В этом варианте базового сценария будут доминировать парадигмы и тенденции политики, существовавшие до 2025 года, при их дополнении новыми парадигмами: экологическими, демографическими, природно-ресурсными, социальными и др. Этот вариант можно назвать ？Силовым принуждением？.

       Рис. 1.[1]

       Есть основания полагать, что этот вариант сценария может стать основным и наиболее предпочтительным после 2025 года для правящей элиты США в силу ряда обстоятельств, а именно:

       — он является ？прямым наследником？ базового сценария развития США до 2025 года и в силу этого привычным как с политической, так и военно-технической точек зрения;

       — временной промежуток (до 2025 года) существования предыдущего варианта сценария относительно мал, а радикальных изменений в МО–ВПО может и не произойти, что не потребует радикального изменения национальной стратегии;

       — инерция не только существующих договоров, связей, НИОКР, промышленных производств и технологий диктует изменения в стратегии в том случае, если они крайне, критически необходимы;

       — наконец, можно предположить, что реализованная стратегия и сценарий США до 2025 года могут оказаться вполне успешными и вообще не потребовать корректив.

       Вместе с тем, ？переходный период？, в котором находится мир и США, предполагает развитие новых и появление принципиально новых парадигм. При этом основные новые парадигмы ожидаются, прежде всего, в группах, формирующих международную и военно-политическую обстановку в мире.

       Рис. 2. Крупнейшие нефтяные потребители мира, базовый сценарий[2]

       Рис. 3. Мировое потребление энергии по видам топлива, 1990-2040 (квадриллионов БТЕ)[3]

       Рис. 4. Мировая электроэнергетика 2050: прогноз доли ВИЭ — около 40% от общего объема генерации[4]

       Ранее, в предлагаемых теоретических и методологических обоснованиях стратегического прогноза развития МО–ВПО и сценариев развития отдельных субъектов, предлагалось выделить эти группы и обозначить взаимосвязь между нами следующим образом:

       Рис. 5. Основные факторы, формирующие международную обстановку

       Из рисунка видно, что традиционно существуют известные (но не всегда явные) три группы объективных факторов, формирующих МО, и одна группа — субъективных факторов, — появившаяся в конце XX — начале XXI века в качестве самостоятельной группы. Ее возросшее влияние на формирование МО связано с развитием значения национального человеческого капитала и его институтов, которые в XX веке превратились сначала в главный фактор экономического и социального развития человечества, а позднее и в широкий набор средств и способов влияния на МО и даже ВПО, прежде всего потому, что они ориентированы непосредственно на человека и на область управления — политическую элиту.

       Эти новые средства (электронные и сетевые СМИ), интернет и его производные (Веб 2.0 и Веб 3.0), средства связи и пр. значительно опережают в своем развитии способы их использования в общественно-политических целях. Так, массовое применение Веб 2.0 с подачи государственного секретаря США Х. Клингтон началось менее 10 лет назад, превратившись к 2016 году в мощный политический инструмент.

       Учитывая, что наиболее приоритетной политической целью в XXI веке стали правящие элиты наций и государств, новые средства и способы влияния на НЧК, общество, его институты превратилось в наиболее эффективный набор политических инструментов, который занимает главное место в политике ？новой публичной дипломатии？

       В стратегии ведущих западных государств в XXI веке произошли два качественных изменения в основных областях — целях стратегии и средствах стратегии, — что, естественно, неизбежно отразилось и на смене способов применения тех или иных средств. Как, впрочем, и всегда способы (военное и политическое искусство) появлялись вслед за средствами.

       Таблица 1.

       Резко возросла в XXI веке тех средств, которые могут являться инструментами влияния НЧК на политику. Так, например, университеты превратились в мощные инструменты влияния не только внутри страны (спорят, например, о том, кто сильнее лоббирует кандидатов на пост президента США от Демократической партии — кланы Кеннеди, Клинтона или Гарвард), но и за рубежом, которые по степени своего влияния соперничают с государственными институтами. Достаточно сказать, что объем финансирования крупного университета США равен российскому федеральному бюджету на образование.

       В еще большей степени это влияние НЧК и его институтов чувствуется на политической позиции наиболее активной части общества — среднего и особенно креативного класса, — формирующих политическую повестку дня уже не только в развитых, но и развивающихся государствах. Так, идеи и средства (сетевые СМИ, например) креативных слоев населения, которые были соответственно настроены, играли ведущую роль в ？цветных революциях？ в Грузии, Египте, на Украине и др. странах.

       Ниже мы подробнее рассмотрим способы формализации количественных, а также качественных оценок трех основных групп объективных факторов, формирующих МО и ВПО. Здесь же важно подчеркнуть, что воздействие на МО группы субъективных факторов влияния (чье значение в XXI веке существенно возрастает) может быть измерено только качественно. Это — намерения (？intentions？), симпатии, предпочтения, системы ценностей и личные интересы отдельных личностей: политических лидеров и других представителей правящих элит, а также влияние институтов развития НЧК, которое не всегда легко определить, хотя оно и огромно.

       Если четыре группы объективных факторов можно систематизировать анализировать, а их развитие прогнозировать, то влияние группы субъективных факторов необходимо учитывать иными способами, требующими самостоятельного теоретического и методологического обеспечения, а, главное, — политического внимание.

       Очевидно, что даже официальные взгляды, какими является, например, Военная доктрина РФ, выражают в лучшем случае более точный и обоснованный подход, который, однако, является всего лишь точкой зрения, позицией одной части правящей элиты в конкретный период времени. Так, уточненная Военная доктрина России, принятая в декабре 2014 года, является именно уточненным вариантом Военной доктрины 2010, а та — Военной доктрины 1999 года. Примечательно, что между двумя последними вариантами Военной доктрины прошло чуть более четырех лет, однако развитие ВПО потребовало новой редакции. Не случайно и то, что в новой редакции наибольший приоритет уделен описанию ？мирового развития？ и ？глобальной конкуренции？, ？перераспределению влияния в пользу новых центров экономического роста и политического притяжения？, а также ？соперничества ценностных ориентиров？.

       В действительности суть современного процесса формирования МО и ВПО вытекает из противоборства локальных цивилизаций и формирования соответствующих сценариев развития будущей МО и СО и будущих войн, т.е. во многом из ценностного противоборства, борьбы за лидерство, т.е., в конечном счете, понимание элит. Она имеет мало общего с прежними представлениями об отношениях государств в XX веке и, тем более, попытками их прогноза на будущее.

       Эта новая суть МО прямо вытекает из признания качественно нового характера военно-политической и международной обстановки, а также принципиально новых средств вооруженного насилия. Признание того, например, что МО и ВПО в XXI веке качественно, радикально отличаются от обстановки в XX веке. Эта новая суть требует рассматривать новую парадигму МО, а не механически экстраполировать МО, сложившуюся в XX веке, на XXI век, что особенно заметно на той части МО, которая непосредственно относится к ВПО:

       — соотношение и расстановка сил в мире (включая военные) становится совершенно иной: формируются новые центры силы на базе ЛЧЦ и их коалиций; это хорошо понимают лидеры западной ЛЧЦ, которые пытаются, в том числе, силовыми средствами сохранить контроль над МО и ВПО;

       — произошла революция в средствах ведения войны (ВиВТ), когда системы управления, связи и разведки стали решающими характеристиками, определяющими эффективность ВС и военной силы;

       — радикально изменились способы ведения войны (военное искусство);

       — появились совершенно новые пространства для ведения войн, прежде всего, воздушно-космическое, глобальное (на море и суше), информационное;

       — изменилось представление о времени, необходимом для начала и ведения войны, а также множество иных представлений.

       Эти и другие радикальные изменения привели к качественному изменению не только всего характера СО, войн и конфликтов, сделав их частями, производными от глобальных цивилизационных факторов, что ярко проявилось в концепции ？сетевой войны？. Это же, в свою очередь, стало мощным стимулом для усиления влияния субъективного фактора на формирование МО.

       Война — как высшая форма социального конфликта — обладает множеством решающих субъективных особенностей, которые затем влияют уже на более высокие уровни формирования ВПО и МО.

       Достаточно привести примеры войны 2014 года на Украине, где эти особенности проявились очень ярко. Так, появление небольшой патриотической группы решительных людей во главе с И. Стрелковым в Славянске привело к началу вооруженного восстания и изменению, в конечном счете, не только ВПО, но и МО во всем регионе. И, наоборот, отсутствие такой активной группы в Харькове и Одессе не позволило ？сепаратистам？ оказать достаточное сопротивление и захватить власть.

       В итоге формирование всей СО, а затем и ВПО и МО вокруг восточных регионов Украины стало следствием во многом субъективного частного случая — решимости нескольких десятков людей, возглавлявшихся И. Стрелковым. Более того, до этого, в Крыму, произошло ровно то же самое: несмотря на противодействие объективных факторов (власть, ресурсы, вооруженное насилие и т.п.), субъективная воля отдельной группы граждан Крыма в короткие сроки изменила стратегическую обстановку, затем — военно-политическую обстановку и, наконец, международную обстановку вокруг Крыма, втянув в себя все сколько-нибудь влиятельные субъекты, объективно формирующие МО.

       Субъективность, таким образом, выражается в сознательном приближении, даже интеграции особенностей стратегической обстановки (т.е. конкретных условий силовой и вооруженной борьбы) с международной обстановкой. В XXI веке прежняя жесткая логика и иерархия МО–ВПО–СО меняется на ？смыкание флангов？ — при формировании сценариев МО и СО. Средством для этого становится сетевая и сетецентрическая война, которые трансформируются из средства политики в важнейшие атрибуты и особенности. Этот феномен хорошо виден на примере войны в Сирии, где произошла интеграция средств ？новой публичной дипломатии и информационно-психологической войны, с одной стороны, и вооруженных действий ВКО РФ, Сирии, Ирана и курсов, — с другой.

       Растущее значение субъективных факторов особенно важно учитывать с точки зрения возможности влияния на правящие элиты отдельных государств и разработки специальных средств и методов такого влияния в качестве политических инструментов. Так, например, информационно-психологические средства воздействия на представителей правящей элиты, меры ограничения их доступа к финансовым ресурсам, банковским активам, счетам за рубежом, выезды в служебные и частные зарубежные поездки и т.д. можно с полным основанием рассматривать как средства влияния на отобранных специально представителей правящей элиты, что наглядно было видно на примере санкций в отношении отдельных деятелей РФ в 2014–2016 годы.

       Введение, ？дозирование？ и распространение этих санкций на отдельные группы лиц и корпорации превратилось в систему мер принуждения представителей правящей элиты России в рамках политики ？новой публичной дипломатии？.

       Постепенно происходила интеграция всех силовых средств политического влияния и воздействия в некую стратегию, которая охватывает индивидуальные, даже частные объекты и весь возможный спектр воздействия, получившую название ？сетецентрическая стратегия？. Этот военный термин, предполагающий интеграцию систем разведки и управления со средствами поражения, оказался очень удачным для иллюстрации новой военно-политической стратегии западной ЛЧЦ.

       Суть современной сетецентрической, системной и ？сетевой войны？ (которая не имеет начала и конца, ведется постоянно, без формального объявления войны и соблюдения каких-либо договоренностей) заключается в максимально широком использовании любых средств — политических, экономических, информационных, психологических, военных и других для достижения конечной и глобальной геополитической цели. Естественно, что в такой широкий спектр средств входят и средства, которые относятся к ？нетрадиционным？ военным средствам — подготовки экстремистских и террористических групп на территории противника. В СССР и России такая подготовка велась особенно активно с конца 80-х годов XX века.

       Суть этой стратегии также выражается в том, что силовые и военно-силовые (вооруженные) действия ведутся, не только системно, но и одновременно, и скоординировано на всех уровнях, против множества целей, как правило, изначально, либо планируются такими с самого начала. В самом общем виде эта суть может быть выражена в следующей матрице ？сетевых войн？, где масштабы и интенсивность применяемых средств условно распределены от 1 до 20:

       Рис. 6. Суть современной ？сетевой войны？ (на примере войны США-ЕС против России на Украине в 2014-2016 гг.)

       Из этой матрицы видно, например, что собственно военные и военно-технические средства используются параллельно и в разных масштабах с другими силовыми средствами, что отражало суть сетевой войны против России на данном этапе (2014–2016 гг.). При этом акцент делается, очевидно, на силовых (информационных, экономических) мерах, а вооруженные средства используются пока ограниченно, в рамках спектра специальных мер — создания оппозиционных и экстремистских, а также (при возможности) террористических групп на территории противника.

       Конфликт на Украине в этом смысле был очень показателен: не только госсекретарь США, но и его пресс-секретари (вспомним ？псакизмы？) и даже ООН, ОБСЕ и другие международные институты, ？вдруг？ претерпели мгновенную трансформацию, превратившись в средства ведения не ？чистой？ политики, а сетецентрической войны на стороне западной ЛЧЦ.

       Так, например, можно предположить, что развитие демографических тенденций в мире повлияет на внутриполитическую и внешнеполитическую ситуацию в США заметным образом. В частности, быстрое демографическое развитие стран Африки и особенно Латинской Америки неизбежно отразится на социально-экономической обстановке в мире и отношениях между США и этими государствами.

       Эти изменения неизбежно приведут к дальнейшему пересмотру основных положений политического и военного искусства в целях их адаптации к новым международным реалиям. В целом вариант ？Силовое принуждение？ военно-силового сценария развития США предполагает, что он будет характеризоваться следующими особенностями.

       Основные особенности варианта ？Силовое принуждение？ военно-силового сценария развития США после 2025 года:

       — В области государственного управления и политики США неизбежны серьезные перемены в военной организации страны.

       Прежде всего, с точки зрения:

       — мобилизации национальных ресурсов и ресурсов своих союзников по коалиции, к чему активно приступила в 2017 году администрация Д. Трампа;

       — дестабилизации внутриполитической ситуации в странах, которые рассматриваются в качестве потенциальных противников;

       — создании ресурсов и резервов для ведения глобальных военных операций (например, запасов КР всех типов базирования).

       В целом мероприятия в области государственного управления можно отнести как к внутриполитическим (изменениям в политической системе США), так и внешним (отношениям с другими странами).

       Реализация варианта ？Силовое принуждение？ на новом технологическом укладе и на новом уровне общественных отношений может, например, привести к политике США по отмене у противника не только суверенитета, но и вообще самого государства и его институтов, т.е. превращение существования государства и его институтов в политическую цель войны. Противник должен быть целиком интегрирован (на выгодных для США условиях) в новую экономику и политическую систему США, что потребует полного уничтожения его государства, суверенитета, и системы ценностей, т.е. уничтожения нации Соединенным Штатам будут мешать любые государства, обладающие суверенитетом, а также любые акторы, претендующие на это право.

       Другая сторона вопроса — заинтересованность США в ослаблении влияния и уничтожении международных институтов и организаций, находящихся вне их контроля.

       Это также означает не только постепенное ослабление позиций ООН, но и в целом международного права, как такового. Цель — заменит международное законодательство, для чего потребуется серьезная политическая и силовая работа по принуждению других государств и акторов.

       И первое, и второе невозможно при сохранении национальных систем ценностей, которые США будут девальвировать и адаптировать к американским.

       Таким образом, силовая политика США распространится на самые разные, в том числе новые области отношений между государствами и станет объектом силового влияния и прямого воздействия.

       Среди таких областей необходимо выделить следующие, которые еще к 2025 году должны стать явными объектами влияния и прямой агрессии:

       — национальные системы ценностей;

       — культура, наука, образование;

       — религия;

       — правовая система;

       — традиции.

       Если до 2025 года стратегия принуждения США ставила своей целью подчинение элит воле и управление через них государством, то после 2025 года национальные элиты в качестве политических субъектов должны будут вообще исчезнуть: в новом обществе экономике и политике США будут не нужны альтернативные центры силы в лице государственных институтов других субъектов.

       — В области внешней и военной политики это означает смену политических целей и их приоритетов. Основными объектами внешнеполитического воздействия после 2025 года станут:

       — противостоящие ЛЧЦ: Еще С. Хантингтон заметил, что в будущем ？Группы или страны, принадлежащие к одной цивилизации, оказавшись вовлеченными в войну с людьми другой цивилизации, естественно пытаются заручиться поддержкой представителей своей цивилизации. По окончании холодной войны складывается новый мировой порядок, и по мере его формирования, принадлежность к одной цивилизации или, как выразился X.Д.С. Гринвэй, ？синдром братских стран？ приходит на смену политической идеологии и традиционным соображениям поддержания баланса сил в качестве основного принципа сотрудничества и коалиций. О постепенном возникновении этого синдрома свидетельствуют все конфликты последнего времени — в Персидском заливе, на Кавказе, в Боснии. Правда, ни один из — этих конфликтов не был полномасштабной войной между цивилизациями, но каждый включал в себя элементы внутренней консолидации цивилизаций. По мере развития конфликтов этот фактор, похоже, приобретает все большее значение. Его нынешняя роль — предвестник грядущего？[5].

       — системы ценностей и традиции;

       — институты нации и государства.

       Очевидно, что средства силового воздействия на эти цели также изменятся:

       — во-первых, расширится спектр силовых средств, непосредственно влияющих на новые политические цели;

       — во-вторых, собственно военные средства и способы должны будут приспособиться к нанесению ущерба новым целям;

       — в-третьих, неизбежно должны произойти радикальные изменения в политическом и военном искусстве, т.е. способах применении новых ВВСТ.

       Очень наглядно эту тему иллюстрируют бывшие помощники начальника Генерального Штаба ВС И. Попов и М. Хамзатов:

       В любом случае политические и военные силовые действия в новых общественно-политических, экономических и технологических условиях после 2025 года будут иными потому, что радикально изменятся политические цели и объекты применения военной силы. В середине XXI века потребуется разрушение основ государства и его институтов до основания, включая систему воспроизводства национальной самоидентификации. Это можно сделать только системным силовым сетецентрическим воздействием, когда собственно военная сила выступает в качестве одного из многих средств насилия.

       Рис. 7. Война вчера, сегодня, завтра...[6]

       Подобные условия формируют и предопределяют военную политику США, которая в период 2025–2040 годов будет ориентирована на системное и комплексное использование всех видов насилия: информационного, психологического, дипломатического, военного.

       Эксперты справедливо говорят о том, что в XXI веке характер войн претерпит серьезные изменения. Традиционные войны и конфликты между развитыми государствами уже фактически исчезли.

       Соответственно и классическая военная наука должна сделать выводы из того факта, что, как правило, военные столкновения происходят между очень разными по военной мощи и другим показателям противниками.

       В 2020–2025 годы традиционная война окончательно уступит место ？асимметричным конфликтам？ даже между ведущими державами, которые будут использовать друг против друга своих союзников, либо искусственно создавать ？облачного противника？. В 2016 году, например, в США было признание ошибочным использовать в конфликтах большие массы войск？, чья эффективность в Ираке и Афганистане оказалась низкой.

       Как видно из рисунка И. Попова и М. Хамзатова, ？матрица？ военных конфликтов оказывается значительно разнообразнее традиционных представлений.

       Рис. 8. Матрица военных конфликтов[7]

       В действительности даже это очень упрощенное представление о характере войн и конфликтов в XXI веке заставляет предположить с полным на то основанием, что после 2025 года любой конфликт будет по своей сути ？асимметричен？, похож на ？слоеный пирог？, когда в нем участвуют в разной степени все силовые возможности государства и коалиции. Логическая схема, иллюстрирующая этот тезис, может выглядеть следующим образом:

       Таблица 2. Логическая схема системного ？асимметричного？ военного конфликта после 2025 года

       В частности, можно привести пример с использованием социальных сетей. Так, правительство США определяет цифровую дипломатию как применение социальных сетей в дипломатической практике правительства США для обеспечения взаимодействия американских дипломатов с зарубежными пользователями интернета. Цифровая дипломатия США — одно из направлений публичной дипломатии, ориентированной на вовлечение в дипломатическую практику широких слоев населения, а не на взаимодействие с политической и дипломатической элитой зарубежных государств, методами публичной дипломатии Web 2.0 являются ？размещение радио- и теле передач в сети интернет, распространение в открытом доступе литературы о США в цифровом формате, мониторинг дискуссий в блог-пространстве, создание персонифицированных страничек членов правительства США в социальных сетях, а также рассылка информации через мобильные телефоны？.

       Реализация программ цифровой дипломатии США проводится с опорой на крупные компании интернет-индустрии, среди которых лидирующие позиции занимает корпорация Google. Отправной точкой для активизации политики Государственного департамента в цифровой сфере стало осознание потенциала воздействия интернета на значительное число пользователей персональных компьютеров и обладателей мобильных телефонов в мире. Действительно, на сегодняшний день более 30 % населения планеты являются активными пользователями интернета, и цифра эта постоянно растет[8].

       Публичная дипломатия Web 2.0. — это механизм влияния на зарубежную аудиторию посредством следующих методов: размещение радио и телепередач в сети Интернет, распространение в открытом доступе литературы о США в цифровом формате, мониторинг дискуссий в блог-пространстве, создание персонифицированных страничек членов правительства США в социальных сетях, а также рассылка информации через мобильные телефоны.

       Программы интерактивного радио и телевидения позволяют правительству США быстро достигать потребителей, мгновенно получать обратную реакцию (feedback) аудитории и, как следствие, изменять содержание своей информационной пропаганды. Электронные журналы о США оказывают влияние на молодежь, которая воспринимает информацию через визуальные и клиповые образы. Мониторинг социальных сетей позволяет Вашингтону направлять дискуссии блогеров в нужное русло и мобилизовать группы протестной молодежи и диссидентов. Создание персональных страничек представителей политического истеблишмента на таких платформах, как Facebook и Twitter, способствует выстраиванию реального общения между представителями Вашингтона и участниками социальных сетей. Наконец, рассылка SMS-сообщений на мобильные телефоны зарубежных граждан позволяет правительству США добраться до той части аудитории, которая не имеет доступа к сети Интернет.

       В таблице представлены особенности традиционной публичной дипломатии и публичной дипломатии Web 2.0.

       Таблица 3. Особенности традиционной публичной дипломатии и публичной дипломатии Web 2.0[9]

       Сказанное означает, что после 2025 года военная организация США будет включать все возможные средства и способы силового принуждения, а не только собственно военные, а война перестанет быть только войной, а станет набором ？силовых альтернатив？ принуждения.

       Автор: А.И. Подберёзкин

       >>Полностью ознакомиться с монографией “Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки”<<

       [1] https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/79/Top_five_largest_economies_in_2050.jpg

       [2] http://prognoz.eurasian-defence.ru/sites/default/files/source/e49-2.png

       [3] http://eircenter.com/images/8/5_1394786261.png

       [4] https://regnum.ru/uploads/pictures/news/2016/10/23/regnum_picture_1477252264758414_normal.jpg

       [5] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций [пер. с анг. Т. Велимеева]. — М.: АСТ, 2016.

       [6] Попов И.М. Войны XXI века: новые аспекты и подходы к типологии и содержанию / http://www.milresource.ru/War-Popov.html

       [7] Там же.

       [8] Зиновьева Е. Цифровая дипломатия, международная безопасность и возможности для России / Индекс безопасности № 1 (104), — Т. 19. — C. 213 / http://www.pircenter.org/media/content/files/10/13559069820.pdf

       [9] Цветкова Н.А. Программы Web 2.0 в публичной дипломатии США / США и Канада: Экономика, политика, культура, 2011. — № 3.

       05.02.2021