В сети информация равносильна власти. Сеть усиливает голоса обладающих властью…,
а в киберпространстве… власть принадлежит корпорациям и государству.
Великими державами киберпространства являются заказные технологические компании.
По своему влиянию они сопоставимы с правительствами КНР, Индии, России и США[1]
Б. Макконнелл, политолог (США)
… в обозримом будущем мы должны уделять большее внимание угрозам,
исходящим от государств (а не террористов. — А. П.)[2]
Военная стратегия США, 2015
Период наиболее активного военно-силового использования мощи всей западной ЛЧЦ для утверждения новых норм и правил, соответствующих современным интересам и ценностям, можно отнести к 2021–2025 годам, хотя фактически Запад начал перестраивать ？под себя？ МО уже с 90-х годов XX века. Югославия (1999), Ирак (2003), а до этого Афганистан, Ливия, Сирия и Украина, а также целый ряд других войн и военных конфликтов, укладываются в эту долгосрочную стратегию США. Если вновь обратиться к использованной нами модели политического процесса, то этот период в развитии МО будет означать усиление влияния внешних факторов на систему национальных ценностей и интересов с тем, чтобы деформировать их под стандарты западной ЛЧЦ.
Рис. 1.40. Теоретическое обоснование третьего периода в развитии стратегии западной ЛЧЦ
Иными словами, в этот период (2021–2025 годы) резко усилится давление западной ЛЧЦ по трем векторам:
— вектор ？Б？ — ？Д？ — внешних сил на правящую элиту;
— вектор ？Б？ — ？А？ — внешних сил на систему национальных ценностей, интересов и норм;
— вектор ？Б？ — ？В？ — смену политического курса.
Конечно, это давление существовало и в предыдущие периоды. Оно является характерной чертой всего современного этапа развития сценария ？Военно-силового противоборства ЛЧЦ？, но именно в этом периоде, вероятно, может произойти качественная смена парадигмы: либо под военно-силовым давлением российская ЛЧЦ капитулирует и ？подгонит？ свои нормы под ？международные？, ？универсальные？ нормы западной ЛЧЦ, либо военно-силовая фаза перейдет в открытую, вооруженную фазу противоборства.
Другое дело, что остатки сохранившейся международно-правовой системы и определенная степень сохранившихся суверенитета не только России, но и даже союзников США (например, Франции и Германии в вопросе о войне в Ираке) мешают Вашингтону полномасштабно использовать эту стратегию. Можно предположить, что когда США удастся завершить реализацию ряда условий, то эта стратегия будет использована полностью, а именно:
— максимально сплотить вокруг лидера западной ЛЧЦ — США — остальных членов военно-политической коалиции, ограничив их суверенитет и создав дополнительные институты этой коалиции (например, ТТП и ТАП);
— максимально реализовав программы развития ВС и ВиВТ, начатые с конца 90-х годов XX века (которые вылились в 100% увеличение военного бюджета США за одно десятилетие), завершив развертывание новых видов и систем оружия, прежде всего, гиперзвукового, ВТО и систем ПРО;
— максимально ослабив своих потенциальных оппонентов, прежде всего Россию, создав для нее трудности в международной и внутриполитической областях, а также ？продвинув？ ЕС и НАТО на восток;
— наконец, к этому периоду завершится создание системной и сетевой системы управления государством, обществом и вооруженными силами. Эта система силовых и военных средств принуждения, объединяющая инструменты ？жесткой силы？, ？мягкой силы？ и ？умной силы？ в некую систему силового принуждения, т.е. будет создана система принуждения и система управления принуждением. Как пишет известный американский политолог Б. Макконнелл, ？…Во-первых, благодаря превращению ？каждого оружияв сенсорный датчик“ командиры тактического звена гораздо лучше осведомлены о текущей обстановке на поле боя и даже приобретают известную автономность действий, но тем не менее остаются под гибким руководством центрального командования. Равным образом способность центра узнавать в режиме реального времени обо всех изменениях обстановки на театре военных действий порой зависит от CNN не в меньшей степени, чем от донесений нижестоящих командиров. Иногда командиры среднего звена получают от главного командования запросы относительно происшествий, о которых им самим еще не докладывали с передовых позиций. При такой динамике событий центр вынужден брать оперативное управление рассредоточенными на большой территории силами на себя？[3].
Иными словами, формирование сети в вооруженных силах не ведет к децентрализации — чего по-прежнему боятся военачальники в России, — а, наоборот, позволяет контролировать обстановку, в том числе минуя промежуточные звенья, по вектору ？штаб-солдат？.
И другой, очень важный вывод. В XXI веке эффективность экономики, общества и, конечно же, военных, будет во многом определяться степенью их творческих возможностей, ？креативности？, которая, в свою очередь, во многом будет зависеть от степени свободы и одновременно управляемости той или иной единицей — подразделением, бригадой, танком, самолетом.
Тот же пакет инноваций применяется и в гражданской жизни — в данном случае в области государственного управления, — считает Б. Макконнелл: ？Сегодня мы наиболее отчетливо наблюдаем такие сдвиги в Китае, где проводятся полевые испытания новой сетевой системы государственного управления. У большинства китайцев есть мобильные телефоны, благодаря которым центр осведомлен об их местонахождении. Кроме того, телефоны образуют невиданную прежде сеть сенсорных датчиков, способную повысить эффективность борьбы с коррупцией, которую ведет председатель Си Цзиньпин, в том числе на государственных предприятиях, где 600 млн ？гражданских журналистов“ записывают на мобильные телефоны неблаговидные поступки го- ре-чиновников？[4].
При реализации базового сценария противоборства после 2021 года параллельно с эскалацией военных приготовлений и подготовкой к оккупации России будет происходить опережающая эскалация самых разных силовых действий и спецопераций по демонтажу государства, включая экстремистские и террористические. Пример с Украиной — очень наглядное подтверждение базовой модели такой эскалации, когда захват силовых органов страны и дезорганизация их деятельности привели к параличу власти и не потребовали прямого военного насилия, которое неизбежно было бы связано с серьезными рисками. Сочетание политического использования военной силы (угроз В. Януковичу) с дезорганизацией институтов государства привело к быстрой победе Запада[5]. У западной ЛЧЦ уже сегодня сложился устойчивый алгоритм по демонтажу государства, который может быть использован в эти годы уже против России и КНР.
Этот алгоритм совершенствуется постоянно и после 2021 года будет представлять собой более сложную и эффективную систему, полностью интегрирующую все средства силовой и вооруженной борьбы — от космической разведки до активности человека, завербованного для работы в социальной сети.
По сути дела, все эти действия — специальный период системной и сетецентрической войны против России, который сознательно организован и управляем извне. К 2016 году стало уже окончательно ясно, что такие мероприятия стали контролироваться руководством ВС в ряде западных государств, и в ЕС, и НАТО. Вероятно, один из первых примеров внешнего управления ВС относится к руководству пакистанским генштабом моджахедами в Афганистане в 80-е годы XX века. Позже эта практика широко применялась в других странах. Этот период активного развертывания специальных операций может сопровождаться прямыми военными действиями, но гораздо безопаснее, — по мнению Запада — если он будет проходить без внешнего прямого вооруженного вмешательства. Во всяком случае видимого и официально признаваемого. Именно так как это произошло в 2014–2015 годах на Украине[6].
Важно подчеркнуть, что разработка средств противоборства со стороны России в период 2017–2025 годов будет проходить в условиях, когда военный бюджет должен будет оставаться на прежнем уровне, а ГПВ — 2025 в целом останется в масштабах прежних расходов. Это означает, что новые средства противоборства, создаваемые в рамках прежнего бюджета, предстоит разрабатывать за счет сокращения военных расходов по некоторым прежним статьям, либо за счет собственной финансово-хозяйственной деятельности предприятий ОПК. Так, модернизация трех комплексов в Концерне ВКО ？Алмаз-Антей？ в течение 5 лет потребовала 160 млрд рублей, из которых 140 составили собственные средства предприятий концерна[7].
Кроме того, надо также понимать, что совершенно новое качество приобретают в такой цивилизационной военно-силовой борьбе негосударственные субъекты международных отношений, чья сила и влияние становятся сопоставимы с государственными (что также требует затрат). Например, ？Правый сектор？, или ？ИГИЛ？, которые становятся новым международным фактором в ведении военных действий. Проблема сегодня заключается, однако, в том, что наша военная наука и искусство традиционно воспринимают в качестве субъекта вооруженного противостояния только государства, их военные организации и их вооруженные силы (хотя война в Афганистане и военные операции на Кавказе и внесли свои коррективы), не разрабатывая способов и средств ведения ？ассиметричных？ сетецентрических войн с ？облачным противником？[8].
Сегодня, таким образом, ？главным противником？ может оказаться уже не государство, а некая ？общественная организация？. Так, сейчас ？Исламское государство？ как пылесос засасывает в орбиту своего влияния десятки тысяч местных суннитов, — отмечают исследователи МГИМО, — а также боевиков из других исламистских организаций и адептов джихадизма из-за рубежа. По данным американских спецслужб, более одной тысячи боевиков пополняют ряды ИГ ежемесячно, а общее число иностранцев, воюющих на стороне организации, составляет сейчас 16 тысяч человек. По информации западных СМИ, к армии новоявленного ？халифата？ примкнули около 3 тыс. граждан из Европы, США и республик бывшего СССР, в том числе из России, в основном из Чечни[9]. Аналогичные организации могут стать той военной силой, которая будет использована против России на завершающем этапе сетецентрической войны.
В различных вариантах сценария глобального ？Военно-силового противоборства？, которые будут реализовываться после 2021 года, в конечном счете, победит та ЛЧЦ и то государство, которые смогут обеспечить не только сопоставимую государственную мощь и военный потенциал, но наиболее эффективную, привлекательную и защищенную систему национальных ценностей, эффективную и патриотическую систему государственных и общественных институтов.
>>Полностью ознакомиться с аналитическим докладом А.И. Подберёзкина "Стратегия национальной безопасности России в XXI веке"<<
[1] Макконнелл Б. Сетевое общество и роль государства // Россия в глобальной политике. 2016. Март–апрель. — № 2. — С. 135–136.
[2] The National Military Strategy of the United States of America. — Wash.: GPO, 2015. June. — P. 3.
[3] Макконнелл Б. Сетевое общество и роль государства // Россия в глобальной политике. 2016. Март–апрель. — № 2. — С. 133.
[4] Макконнелл Б. Сетевое общество и роль государства // Россия в глобальной политике. 2016. Март–апрель. — № 2. — С. 133.
[5] Стратегическое прогнозирование международных отношений: кол. монография / под ред. А. И. Подберезкина, М. В. Александрова. — М.: МГИМО–Университет, 2016. — С. 577–595.
[6] Подберезкин А. И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. — М.: МГИМО Университет, 2015. — 169 с.
[7] Сафронов И., Сапожков О. Битва при бюджете // Коммерсант, 2016. 4 июля.
[8] Стратегическое прогнозирование международных отношений: кол. монография / под ред. А. И. Подберезкина, М. В. Александрова. — М.: МГИМО–Университет, 2016.
[9] Феномен ？Исламского государства？ и борьба с ним: правовые, социально-экономические и политические аспекты. Аналит. записка / подготовлена А. В. Федорченко, А. В. Крылов. М. 2015. Март. С. 3.
11.05.2017