

       нам Хомяков смотреть.

       Там даже полуправды — ну…

       ну, максимум, на треть.

       А что касаемо Сети… —

       то этот Хомяков

       В нее ни разу… ни ногой:

       мол, нету дураков.

       Святую Истину ищи…

       ищи пока живой,

       Но ты дерзай ее постичь

       своею головой.

       Но и постигнув — не гордись…

       Не зря он так изрек.

       Хоть был простой славянофил,

       а вовсе не пророк.

       * * *

       Триумфальное шествие олухов,

       Что не знает своих берегов…

       Горизонт загорелся от сполохов:

       Отражают там козни врагов.

       Выпекают там сладкие булочки,

       И медовые точат слова,

       Что забили проспекты и улочки.

       После них не расти хоть трава.

       И она не растет на пожарищах,

       Там, где умники жили вчера.

       Им, не числя в друзьях и товарищах,

       Собирайтесь, — сказали, — пора.

       Поступь глупости победоносная,

       У нее так чеканны шаги.

       Величавая… грозная… постная —

       Как увидишь, так сразу беги.

       Грубый хлеб с отрубями и плесенью

       Большинству предназначен судьбой.

       Не для олухов он, прущих с песнями —

       Для простых дураков: нас с тобой.