Сочетание больших возможностей у оппонентов, более серьезных угроз и роста финансовых неопределенностей затрудняет вероятность и делает более трудными односторонние действия США[1]

       Доклад ？Общая оперативная обстановка 2035？

       Существует принципиальная разница между понятиями политика ？новой публичной дипломатией？ и ？общественная дипломатия？, имеющая существенное практическое значение. Эта разница нередко ведет к путанице среди политологов и даже политиков при использовании понятий ？публичная？ и ？общественная？ дипломатии, что, в свою очередь, ведет неизбежно к искажению базовых представлений о политике государств. В самом общем виде политика ？новой публичной дипломатии радикально отличается от общественной дипломатии (хотя они и очень схожи, по своему названию, особенно в английских вариантах), а такие по всему спектру целей, средств и методов. Но именно схожи, а не совпадают потому, что для политики ？новой публичной дипломатии？ они являются общими, даже глобальными и радикальными, бескомпромиссными, а для общественной дипломатии – частными, локальными и второстепенными.

       Так, политика ？новой публичной дипломатии？ предназначена для достижения глобальных целей западной ЛЧЦ и США – сохранения доминирования в мире во всех основных областях жизнедеятельности, – а общественная дипломатия – для достижения целей, которые, как правило, формулируются только перед политикой ？мягкой силы？ – создания позитивного политического образа страны за рубежом. В определенном виде политика ？общественной дипломатии？ является синонимом понятия ？народная дипломатия？, т.е. использования средств и методов личного общения в политических целях.

       Сразу необходимо оговориться о существовании споров о неточности определения понятия ？общественная дипломатия？, по поводу которого существует немало противоречивых, даже противоположных мнений. Считается например, что в международных отношениях термин ？общественная дипломатия？ (или ？публичная дипломатия？, public diplomacy) возник для обозначения отдельных аспектов международной дипломатии, не относящихся к взаимодействию между государственными структурами.

       Общепринятого определения ？общественной дипломатии？ до сих пор пока не существует, но одно из наиболее ранних (1965 г.) принадлежит декану Школы права и дипломатии Университета Тафта Эдмунду Галлиону, обозначившему этим термином ？программы, финансируемые правительством, направленные на информирование и воздействие на общественное мнение в других странах？[2]. Это достаточно узкое определение, которое ограничивает общественную дипломатию только усилиями правительства, хотя в действительности, например, в США правительство скорее, указывает и ？подсказывает？ бизнесу и обществу, что им делать.

       Одним из наиболее точных определений общественной дипломатии является ？продвижение национальных интересов через информирование, завлечение и влияние на людей？[3]. Эта – ？очень меткая трактовка, совпадающая с классическим понятием ？мягкой силы？ (？soft power？), стала достаточно популярна. Встречаются и ее разновидности, включающие ？умную силу？, ？жесткую силу？ и пр. Ситуация не раз описывалась в литературе, в т.ч. научной, и может быть суммирована следующим образом[4]:

       ？– Исследование эволюции традиционного понятия публичной дипломатии показывает, что существует концептуальная размытость понимания данного понятия: нет единого подхода к определению публичной дипломатии. Сложившаяся ситуация требует конкретизации и уточнения данного термина, выявления отличий от терминов ？общественная дипломатия？, ？пропаганда？, ？мягкая сила？, ？культурная дипломатия？, ？культурный империализм？, предметные поля которых чаще всего пересекаются и даже совпадают с понятием публичной дипломатии. Тем более это уточнение требуется для характеристики политики ？новой публичной дипломатии？, включающей в себя не только указанные понятия, но и целый ряд других.

       – В политическом дискурсе и теории задействован весь арсенал форм невоенного воздействия. Переплетение понятий отражает переплетение интересов и стратегий различных игроков. Это ставит перед исследователем задачу вычленения сущностных характеристик этих форм для достижения наиболее эффективного воздействия на общество в рамках стратегий публичной дипломатии. Это в еще большей степени справедливо, когда в это понятие включаются и военно-силовые формы воздействия.

       – По итогам анализа подходов российских и зарубежных авторов к понятию политики ？новой публичной дипломатии？ можно констатировать, что нормативная проекция публичной дипломатии подразумевает совокупность действий государств или негосударственных акторов, направленных на силовое изменение мышления и поведения правящих элит зарубежных государств не только силовым, но не военным путем воздействия на общественное мнение. На практике политика ？публичной дипломатии？ не выступает в каком-то чистом виде. В следствие диффузии публичных, не публичных форм дипломатии формируется некая ？гибридная дипломатия？. Подобное усложнение происходит не только из-за переплетения интересов целей и средств политики, но и из-за многообразия субъектов и акторов – участников публичной дипломатии.

       Главное, что следует сделать из подобных рассуждений, это вывод о том, что политика ？новой публичной дипломатии？ является новой политической стратегией использования всех ресурсов и методов ЛЧЦ и коалиции – комплексно, системно и сетецентрично – в целях изменения в нужном для себя направлении позиции противостоящих правящих элит.

       Эта новая стратегия радикально, качественно, отличается от предыдущих представлений об официальной и публичной дипломатии, которые были ограничены выбором целей, средств и способов их достижения. В том числе и от ассоциаций с политикой ？мягкой силы？, которая порой вводи в заблуждение и сама до сих пор не имеет строгих дефиниций.

       В своей статье 1990 г., с которой, собственно, дискуссии и начались, Най назвал ？мягкой силой？ способность ？заставлять другого хотеть того же, чего хочешь ты？[5]. В начале 2012 г. он использовал иную формулировку, согласно которой ？мягкая сила？ – это ？способность достигать результатов через убеждение и притягательность, а не через принуждение или плату？[6]. Между этими двумя датами Най многократно модифицировал свои (квази)определения. В одной лишь книге Ная 2004 г.[7] исследователь из лондонского Брунелевского университета Ин Фань выделил пять существенно различающихся формулировок, что и позволило ему в своей статье[8] задаться вопросом о том, с чем ？мягкая сила？ ассоциируется в большей степени – с притягательностью или с неразберихой.

       – [Мягкая сила – это] … способность формировать чужие предпочтения.

       – [Мягкая сила – это] … способность привлекать, а привлекательность часто ведет к уступчивости.

       – [Мягкая сила – это] … способность заставлять других хотеть того результата, которого хотите вы, в силу культурной или идеологической притягательности.

       – Страна может достигать желаемых для себя результатов в мировой политике, потому что другие страны – восхищаясь ее ценностями, подражая ее примеру, стремясь к ее уровню процветания и открытости – хотят следовать за ней.

       – [Мягкая сила – это] … ключевой элемент лидерства. [Это] притягательная сила, заставляющая других хотеть того, чего хотите вы, формулировать проблемы, устанавливать повестку дня[9].

       Так традиционно публичная дипломатия существовала с самого начала появления организованного человеческого сообщества. Еще до возникновения государственной дипломатии, как формы взаимодействия между государствами, на уровне родо-племенных отношений те или иные лица были заинтересованы в оказании влияния на определенный круг людей (групп, сообществ) и создания определенного мнения о себе, своем окружении и поведении.

       И в Древней Греции, и в Римской империи, и в других странах, существовали самые различные средства и методы формирования благоприятного общественного мнения – от гладиаторских боев и бесплатной раздачи хлеба до подкупа отдельных слоев населения. В Новгородской республике еще в X–XII вв., например, были одни специальные люди, которые должны были ？перекричать？ всех на века, другие специальные – для распространения слухов, отъема собственности и т.д.

       Естественно, что в последующие столетия публичная дипломатия не исчезла из политической практики государств, но на разных этапах развития общества и государства она играла разную роль и существовала в самых разных формах, но нужно говорить о том, что в XXI веке для нее наступил новый этап, когда она превратилась из средства обеспечения преимущественно легальной политической деятельности в решающее по своему значению средство любой деятельности, вытесняющее и интегрирующее в себя все другие формы, включая не только самые традиционные, но и новые, радикальные. В определенном смысле произошло ？сжимание？ спектра других политических и дипломатических средств, их превращение в дополнительные, а порой и второстепенные средства для публичной дипломатии. Так, политическая традиционная российская дипломатия в Сирии до ввода ВКС не давала практических результатов. Создание ？бесполетной зоны？ в Сирии с помощью российских средств РЭБ и ПВО, привело не только к появлению физического закрытого диаметра в 600 км., но информационного закрытого поля, где работа всех средств передачи информации (включая мобильных телефонов) контролировалась.

       Сложился уникальный системный комплекс противодействия стратегическому давлению западной ЛЧЦ в Сирии, когда политические, военно-технические, дипломатические, информационные и пропагандистские усилия были объединены в рамках единой стратегии противодействия.

       Автор: А.И. Подберезкин

       [1] Joint Operating Environment (JOE) 2035. The Joint Force in a Contested and Disordered World / Chiefs of Staff. 2016. 14 July. – P. 5.

       [2] Школа общественного дипломата. Материалы первой встречи / Эл. ресурс: ？Над миром？ / http://nadmirom.ru/shkola-obshhestvennogo-diplomata/

       [3] Школа общественного дипломата. Материалы первой встречи / Эл. ресурс: ？Над миром？ / http://nadmirom.ru/shkola-obshhestvennogo-diplomata/

       [4] Дживанян Д.А. Публичная дипломатия РФ и США в Республике Армения: сравнительный анализ принципов и механизмов реализации / Диссертация на соискания ученой степени кандидата наук. – М.: РУДН, 2016. – 14–15.

       [5] Nye J., Jr. Soft power // Foreign Policy, №. 80, Autumn 1990, р. 167. Очевидно, что под это определение попадают также, как минимум, способность к убеждению и способность к манипуляции, ср. коллекцию определений, приводимых в книге Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. – М., 1997 (имеется ряд переизданий). С. 48–58.

       [6] Nye J., Jr. Why China is week on soft power // New York Times, January 17, 2012 (http://www.nytimes.com/2012/01/18/opinion/why-china-is-weak-on-soft-power.html?_r=0).

       [7] Nye J., Jr. Soft Power: The Means to Success in World Politics. – N.Y.: Public Affairs Group, 2004; рус. пер.: Най Дж. Гибкая сила. Как добиться успеха в мировой политике. – М.:Тренд, 2006.

       [8] Ying Fan. Soft power: power of attraction or confusion? // Place Branding and Public Diplomacy vol. 4 (2008), №. 2, p. 148.

       [9] Паршин П. Проблематика “мягкой силы？ во внешней политике России. –М.: МГИМО (У), 2013. – С. 10–11.

       16.03.2017